Ахилла

Повторяем текст 2017 г.

Идея стать священником возникла у меня еще в подростковом возрасте. Кроме того, я полагал, что семинария дает первоклассное образование, при этом бесплатное, да и еще абсолютно бесплатно предоставляется общежитие и питание. Материальные вопросы не были для меня первичны тогда, но возможность не платить за питание и проживание в чужом городе казалась приятным бонусом.

Первая трудность, с которой я столкнулся, собравшись поступить в провинциальную семинарию, был план вступительных экзаменов, вывешенный на сайте этого учебного заведения. В сущности, кроме русского языка, ни один из экзаменов не совпадал со школьной программой. Перепугавшись, что не поступлю, и наслушавшись от духовенства, что «в семинарии очень большой конкурс», я сел за книги и практически весь последний год школы занимался только подготовкой к поступлению. Признаться, полученные тогда знания оказались на порядок выше тех, что требовали от абитуриентов, и потом сильно помогали мне вплоть до окончания учебы.

Сам процесс поступления несколько удивил. Ребята приехали с совершенно различным уровнем подготовки. Много было тех, кто не знал элементарных молитв и с трудом представлял себе содержание Библии. Экзамены проходили довольно спокойно, никого не валили. В итоге зачислили всех. Просто всех. Более двадцати человек автоматически стали первокурсниками.

Когда прошла первая радость от облачения в форменный китель, постепенно начало приходить осознание того, куда же я на самом деле попал.

Во-первых, послушания. Первокурсников загружали хозяйственными работами с утра и до вечера в прямом смысле. Могли выдернуть прямо с занятий и отправить разгружать какие-то продукты или убирать двор. Поначалу это казалось не обременительным, но уже через пару недель мышцы болели от постоянной физической работы, а организм непреодолимо требовал сна. Причем времени на подготовку к занятиям практически не оставалось, а о самообразовании и чтении дополнительной литературы вообще речи быть не могло.

Помимо авральных работ, на которых задействовали всех, были еще так называемые «постоянные послушания»: студентов назначали на какую-то работу, которую они должны были выполнять до конца обучения. В большинстве своем это было пение в хоре, но в моем случае администрация решила остановиться на пономарской службе, и я стал алтарником семинарского храма. Конечно, богослужебное послушание не было обременительным само по себе, но в сочетании с хозяйственными работами и учебой выматывало меня окончательно.

Во-вторых, режим. Все студенты обязаны были просыпаться в строго определенное время и идти на утреннюю молитву. После нее следовал завтрак, затем занятия, обед, послушания и вечерняя самоподготовка. После самоподготовки предоставлялось свободное время, которое опять же могли отнять, если появлялись хозяйственные работы. День завершался вечерней молитвой и отбоем в 23:00.

За соблюдением режима строго следили дежурные помощники проректора по воспитательной работе (в семинарии их называют сокращенно «дежпом»). Любое опоздание каралось объяснительными, причем объяснительная не должна была ничего объяснять, вопреки своему названию. В ней просто нужно было написать, что я, грешный, опоздал, каюсь в этом, ну и больше так не буду. Определенное число объяснительных снижало бал по поведению (все поступившие изначально имели по поведению «5», когда оценка снижалась до «2» — следовало отчисление).

На самоподготовке нужно было сидеть в учебной аудитории и несколько часов готовиться к занятиям. Покидать аудиторию в это время запрещалось.

Аналогично после отбоя все должны были спать. Дежпом специально ходил по корпусу с фонариком и проверял всех семинаристов. Те, кто не спал, писали, опять же, объяснительные, и отговорки о том, что «мне не хочется спать» или «нужно готовиться к занятиям», не принимались.

Третьим важным аспектом семинарского быта, с котором я столкнулся, была, разумеется, учеба. Собственно, ничего интересного на лекциях первокурсникам не рассказывали. В большинстве своем учеба сводилась к пересказу преподавателем «Закона Божия» Серафима Слободского или механическому заучиванию цитат из «Катехизиса» Филарета Дроздова, причем цитаты заучивались на церковнославянском, для чего, мне до сих пор не понятно.

Уже тогда я стал подмечать крайне слабую подготовку преподавательского состава из числа духовенства. Зачастую священники, преподававшие в семинарии, не читали Библии и с трудом ориентировались в церковной истории. Уже много позже один знакомый клирик сказал мне: «Знаешь, как создается епархиальная семинария? Архиерей думает, кого бы назначить преподавателем. Так, этот батюшка самый старый — будет преподавать Ветхий Завет. Этот знает, когда жил Петр I — будет читать историю. А вот этот в очках, значит, наверное, умный — пусть преподает Основное богословие». И, по сути, так все и решается. При этом, духовенство за свое преподавание денег не получает, либо получает копейки, поэтому и отношение к работе соответствующее.

Некоторой отдушиной были светские преподаватели, читавшие языки и гражданскую историю. Но и они не особо общались со студентами вне лекций, возможно, опасались быть уволенными, так как имели место доносы студентов на преподавателей администрации.

Чего я определенно не ощутил в семинарии в первый год учебы, так это тепла. Ни преподаватели в сане, ни сотрудники администрации не проявляли к студентам любви в евангельском смысле этого слова. Все было построено по четкой форме. Ни о каком прощении или сочувствии речи быть не могло. Наш владыка-ректор (а ректорами епархиальных семинарий, как правило, являются правящие архиереи) любил приводить в пример отношений Советскую армию, в которой служил.

Позже я понял, что семинарская система отличается от армейской одним важным фактом. И там, и там гнобят личность, и там, и там нет сочувствия старших к младшим, но если в армии «деды» прошли все то, что вытворяют сами с «молодыми», то в семинарии наиболее жесткие и беспринципные сотрудники администрации зачастую сами «не нюхали пороху», приняв монашеский постриг прямиком из положения «профессиональных келейников», пожизненно освобожденных от всех послушаний.

Примерно к концу первого курса наступила моя полная адаптация к семинарским условиям. Послушаний стало меньше, режим стал привычен, а учеба уже не отнимала много сил, так как наступило осознание того, что все задания можно делать совсем не напрягаясь и «на коленке». Приятно вспоминать, как, не ощущая никакой радости в семинарской повседневности, я в то время искал отдушину, читая Сартра или Сэлинджера, взятых из городской библиотеки (в семинарской библиотеке их не было).

Пожалуй, конец первого курса у меня и ассоциируется с теми книгами, которые я приносил и читал втайне, чтобы не получить нареканий от администрации (помнится, один иеромонах, увидев у меня книгу Кафки, сказал: «Святых отцов читай!» — и отправил на послушания. Слава Богу, тот монах не знал, что я еще и де Сада почитывал!).

По большому счету вся система внутренней жизни, описанная мной применительно к первому курсу, особо не изменилась на протяжении следующих четырех лет обучения. Послушаний становилось все меньше, а учеба порой была вполне интересной.

Первые полгода каждый семинарист адаптируется. Большинство абитуриентов понятия не имеют, куда поступают, поэтому обычно берут благословения у каждого священника, усердно молятся, в общем, являются на внутреннем сленге «блаженными» или хотя бы косят под таковых. По мере адаптации студенты весьма условно делятся на три направления: системщики, антисистемщики и «овощи».

Системщики — это те, кто живут по системе, искренне или из корыстных целей. Стараются жить по правилам семинарии и продвинуться в глазах администрации. Зачастую их смирение и подхалимаж делают свое дело. Такие ребята получают льготный режим учебы и послушаний, а после окончания курса назначаются на хорошие приходы или остаются в семинарии преподавателями.

«Овощи» — наиболее широкая группа — те, кто просто живет. Безынициативные люди, плывущие по течению. Обычно такие женятся на дурнушках, надевают крест и получают приход в деревне (реже в городе). «Овощи», в сущности, — это и есть большинство нашего духовенства. Те, кто ни за и ни против. Те, кто просто служат, просто живут и ничем не выделяются. Как правило, только среди «овощей» встречаются «блаженные», которые сохраняют благочестие и особенную веру все годы обучения.

Антисистемщики — это те, кто сознательно живет вопреки семинарской системе. Несомненно, косяки и объяснительные по глупости могут быть и у «овощей», и даже у системщиков. Но вот сознательно занимать оппозиционную нишу могут только антисистемщики.

Протест против системы может заключаться в чем угодно. Будь то нарушение режима или формы одежды (к примеру, некоторые ребята демонстративно носили с кителем синие брюки вместо уставных черных), будь то пьянство или курение (и то, и другое строго запрещены почти во всех семинариях РПЦ, причем, если за пьянство берут объяснительную и, как правило, сразу понижают балл по поведению, то за курение отчисляют обычно автоматически), будь то интеллектуальная оппозиция, колеблющаяся от несогласия с отдельными высказываниями преподавателей до открытой латинофилии, атеизма и нигилизма.

Кстати, латинофилия очень распространена в среде семинаристов. Многие антисистемщики, с которыми я сталкивался, открыто планировали после семинарии уйти к католикам или униатам. Атеистов в духовных школах крайне мало, но они все же есть. Что касается нигилистов, то такой пример я за все годы обучения встречал только один. Как правило, антисистемщики либо отчисляются по собственной воле или решению администрации, либо, получив от семинарского руководства скверную характеристику, отправляются служить на дальние приходы. Изредка антисистемщик остается таковым до конца и после окончания семинарии рвет все отношения с Церковью.

Собственно, такое деление кажется мне почти исчерпывающим. Стоит добавить только, что как среди системщиков, так и среди «овощей» могут быть стукачи, докладывающие начальству на товарищей. Раскрытый стукач обычно презирается всеми, даже системщиками, однако скрытые стукачи могут таиться вплоть до окончания учебы, а иногда практиковать свое «ремесло» и став клириками. Обычно системщики стучат из корыстных соображений, в то время как «овощи» делают это по глупости или (в случае «блаженных») из моральных соображений, вроде таких: «я настучу на тебя отцу А., чтобы твоя душа спаслась».

Несколько подробнее хочется сказать об учебном процессе. Согласно учебному плану, в ходе прохождения полного курса студенты получают массу знаний по различным предметам. В частности, часы, отведенные на историю (отечественная, зарубежная и церковная в нескольких вариантах), сопоставимы с объемом материала, изучаемым на историческом факультете. Аналогично обстоят дела с философией. Не лишним будет сказать и об изучении древних языков — латинского и греческого, иногда факультативно изучается еще иврит.

Однако в большинстве своем контроль за успеваемостью осуществляется очень скверно. Получить «3» по любому предмету не составляет вообще никакого труда, лично я, особенно не напрягаясь, учился почти исключительно на «отлично». Как следствие, студенты часто вообще ничего не знают.

Аналогично обстоят дела с написанием курсовых и дипломных работ. На плагиат их почти никогда не проверяют, и единственным условием защиты работы, как правило, является ее наличие. Мягко говоря, слабо обстоят дела и с научной работой. Библиотека нашей семинарии особенно гордилась наличием в фондах нескольких тысяч дореволюционных изданий. Может быть, такие издания и хороши для ретроспективы богословия, но ведь десятилетиями ничего нового вообще не издается.

Для примера можно себе представить, что современный физик будет ссылаться на работы середины XIX в. как основные источники в своей диссертации. Научное сообщество однозначно поднимет его на смех. Но почему-то в семинарии в дипломной работе большинство источников могут быть устаревшими на сто, а то и двести лет. И речь здесь вовсе не о подлинниках, будь то Священное Писание или труды отцов, а именно о научно-богословских работах. Для примера можно взять одиозный учебник А. И. Осипова «Путь разума в поисках истины» и сравнить его описание нехристианских религий с современными религиоведческими трудами: думаю, каждый, кто в теме, без усилий поймет, что источники профессора Осипова отстают от современной науки лет на 100, как минимум. А ведь Осипов — «корифей» и «светило», что же говорить о простых семинаристах с их робкими «дипломками» и «курсачами».

Несомненно, стоит осветить и «половой вопрос» в семинариях. Так уж сложилось, что при большинстве семинарий существуют регентские школы, где на словах учат будущих регентов церковных хоров, а на деле готовят жен семинаристам. Режим слабо позволяет ухаживать за сторонними девушками, поэтому учащиеся регентских школ пользуются спросом среди студентов.

Что можно сказать об этих девушках. Их режим жизни, насколько мне известно, почти не отличается от семинарского, с той разницей, что их не задействуют на тяжелых работах. Но! В их личную жизнь наставницы (обычно самые дурные дурнушки, которые эту же регентскую школу окончили и не смогли устроиться) лезут так, как не лезут представители администрации к семинаристам. Одна девушка рассказывала мне, что воспитательница проверяла, какое белье носят девушки, чуть ли не грозя отчислением тем, кто посмел надеть стринги.

И, естественно, полный запрет краситься и наряжаться. В сущности, некое подобие женского монастыря, только в чуть облегченной форме.

Что можно в целом сказать о регентшах или «регентутках», как их называли мои однокурсники? Они скучны. И дело здесь даже не в драконовском режиме, который их душит, а в них самих.

Кто идет в такие учебные заведения? Дочки духовенства, которых не получилось больше никуда пристроить, дочки фанатичных прихожанок, изредка девушки, сами пришедшие к вере в ее самой фанатичной форме. В итоге мы получаем не особо умную девушку, толком ничему после школы не учившуюся, которая живет по принципу «в моей жизни только муж и его служение». В общем-то, идеальная жена забитого жизнью попа, на которой можно отрываться, если совсем тяжко станет.

Чтобы не сгущать краски, скажу, что за годы учебы все же встречал одну адекватную регентшу, которую отец, протопоп, засунул в школу вопреки ее желанию. С этой девушкой можно было попить пива или поговорить о современной литературе и, пожалуй, единственным ее недостатком была внешняя непривлекательность.

Отдельной темой является гомосексуализм в семинарии. Гомосексуалисты среди студентов встречались мне как в системном, так и в антисистемном «лагере». Причем, во втором случае гомосексуализм отчасти был протестом против навязывания «православной морали», как, собственно, и беспорядочный блуд с проститутками у гетеросексуальных антисистемщиков. В провинциальной семинарии я не встречал гомосексуалистов, целенаправленно пришедших на учебу, чтобы найти партнера или продвинуться по карьерной лестнице. Большинство из них, скорее, осознавали свою гомосексуальность в стенах учебного заведения, либо становились гомосексуалистами ситуативно от ограничений общения с женским полом.

Что касается администрации, то среди студентов ходили слухи о том, что все ее представители придерживаются «нетрадиционной» ориентации, но мне это утверждение кажется слишком обобщающим. Наверняка я могу говорить только об одном из проректоров, отце А. Во-первых, его неоднократно видели в гей-клубах, во-вторых, он не стеснялся приводить к себе в келью молодых людей, выглядящих очень вызывающе, которых представлял «друзьями». Наконец, уже после семинарии я близко общался с одной знакомой А., которая прямо сказала мне: «Мы с отцом А. просто подружки, не ревнуй».

Отдельно следует сказать о материальных условиях обучения. В семинарии бесплатно кормят, но питание обычно весьма скверное, а в Великий пост обед вообще может состоять из тарелки макарон без всего. Стипендия также выплачивается, но чисто символическая — от 300 до 500 рублей в месяц в зависимости от оценок. Обычно ребята живут на то, что присылают из дома, в редких случаях подрабатывают через интернет.

Итоги

Послушание и смирение — вот основа всей семинарской жизни. Ты полностью принимаешь правила игры, или система ломает тебя и выплевывает. Не нравится — уходи сам. Все, решительно все, построено на том, чтобы сломать человека, лишить его собственной воли. Откуда берется наше безвольное духовенство, не способное сказать «нет» архиерею, не способное даже на тихое негодование? Откуда берутся священники, не читавшие Библии, не понимающие решительно ничего в богословии и, как следствие, несущие околесицу про ИНН и «черного эфиопа, который будет мучить нас в аду»? Ответ очевиден. Учебные заведения, подменившие учебу послушанием, любовь смирением, не способны ни к чему, кроме как плодить людей с извращенным пониманием христианства. Полностью подавить собственную волю человека, чтобы сделать его послушным рабом системы.

То же самое и в семейном вопросе. Полностью подавить сексуальность будущей избранницы, потом женить на ней вчерашнего семинариста (один раз и на всю жизнь!) — и мы получаем изувера, отрицающего красоту, ненавидящего прилично одетых женщин только потому, что его собственная супруга эстетически искалечена, ненавидящего контрацепцию и секс до брака только потому, что он не испытывает возбуждения к собственной жене.

И пока система духовных школ не поменяется — ни о каких преобразованиях в церкви речи быть не может. Сегодня говорят о переменах в РПЦ, но кто сделает эти перемены? К кому обращаются прокламаторы? К «овощам», полностью раздавленным системой и не способным сказать лишнее слово? Кто из них, малообразованных, отягченных комплексами и женами — перманентными овуляшками, способен что-то изменить? Ответ очевиден.

Пока будет существовать человеконенавистническая система в семинариях — ничего, решительно ничего изменить будет невозможно.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: