Ахилла

Отрывки из книги «Записки верующего».

***

Осенью же 1919 г. пришлось мне явиться в Народный Суд по делу об отказе от военной службы (о чем я уже упоминал).

Считаю не лишним вспомнить здесь главные моменты, характеризующие мое отношение к военной службе.

Еще со времени первых лет студенчества я стал отрицательно относиться к войне, под влиянием Нагорной проповеди, в силу завета Христа о любви к врагам.

По окончании Университета я не подлежал военной службе, как штатный преподаватель гимназии.

В 1913 г. я оставил государственную службу, посвятив себя Христианскому Студенческому Движению в России. От военной службы я был свободен, как прослуживший б лет учителем гимназии на государственной службе.

И вдруг в 1914 г. грянула война. Тогда учительская льгота потеряла силу именно потому, что я не состоял на государственной службе. В дни объявления войны я жил у себя на родине, в селе Волынской губернии, в 70 верстах от фронта, где уже наступали австрийцы. Мобилизованных в пограничной области посылали непосредственно на фронт, не давая даже военной одежды, а лишь снаряжая ружьями и патронами. Я поехал в Дубно, где был воинский начальник.

По дороге очень волновался. Теоретически вопрос о войне был ясен: я должен отказаться. Но практически непосредственная действительность, военное положение прифронтовой полосы ставило в тупик.

Помню, я раскрыл бывшее у меня в кармане Евангелие — глаза упали на стих: «Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести» (1 Кор. 10:13).

Я ухватился за эти слова, как за якорь — и все предал на волю Божию.

Прибыли в Дубно. Воинского начальника в его управлении не оказалось. Он присутствовал на приемной комиссии в другой части города. Пришлось идти туда пешком, очень далеко.

За год работы в Студенческом Движении от постоянных лекций, долгих бесед, поездок у меня переутомилось сердце, — и теперь я чувствовал себя особенно слабым, тем более, что мы проехали на телеге 35 верст.

Врач в белом кителе, наклонившись, слушал мое сердце. Что-то сразу усмотрел и безнадежно покачал головой, сказав какое-то латинское слово. Мне дали белый билет, т. е. уволили вчистую. Отец, сопровождавший меня, сестра, плакавшая всю дорогу, — просияли. Я ощущал большую радость жизни. Да, испытание не было «сверх сил», как говорится в приведенном стихе.

Как радостно было вместо фронта или тюрьмы оказаться в саду родного села!

«Я знала, что так будет, — говорила одна знакомая, с которой мы много беседовали о Христе. — Вы должны еще остаться на этом свете для религиозной работы».

В 1916 г. меня все же вторично мобилизовали. Я пошел на осмотр, захватив свой белый билет с указанием статьи о болезни сердца.

Сердце нашли здоровым. У меня был невроз сердца, явственные перебои — врачи говорили о неизлечимости и смертельной опасности моей болезни всякую минуту. В санатории Крюково врач советовал оставить тревожную студенческую работу и вернуться к регулярной учительской службе. «А другой при студенческой работе будет здоров?» — спросил я. «Нет, это будет со всяким. Уж такая нервная работа…» Я остался при студенческой работе. И вот сердце все-таки поправилось.

«Годен…» — сказал председатель комиссии (в Екатерининском зале Московской Городской Думы).

«Постойте, ведь я имею еще недостаток… Я близорук…» — «Снимите очки… Видите вон те знаки?..« — «Ничего не вижу…» — «А нас видите?» — спросил он раздраженно. «Вижу… Прошу вас исследовать меня инструментами…» — «Здесь нет инструментов… А посылать в госпиталь не велено…»

«Вот я на днях был в Алексеевской городской лечебнице, и у меня рецепт на очки… три с половиной диоптрии». — «Это не документ». — «Ополчение 2-го разряда», — вдруг сказал председатель и поставил соответствующий штемпель. (Это означало свободу, ибо данная категория в то время не призывалась.) Через год новая мобилизация, но меня освободило положение штатного преподавателя, которое я временно совмещал со студенческой работой. Летом 1918 г. чехи взяли Самару. Установилась белая власть (так называемая учредиловская — управлял Комитет Членов Учредительного Собрания). В октябре подошли советские войска. Опять мобилизация (со стороны белых). Попал и мой возраст. Я написал письмо об отказе на основании религиозных убеждений и пошел на другой день в Управление воинского начальника.

Прихожу к дому, вывески не нахожу. Спрашиваю у прохожих. Оказывается, Управление вместе с белыми войсками ушло из города.

Установилась опять советская власть.

Новая мобилизация, теперь со стороны красных. Иду в военный комиссариат, захватив то же самое письмо, как некоторое доказательство своего беспристрастия в вопросе войны: не помогал воевать белым, не буду помогать и красным.

— Вы ведь из Москвы? Так вам в Москве и призываться, — сказали мне в комиссариате.

В это время, уже с 4-го января 1919 г., стал действовать новый закон, в силу которого можно было освобождаться от военной службы по религиозным убеждениям, если подсудимый мог доказать свою искренность, а не оказывался, по тогдашнему выражению, «шкурником».

Был организован «Совет религиозных общин и групп», куда входили представители различных вероисповеданий. Участвовали В. Г. Чертков, И. Н. Колосков (от христиан-трезвенников), П. В. Павлов (от баптистов) и т. д.

Эти представители имели право быть экспертами на суде.

Приехав в Москву, я подал заявление об отказе в местный Народный Суд (бывший Мировой суд).

Вот настал день суда.

Дело слушалось при открытых дверях.

Присутствовали в публике знакомые, толстовцы, христиане-трезвенники.

Я был вызван к столу.

Экспертом моим был П. В. Павлов.

Он разложил перед судьей в качестве вещественных доказательств ворох моих афиш лет за 10 и пояснил, что в Петрограде и Москве всякий слышал или эти лекции, или про эти лекции — и что в них всегда проводилась идея христианского идеализма, братства. Один из деятелей Студенческого Движения, хорошо знавший меня, попросил у судьи слова, как частный свидетель, и рассказал мою биографию, — между прочим, о том, как я ходил в народ, в течение многих лет, в качестве книгоноши Св. Писания, как вел кружки молодежи, собирал детей улицы в частную школу и т. д.

Судья, человек лет 55, назначенный советской властью из числа прежних мировых судей, очень внимательно слушал.

Я хотел еще высказать свидетельство о Христе и Евангелии, попросив дать мне «последнее слово».

Но судья сказал: «Слова не нужно. Дело само за себя говорит»…

И стал тут же быстро писать заключение.

В конце заседания суда приговор был объявлен в следующей форме:

«Именем РСФСР — прошу встать!»

Все встают в напряженной тишине.

И он читает постановление народного суда. (Привожу точно по выданной мне копии приговора.)

«1919 г. сентября 17 дня, именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, Местный Народный Суд Бронного участка г. Москвы в составе Народного Судьи Трухачева и очередных Судей-Заседателей, рассмотрев дело по ходатайству гражданина Марцинковского Владимира Филимоновича об освобождении его от военной службы по религиозным убеждениям, нашел, что означенное ходатайство исключает всякую возможность сомневаться в полной искренности и убежденности просителя, как твердо стоящего на пути заповеди Христа о любви и стремящегося многолетними работами заронить своими проповедями среди молодежи и детей улицы ту искру любви, которая только и может обогатить духовную жизнь народа вообще, а в частности молодежи в период ее неокреплости и неустойчивости в своих убеждениях, обуреваемой современной разрухой. Таким образом, проситель Марцинковский является одним из сеятелей на ниве Христовой, достигающим или, по крайней мере, стремящимся достигнуть благих всходов.

Исходя из всего вышеизложенного и суммируя доводы экспертизы, Суд определяет: гражданина Марцинковского Владимира Филимоновича от несения военной службы во всех ее видах, как активной, так и вспомогательной, освободить, предоставив ему право работать на пользу молодежи и детей улицы, оставаясь организатором и проповедником всюду, где нищета духовная ищет и просит подаяния и пищи духовной. По объявлении копию с настоящего определения выдать просителю и сообщить в Совет религиозных общин и групп».

Раздались аплодисменты. Меня поздравляли.

Одна дама-толстовка сказала мне приблизительно так: «Было такое чувство сегодня, как будто совершалась подлинная литургия».

Дома была большая радость.

Ведь некоторые подобные дела кончались назначением в строй, в случае отказа — заключением в тюрьму; в лучшем случае, определяли в эпидемический госпиталь.

Освобождали не только судьи, подобные тому, который разбирал мое дело, но и современные, из рабочих.

Я присутствовал при подобном процессе, когда судья, рабочий М., освободил студента О. православного вероисповедания (это всегда труднее, чем при свободно-христианских верованиях, потому что православная Церковь обычно признает войну с христианской точки зрения. Данный студент цитировал отрывки из творений Отцов Церкви, отрицавших войну, например, из Ефрема Сирина).

В последнее время нередко евангельские христиане и баптисты присуждаются за отказ к тюремному заключению, хотя бывали случаи досрочного освобождения, когда самим фактом сидения и соответственным наблюдением над жизнью заключенного достаточно выяснялась убежденность подсудимого.

В начале революции, когда на окраинах, в провинции значительно процветал личный произвол — были печальные случаи жестокости.

Так толстовец X. был поставлен под расстрел.

Стоя перед взведенными на него ружьями, он сказал солдатам: «Помните, братья, что расстреливая мое тело, вы расстреливаете свою душу».

Выстрелов не последовало.

Командир собственноручно застрелил X. из револьвера.

Надо сказать, что и при старом режиме бывали случаи, обнаруживавшие стремление освободить искренних «религиозников».

Мой друг А. после отказа от военной службы был отдан в психиатрическое отделение военного госпиталя в Москве (в Лефортове) на испытание и пробыл в ужасной обстановке, среди умалишенных, 6 месяцев. Он к тому же артист-певец, окончивший Московскую Консерваторию.

По его свидетельству, молитва и чтение Евангелия спасли его от душевного заболевания. В особенности, он пережил там, по его свидетельству, силу и глубину 8-й главы Послания к Римлянам: «Любящим Бога — все содействует ко благу… Если Бог за нас, кто против нас?.. Ничто не отлучит нас от любви Божией во Христе Иисусе»…

Когда он стоял перед судом, председатель (генерал), всматриваясь в его лицо, сказал членам комиссии: «Обратите внимание на его улыбку… Это человек ненормальный».

И вот какое свидетельство ему было выдано — я читаю его и привожу теперь по памяти.

Сообщалось, что А. страдает душевной болезнью — mania religiosa, — ввиду 1) сообщаемых им каких-то таинственных сношений с Божеством (на вопрос: «кто внушил вам отказ?» — он ответил: «Господь»), 2) дурного самочувствия при виде оружия и 3) полного равнодушия к своей судьбе.

Я думаю, и Сократу можно было бы выдать такое же свидетельство: ведь и он сообщал о божественном голосе (daimonion), который руководит им, и он равнодушно принял смертный приговор.

В результате А. был освобожден, но как «душевнобольной» он должен был лишиться места учителя пения в одной из московских городских школ и стал регентом в Общине Евангельских Христиан.

Иллюстрация: картина Ивана Владимирова

Читайте также:

• Почему христиане идут убивать?
• Архимандрит Спиридон (Кисляков): Любить Христа и жить исключительно по Его Нагорной проповеди

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: