Ахилла

Повторяем текст 2017 г.

Все мы немощны, но у некоторых есть склонность прятать греховную страсть под набожностью. А некоторые, обуреваемые страстями, совершенно искренне пытаются побороть их своим преувеличенным свирепым благочестием. Но свирепое благочестие — плохое лекарство от страстей.

Почему-то для многих, кто входит в систему, фанатичное следование канонам, ритуалам и неписаным правилам выходит на первый план. Напрочь забывая о сути христианского вероучения, об элементарных приличиях, некоторые наделяют себя правом нарушения чужого личного пространства и свободы. Длинные замызганные юбки становятся удобнее и практичнее красивых колготок и чистой христианской совести. Ах, если бы это касалось только суровых женщин-платочниц, атакующих или забрасывающих гневными взглядами прихожанок в брюках. С мужчинами дела обстоят еще хуже, когда они становятся ревнителями внешнего благочестия. Кого же им тиранить, если не женщин?

Можно писать о настоящих нравственных негодяях и лицемерах, аферистах в рядах священства и в церковных общинах. Но я расскажу историю легкого безумия и обыкновенного, вполне искреннего фарисейства, обыкновенного человеческого бесчестия, которая не нанесла мне душевных ран и не оставила никаких обид, кроме опыта и печали.

Однажды мне захотелось посвятить свое лето трудам в святом, намоленном месте. Мне назначили послушание на кухне. Там всем заправлял аскет и молитвенник трудник Антоний, вполне спортивный моложавый мужчина с сухим, злым, безжизненным лицом. Он не давал возможности нам, трудникам, отойти с кухни в течение дня, и мы не имели перерыва на обед, не посещали службы даже в воскресенье, а рабочий день заканчивался, когда совсем темнело.

Антоний говорил редко и запрещал разговаривать в процессе труда. Иногда вдруг изливал мысли о чистоте телесной, о необходимости поста. На наши вопросы и просьбы о рациональном планировании дня и распределении обязанностей реагировал жестко и страшно ругался: «Молчи и работай в молитве!», «Читай жития святых, вот и начинай ночью!», «Зачем тебе на перерыв?! Ты приехала трудиться, отдыхать поедешь по путевке!», «Можешь вообще не приходить», «Можешь пойти, как только сделаешь… (далее следовало перечисление десятка выдуманных хлопот)». Терпеть было, с одной стороны, не так сложно, потому что я имела иногда и другие послушания, с другой стороны, такая тирания убивала все удовольствие от труда.

Несколько раз Антоний пламенно провозглашал, что, к сожалению, я и он находимся на разном духовном уровне, когда мой духовный уровень поднимется, такие вопросы и неусидчивость отпадут: «Сейчас твой духовный уровень таков, что ты просто не слышишь меня и не понимаешь». Но строгие взгляды аскета Антония стали привычным делом, и меня уже не удивляло, когда, в минуты откровения, он рассуждал перед нами о презрении к греху и о непостижимой для нас настоящей духовности. Могла ли я верить в искренность такого аскетизма? Пожалуй, нет. Однако я не задумывалась и не оценивала такое поведение критично, несмотря на то, что печальный опыт общения с такими людьми у меня уже был.

Однажды Антоний заговорил о том, что «мы должны падать, а потом каяться», и поинтересовался, что я думаю. Я же общалась с «аскетом» или «евнухом», полностью приняв его в образе, каким он хотел казаться. Я растерялась, и чтобы мой ответ не стал причиной нравоучений, выдавила: «Пожалуй, да». Снова повисло гробовое молчание. Представляя, что товарищ отчасти не в себе, я каялась в осудительных помыслах священнику.

И послушник Антоний регулярно отбегал на исповедь, нам же, трудникам, отрываться от труда настойчиво не рекомендовал. Как я предполагала, если Антоний такой высокодуховный, то обязательно кается в том, что у него случались моменты грубости и притеснения работников кухни. Но, как оказалось, каялся он не в этом…

Однажды он принудительно отпустил всех, кроме меня, с кухни, а мне начал в очередной раз давать непрошеные советы, будто бы на правах духовного отца: «Изменяла мужу»? Автоматически отвечаю: «Нет, никогда». После паузы он произнес более низким, чуть осипшим голосом: «Ты так смотришь. Улыбаешься… Ты хочешь?!»

В голове я автоматически начала перебирать десяток вариантов, за секунду перед глазами пронеслась череда того, что, по мнению аскета, я могу хотеть: поесть? Отдохнуть? Что-то узнать? Пойти на службу прямо сейчас?..

Антоний продолжал: «Давай, ну давай согрешим и покаемся! Что тебе стоит?!» Он приблизился достаточно близко, схватил мои руки за запястья. Этот же вопрос он повторил дважды или трижды: «Ну, что тебе стоит?» Я вырвалась и убежала.

Антоний был слегка испуган и снова притворился аскетом. Злобно гремел кастрюлями и молился перед кухонными образами. Просил прощения, и объяснял, что его обуяли блудные помыслы. Разглашения я побоялась, предпочла забыть неприятный момент. И, казалось бы, что я — страстей не видала?! Видала, видала. Правда, таких озабоченных аскетов «в миру» не встретишь, оскорбляющих «Божий образ» в образе незнакомой женщины рассуждениями о ее мнимой духовной никчемности и рассуждениями вслух на тему «а что, мол, тебе стоит удовлетворить его невинные страдания плоти».

Через некоторое время произошел еще более неприятный инцидент. Сначала он признался, что после общего купания с коллективом трудников у него случилось «что-то» неконтролируемое. Уши сворачивались от насильственных признаний Антония. При всей мерзости ситуации, по сути, это было забавно — неужели вот оно — нутро и суть аскетизма?..

Поскольку Антоний испросил прощения, я более не чувствовала опасности, и в один из дней спокойно крутилась на кухне. Занималась раскладыванием тарелок и что-то щебетала про рецепты блюд. Как вдруг поняла, что в помещении тихо.

«Аскет» вновь всех распустил и беззвучно закрыл дверь на кухню. Оказавшись внезапно рядом, он схватил меня сзади и попытался уложить на стол! Понятно, он оказался вовсе не евнух и раза в три сильнее меня. Это была самая обыкновенная попытка изнасилования. Нужно ли описывать мое состояние? Вырвалась я быстро, и между нами разразился скандал. Идти с жалобой было некуда, ведь меня волновало, как отреагирует священство — я улыбчивая и не слишком «духовно развитая» по сравнению с «титаном благочестия, молитвенником» Антонием.

Из каких-то сбивчивых оправданий стало ясно, со священником трудник Антоний говорил не о своих грехах, а о том, что ему показалось, что он получил от меня самое настоящее согласие, что можно согрешить, а после покаяться — чуть ли не приглашение ко греху.

Я подошла к тому же священнику. Тон священника был лицемерный и равнодушный, а взгляд горел совершенно иными эмоциями — через него вещал такой же «Антоний». Ну, это уже совсем другая история и куда более грустная. Так я и не рассказала священнику подробности этих приставаний. Никакой жалости к Антонию не было, просто оградила себя от обсуждения неприятной темы и возможного осуждения.

Антоний же, как ни в чем не бывало, снова бросился ко мне в ноги с покаянием, через минуту заявив, что всему виной моя женственность и улыбка. И, как бы обобщая свои мысли, вполне искренне заявил, что был близок к падению с его высоты, но не пал. Дикое и скотское поведение — это называлось всего лишь «искушением».

Все, что я могла — перестать с ним разговаривать. Ответа от меня Антоний не ждал, и, видимо, ему было очевидно, что у меня нет другого выхода, ведь сам Господь заповедал прощать ближнего. «Если передумаешь — можешь позвонить», — на прощание сказал он.

Мария Н.

Иллюстрация: картина художника Zdzislaw Beksinski

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: