Ахилла

Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги оксфордского профессора истории Николаса Старгардта (род.1962) «Мобилизованная нация. Германия 1939–1945», отрывок из главы «Бомбежки и возмездие».

…Внимая постоянным призывам властей ко всем неработающим покинуть Кёльн, Розали пришла к выводу о намерении правительства «пожертвовать Рейнской областью». В самом городе установилось странное спокойствие. На протяжении двенадцати суток сирены молчали, а вокруг ходили самые разные слухи. Поговаривали о «тайном соглашении» между правительствами и о союзнической листовке, где будто бы говорилось, что Кёльн решено пощадить, поскольку уехавшие в эмиграцию евреи «хотят жить там опять». Такие разделяемые многими фантазии способствовали созданию в умах людей прочных связей между преследованием евреев и союзническими бомбежками. В ночь с 11 на 12 июня [1943 г. — прим. Ахиллы] сирены завыли вновь, но на этот раз бомбардировщики прошли мимо, и скоро «вспышками засияло» небо к северу от Дюссельдорфа. 15 июня швейцарский консул докладывал наверх: «Мы все тут живем на пороховой бочке, и каждый в Кёльне убежден — следующий крупный налет будет на нас». Люди изо всех сил рвались в железобетонные бункеры. А между тем начали вновь широко циркулировать слухи о предстоящих бомбежках с применением отравляющего газа, что безоговорочно свидетельствовало о резком упадке морального духа населения.

Когда известия о бомбежках западных областей Германии распространились по стране, донесения СД о настроениях нации приобрели столь тягостный характер, что Геббельс счел необходимым обсудить вопрос с Гиммлером. Один безуспешно пытался убедить второго объединенными с Министерством пропаганды усилиями санировать рапорты, прежде чем доводить их до сведения высшего эшелона нацистского руководства. Геббельсу по меньшей мере удалось радикальным образом сократить количество правительственных должностных лиц, входивших в круг допускаемых к ознакомлению с наиболее ценными источниками данных. Тем временем в Рурском бассейне пошла гулять издевательская частушка, высмеивавшая аудиторию подпевал, созванную Геббельсом в феврале для речи на тему «тотальной» войны:

Милый томми, цель вдали.

Шахтеры мы — не при делах.

Лети себе дальше — на Берлин,

Ведь там орали: «Да! Да! Да!»

Однако горечь и бессильная злость еще не проникли глубоко в недра общества. Когда той же весной Геббельс, совершая поездку по Дортмунду и Эссену, обещал «возмездие» за авианалеты забитым до отказа залам рабочих военных предприятий, от воодушевления собравшихся чуть не падал потолок. Скорее всего, стишок породило подспудное желание людей любыми путями избавиться от мучивших их авианалетов: оптимисты лелеяли надежду отплатить британцам той же монетой, а пессимисты предпочитали, чтобы враг сбрасывал смертоносные грузы где-нибудь еще. По словам швейцарского консула, в начале марта известия о том, что объектом самого жестокого рейда с начала войны стал Берлин, в Кёльне встретили «с облегчением и даже радостью».

В качестве председателя межведомственного комитета по ущербу от авианалетов Геббельс играл в описываемое время ключевую роль в системе гражданской обороны, хотя Гитлер и не назначил его «уполномоченным по ведению „тотальной“ войны». Комиссия, ответственная за обеспечение подвижных мастерских и полевых кухонь, предметов домашнего обихода и мебели, одежды и продовольственного снабжения в подвергающихся бомбардировкам городах, перешла красную черту и принялась реквизировать «неприкосновенный запас» со складов вермахта. 5 июня 1943 г., когда новая кампания достигла апогея, Геббельс выступил во Дворце спорта с очередной речью, пообещав крупномасштабное возмездие всему британскому народу. Пресса принялась муссировать слухи о необычайно мощном оружии, и угроза Геббельса с тех пор оставалась центральной темой в хоре надежд немцев до окончания войны: «Час возмездия придет!»

Через четыре недели после опустошительного налета на Бармен удару подвергся Эльберфельд — другая часть Вупперталя. Рабочие военно-промышленных предприятий в городке Целла-Мелис близ Веймара сочинили новую песню, присоединив свои голоса к тем, что уже взывали об отмщении:

Возмездие:

Придет день — падет и на вас месть за Вупперталь,

Познает земля ваша пламя, почувствует сталь.

Вы горя не знали, у матери вырвав дитя от груди,

Так знайте же, знайте — расплата вас ждет впереди!

Ничего не осталось в нас боле — лишь ненависть есть.

Еврейская раса вам мать — ваша доблесть и честь.

Оружье куем против вас и без смен у станков мы стоим,

За тех, кто горел и кто в Вуппер бросался, мы вам отомстим.

Тщетно католические епископы призывали паству к сдержанности. 10 июня архиепископ Кёльнский Фрингс в святительском послании подчеркивал: «Чрезвычайные тяготы войны суть последствия человеческой греховности — воздаяние за далеко идущий отход от Бога и его заповедей». Епископ Гален разразился 4 июля проповедью в посещаемом паломниками Тельгте, в которой бросил прямой вызов этике «возмездия»: «На сей раз вынужден говорить публично: я не могу и не буду принимать призывы к ненависти и возмездию, которые то и дело звучат в немецкой прессе, как не можете и вы принять их!» Призывы к мести являлись «нехристианскими и ненемецкими, ибо они недостойные, низкие и неблагородные». Гален наряду с другими епископами изо всех сил старался донести до паствы свою старомодную и «благородную» версию христианства. Он винил в бомбежках и войне заносчивость светского Нового времени, которое повернулось спиной к божественной правде. Его ответом на вопрос «как же Бог допускает такое?» служил очередной вопрос: «В какой стране всенародно признается главенство Бога и где ему еще воздается заслуженная им честь?» Поголовно убежденные националисты, католические епископы использовали такие же аргументы в прошлой войне с целью пробудить раскаяние и покаяние в надежде, что гибель огромного количества молодых людей на поле боя приведет к возрождению христианского общества в Германии.

Епископы и политическая верхушка нацистской Германии принадлежали к разным возрастным слоям. Люди более пожилые, прелаты вынесли на себе борьбу с либеральным обмирщением общества; их версия крайнего консервативного католического национализма не соответствовала интересам текущего поколения, и война становилась для епископов все более чуждой. Трещины раскола, образовавшиеся в 1942 г. в среде духовенства рангом пониже, продолжали расширяться, грозя расколом между молодым и более активным крылом церкви и стареющим церковным начальством. Так, в Ахене приходом Святого праздника тела и крови Христовых управляли два находившихся не в ладах друг с другом капеллана. Один из них, Шпарбродт, следовал линии епископата, задавая после налета тысячи бомбардировщиков на Кёльн прихожанам на причастии вопрос: «Так в чем же польза от проповеди ненависти?» Информаторы гестапо доносили, что Шпарбродт искушал паству, поселяя в души людей сомнения, испытывая их вопросами вроде следующего: «А позволительно ли нести военную службу за безбожное государство?»

В противоположность этому капеллан Гильмер призывал к отмщению «преступникам из-за Ла-Манша» за налет на Кёльн. Приветствуя прихожан в той же самой церкви имперским салютом в честь Гитлера, Гильмер говорил им: «Нужно вспомнить слова псалмов, призывающих проклятья, чтобы низвергся огонь с небес на остров, жители коего способны на такие злодеяния». Гильмер призывал верующих быть «твердыми, как алмаз, исполненными веры, как мать, не доверять слухам из-за рубежа, хранить молчание в магазинах, не сеять беспокойство и верить в наступление дня, когда злодейства будут отомщены». В июне 1943 г. этот капеллан откровенно высказывался против «молчания католических кругов в отношении разрушения церквей», он заявлял даже: «Нужно избегать создания впечатления, будто это варварство [бомбежки] никак не волнует немецких католиков, особенно ведущее духовенство». Донося о «невероятном отклике» конгрегации Гильмера на его проповеди, наблюдатели из гестапо могли встать и со всей искренностью поаплодировать.

В других приходах столь открытого раскола между Отцами Церкви, подобного общине Святого праздника тела и крови Христовых, не наблюдалось, но гестапо все равно внимательно отслеживало происходящее. Некоторые представители духовенства требовали более энергичной защиты прав церкви, а другие ожидали со стороны руководства большего воодушевления в одобрении усилий немецкого общества в трудах на нужды фронта. В иных церквях приходские священники порой даже не зачитывали вслух святительские послания своих епископов. В попытках не допустить внутреннего раскола в апреле 1943 г. архиепископ Фрингс побуждал католиков оставаться активными членами нацистской партии и ее организаций, закрепляя таким образом место церкви в обществе. После конфронтации между партией и церковью середины 1941 г. подобный шаг в сторону компромисса широко приветствовался как мирянами, так и духовенством.

Существовали и клирики вроде доктора Наттерманна, влиятельного генерального секретаря международного общества Адольфа Кольпинга. Он представлял идущую еще с XIX в. гордую традицию социального действия и благотворительности и выступал за увеличение положительного вклада в «народную общность» в качестве демонстрации реформированного католицизма. Такое духовенство выступало за «народное» омоложение церкви, и его предложения получили одобрение на конференции в Беренсберге в июне 1942 г. Но если протестанты объединялись, как правило, на приходском уровне, где собрание верующих следовало за пасторами, а епископы не имели большого влияния, то в условиях католической иерархии начальство обладало довольно широкими возможностями помешать молодому поколению продвигать собственную программу реформ.

Цена поддержания контроля над ситуацией со стороны епископов выразилась в поэтапной эрозии их влияния, и под давлением событий войны некогда грозный единый церковный организм начал разрушаться. Среди младшего духовенства и светского люда царило недоумение: и те и другие не могли взять в толк, почему архипастыри Кёльна и Падерборна в феврале 1943 г. рассылали святительские послания о безнравственности внебрачных половых связей. Разве подобные вещи не являлись чем-то тривиальным на фоне бомбежек? Престарелые прелаты, воспитанные на аристотелевской метафизике, казалось, изъяснялись чересчур абстрактным языком: их призыв к воздержанию отдавал излишней пассивностью и основывался на фундаменте слишком аристократического и консервативного видения христианской Германии. В Ахене католики сетовали, что духовенство их недурно устроилось — живет припеваючи и не обязано трудиться на благо воюющей страны. И в следующие месяцы святительские послания встречали не более теплый прием. «Когда бы они уставали, как мы, у них не осталось бы времени проповедовать нравственность, — заметил один из современников и добавил: — Разве не видно, насколько епископы сами по себе, если у них есть время на всю эту чепуху?» Отказ епископов благословлять идеи возмездия Британии способствовал дальнейшему ослаблению их влияния. Агенты местного гестапо доносили, что «народ ненавидит противника и его террористические методы, тем временем как духовенство защищает врага». Особенно остро реагировали те, кого бомбили в Эссене. Отторжение позиции церкви лишь возрастало, превращаясь в общенациональный феномен.

Перевод А. Колина

Иллюстрация: руины Гамбурга после бомбардировок в июле 1943 г.