Ахилла

До эмиграции в США Ксения Кириллова работала в Екатеринбургской епархии, региональных и православных СМИ, сейчас она — автор нескольких служб Радио Свободы (русской, украинской и крымской). Мы познакомились, когда я работала на епархиальном радио, записали несколько передач. Недавно мы пообщались по скайпу, и Ксения рассказала «Ахилле», каким ей видится православие в Америке, как относятся христиане к Трампу и что она думает о происходящем в РПЦ на родине. Но сначала — о ее первых шагах в Церкви.

Это было чудо, что я удержалась в Церкви

Можно сказать, что мне колоссально повезло, потому что у меня приход к вере произошел в каком-то смысле «от головы», уже в сознательном возрасте. В самом начале воцерковления (это был последний курс вуза, 2005–2006 годы) я читала и митрополита Антония Сурожского, и книги Льюиса, вроде знаменитой «Просто христианство».

Наш Екатеринбург всегда был достаточно секулярным регионом, где, к счастью, долго не приживалось «государственническое» православие. Быть православным в тот период еще не считалось престижным. У городской администрации были конфликты с РПЦ, в городе всегда существовало сильное гражданское движение, тоже секулярное. В этом плане выбор веры был не данью моде, а именно сознательным выбором. Еще был жив патриарх Алексий, и потому не наблюдалось такого лоббирования церковных интересов. Зато существовала достаточно интересная и разнообразная церковная жизнь.

Однако мое воцерковление безоблачным не было, негативные явления были первым, что я увидела в церкви, именно это дало мне серьезную прививку в дальнейшем. Речь идет о сотрудничестве с сектоборцами Александра Дворкина. У нас в Екатеринбурге был их филиал в Миссионерском отделе епархии во главе с Владимиром Зайцевым.

Проблема манипуляции существует не только в религиозной сфере. Мне кажется, что проблема с «сектами» чем-то похожа на ситуацию с семьей. Совершенно нормально признавать право людей создавать семьи. Все мы понимаем, что люди часто бывают счастливы в семье, и институт семьи очень важен. Однако это совершенно не значит, что мы не должны помогать пострадавшим от семейного насилия. Так и здесь — наряду с тем, что есть люди, которых определенная организация спасла, например, от алкоголизма и беспорядочного образа жизни, есть и те, кому там плохо, и они хотят уйти — им нужно предлагать соответствующую психологическую помощь. А запреты нужны только в случае каких-то страшных организаций, типа Аум Синрике, которые приводят к убийствам или самоубийствам.

Мне попадались протестантские пасторы-мошенники — равно, как бывают и православные священники-мошенники. И у них были настоящие жертвы. Именно потому я и начала общаться с Дворкиным на раннем этапе — я видела, что проблема существует, и мне хотелось помочь тем, кто ее решает. Для меня тогда эта деятельность воспринималась так, как она на тот момент преподносилась Дворкиным — как правозащитная, что мы в первую очередь помогаем пострадавшим, которым не помогает никто.

Но проблема в том, что организация Дворкина сама, как свойственно «сектам», представляла собой большую разницу между тем, как это презентовалось вовне, и тем, что было внутри. Потом выяснялось, что Дворкин и его последователи объявляли практически все организации, которые не являются православными, тоталитарными сектами, утверждали, что люди в них поголовно страдают, а потому их надо запрещать, а руководство сажать. Конечно, в ряде случаев это просто не соответствовало действительности.

Я не слышала о помощи людям со стороны самого Дворкина, но я знаю, что некоторые центры в отдельных городах действительно консультировали тех, кто к ним обращался. Однако я довольно быстро поняла, что процент, который включает в себя реальную помощь пострадавшим людям и непредвзятое изучение вероучения той или иной религиозной организации, минимален. В остальном же Дворкин и его последователи допускали и клевету, и откровенно непрофессиональные оценки тех или иных организаций. Часто использовались клише, травля, иногда даже фабрикация каких-то документов для судов. Проще говоря, у них считалось, что цель оправдывает средства.

Эта идеология борьбы была первым, что я увидела в Церкви. Именно тогда я узнала явление, которое сегодня становится повсеместным в РПЦ — подмену веры какой-то деструктивной идеологией. Это было чудо, что я удержалась в Церкви — благодаря Божьей помощи и каким-то знаниям о вере я смогла понять, что это ненастоящее христианство.

Я рассталась с Дворкиным и его последователями сразу же, как только поняла, что происходит в его организации. Мне был всего 21 год, когда я начала с ним общаться, и это общение заняло не больше полутора лет. Потом какое-то время я еще работала с пострадавшими, но, конечно, совсем не по дворкинским стандартам. Я старалась всегда максимально детально разобраться в ситуации. В 23 года у меня уже было много друзей среди протестантов, особенно адвентистов и пятидесятников, и мы честно решали вместе с ними возникающие проблемы.

Помню, в 2009 году ко мне обратились пострадавшие из Новосибирска, жаловавшиеся на недопустимые вещи, творимые местным пастором. В таких случаях я могла напрямую позвонить, допустим, заместителю руководителя одного из пятидесятнических союзов Павлу Баку и спросить: «Павел Анатольевич, что у вас творится, люди жалуются». В ответ он сам попросил меня разобраться.

Я поехала в Новосибирск за свой счет, встретилась с пострадавшими, разбиралась в происходящем, и поняла, что все жалобы подтверждаются, о чем и сказала самому Павлу Баку с просьбой принять меры. Кстати, он всегда внимательно прислушивался к моим словам, потому что знал, что я работаю честно и не получаю денег ни от каких правозащитных структур или религиозных организаций, в принципе ни от кого. Я понимала, что в случае, если руководство союза не заступится за людей, они вправе обратиться в полицию. Но некоторые из моих друзей-пятидесятников из адекватных церквей, узнавая об этих проблемах, приходили в такое негодование, и так сочувствовали пострадавшим, что тоже помогали им. У меня до сих пор есть друзья-протестанты, некоторые из них уже живут в США, с которыми, как оказалось, мы помогали одним и тем же людям! Так что религиозный мир сложнее и разнообразнее, чем его пытаются представить разного рода «борцы».

После истории с Дворкиным, к счастью, я увидела, наверно, самое лучшее, что было в Церкви. На тот момент это лучшее в нашей Екатеринбургской епархии было определяющим, а сектоборчество — как раз маргинальным. Я говорю о молодежных клубах при храмах: все разные и каждый по-своему хорош, в них велась социальная, просветительская, образовательная деятельность. Я четыре года работала в Молодежном отделе епархии, который занимался в том числе и координацией работы этих клубов, и потому хорошо их знаю. Это было несколько лет замечательной жизни.

На тот момент в секулярном обществе Церковь была непопулярна, нужно было с нуля восстанавливать имидж, испорченный Миссионерским отделом Зайцева. Мы приходили в вузы и пытались объяснить, что теперь все будет по-другому, без скандалов, склок и сутяжничества. Нас принимали не потому, что так было велено, а потому, что мы предложили отличную интеллектуальную игру и программу социализации детдомовских детей, в которой могли поучаствовать и студенты-добровольцы. Важно было преодолеть недоверие людей, явить личный пример. Тогда мы действительно чувствовали себя Церковью. Кроме этого, мы совместно с Катехизаторским отделом разработали прекрасную систему катехизации из 12 бесед.

Мы были против профанации таинства Крещения и постановки его на коммерческую основу. Если люди приходят креститься не по религиозным мотивам, а, допустим, потому, что они русские, то предложение бесед такой человек воспринимает как отказ в крещении. Проходить беседы он не готов, он уходит, но на самом деле, в этом нет ничего страшного. Мы считали бо′льшей бедой, если человек, будучи крещеным, продолжает жить во грехе, тем самым нарушая им же самим данные обеты.

Однако у нашей образовательной системы открылась еще одна сторона. Получалось, что если человеку отказывают в крещении по мотиву национальной самоидентификации, он перестает считать себя православным. Это уменьшает количество номинальных верующих и потому мешает выстроить госидеологию на почве Православия. Некоторые открыто упрекали нас в этом, однако епархиальное руководство в лице владыки Викентия нас поддержало.

Когда пришел новый архиерей, митрополит Кирилл, то произошло разукрупнение епархий, и общая система катехизации не сохранилась, хотя отдельные инициативы, конечно, еще оставались. Я помню, как все, что мы создавали, стало рушиться…

Сейчас у нас создается поколение номинальных православных. Количество осознанных верующих сокращается, спрос на религиозное образование падает, а поддержка внутри церкви агрессивных и связанных с государством групп, которые раньше были маргинальными, растет. Это, к примеру, движения «православных чекистов» — борцы не только с «сектами», но и с ювенальной юстицией, с ЛГБТ-движением, с феминизмом, с современным искусством и т. д. Среди них всегда были любители «стучать» в разные правоохранительные органы на всех, кто им не нравится. Еще лет десять назад некоторые милиционеры жаловались мне, что не знают, что делать с такими жалобами.

Было больно видеть, как все стало меняться, хотя в епархии оставались хорошие люди, и мы до сих пор поддерживаем прекрасные отношения. В принципе, у меня, как и у них, была возможность остаться. Однако мне казалось, что я уже «переросла» молодежную среду, и я уволилась. К тому же на тот момент я уже занималась проектами, которые казались для меня очень значимыми, и у меня банально не хватало времени совмещать одно с другим. В 2011 году я уже работала в региональном филиале «Новой газеты», к нам обращалось много людей, пострадавших от произвола и коррупции, параллельно я работала еще на двух сайтах.

Интересно, что я выпала тогда на какое-то время из жизни православной молодежной среды, и потом, когда решила заглянуть в один из клубов в 2013 году, незадолго до эмиграции, я увидела уже совершенно новых, незнакомых мне людей. И по их разговорам я поняла, что если я сейчас скажу, что работаю в «Новой газете» — поднимется огромный скандал. Новая молодежь искренне считала всю оппозиционную прессу врагами, хотя они сами не понимали, почему так считают.

Я видела, как на глазах менялись настроения в церковной среде. Помню, когда возник православный корпус движения «Наши» в 2006–2007 году, эта инициатива встретила резкое неприятие у нас в Екатеринбурге со стороны той же «молодежки» Вознесенской церкви. Все понимали тогда, что это подмена веры идеологией, и немногие из ребят участвовали в этом, а кто участвовал, вскоре вернулись обратно. Сейчас, думаю, реакция была бы иной.

Церковь не должна быть привилегированной

Я вижу, что в России лучшие люди общества отторгают Церковь — это больно видеть, но это происходит чаще всего по вине самой РПЦ, солидаризовавшейся с преступлениями властей и не способной дать им нравственную оценку. Да, на фоне этого я вижу настоящих христиан, которые, например, поддерживали Соколовского, выступали в его защиту в суде. Однако их меньшинство, они гонимы внутри самой Церкви, и я понимаю, что они, к сожалению, не смогут повлиять на отношение общества к церкви. И ответом на это может стать новый 17-й год.

Я давно убедилась, что Церковь не должна быть привилегированной. Иначе она просто перестает быть Церковью. Извращение вероучения, называемое сегодня «ересью русского мира», та жуткая идеология, которая сегодня преподносится под видом христианства — это гораздо больший удар по Церкви, чем любые внешние гонения. Это справедливо для любой страны. Конечно, я не желаю Церкви гонений, хотя Христос и завещал, что она должна быть гонима. Но легкое недоверие общества к Церкви, то самое отношение чуть ниже среднего, как было у нас в Екатеринбурге — без всяких нападок, но в условиях реальной конкуренции — идет ей только на пользу, как показала практика. Для меня это был «золотой век» в развитии нашей церковной жизни.

Сейчас я не вижу в официальной РПЦ сил, способных проявить такую волю, чтобы выйти из-под контроля у государства. Даже за рубежом она превращается лишь в проводник идеологии. К сожалению, потом РПЦ придется нести ответственность за те действия властей, которые она сегодня так активно поддерживает. Это справедливо всегда, для любой церкви, в любой стране. Рано или поздно правда побеждает, и тогда наступает расплата.

Про ура-патриотизм в РПЦЗ, геев-алтарников и литургическую дисциплину в ПЦА

В Америке я с 2014 года, и могу сказать, что если в России еще можно было найти единомышленников, то здесь разнообразия в среде русского православия намного меньше, особенно после слияния РПЦ с РПЦЗ. После слияния приходы РПЦЗ тоже превратились в инструмент МП, а настоятелями соборов оказываются чаще всего «благонадежные» люди (а кто же отпустит других на важный пост за рубежом?). Под эгидой некоторых из них возникают ура-патриотические организации, какие-то казачьи школы…

Найти «приличный» храм РПЦЗ можно, но сложно. Чаще всего это храмы священников из эмигрантской среды, которые давно, еще до слияния, служили в Зарубежной церкви.

А вообще Америка прекрасна тем, что здесь много разных патриархатов и юрисдикций. Есть достаточно независимая Американская Православная Церковь, получившая в свое время автокефалию. У них, к примеру, есть приходы, очень близкие к РПЦЗ, где службы идут на двух языках — на церковнославянском и на английском, при том, что основная часть на церковнославянском (как и в местной русской церкви). Но встречаются и приходы настолько американизированные, что вся служба идет только на английском. Правда, такие приходы есть не во всех регионах.

Очень интересная церковь есть на Восточном побережье. Служба там полностью идет на английском, и там причащаются и даже алтарничают представители ЛГБТ. У меня самой есть хорошие друзья ЛГБТ, и я никогда не смела осуждать людей за их личную жизнь, однако всегда говорила (и не скрывала этого от своих друзей), что христианство считает это грехом. Но в данном приходе придерживаются совсем иного мнения на этот счет. С одной женщиной-богословом мы говорили об этом, она привела множество богословских доводов, что прямых указаний на греховность таких отношений нет.

Я не берусь комментировать богословскую сторону этого вопроса, потому что сама такими исследованиями не занималась, но я видела людей, которые 30 лет живут в гомосексуальном браке, хранят друг другу верность и при этом ведут чисто христианскую жизнь. Они исповедуются, причащаются, и самое главное — в них действительно чувствуется любовь, смирение, благодать, принятие другого человека, глубокая церковность. Хотела бы, чтобы таких людей было больше, чтобы они могли повлиять на своих собратьев в этом комьюнити, чтобы те не вели себя вызывающе или агрессивно. Совершенно не нужно скрывать свою ориентацию, но ведь это в любом случае не определяющая характеристика человека, точно так же, как вопрос замужества или наличия детей — при любой ориентации. Важно, какой ты человек, какой специалист, какие у тебя моральные принципы и навыки. Ведь в цивилизованном обществе человека воспринимают в первую очередь так, как он сам себя позиционирует.

Американская Православная Церковь более общинна, прихожане более образованы. При этом они очень литургически дисциплинированы. Тебя не допустят к причастию, если ты опоздал на литургию, даже если готовился и с вечера был на исповеди. Но при этом нет такой привязки к исповеди, как у нас — к примеру, ты можешь исповедоваться раз в месяц, и при этом причащаться каждую неделю.

Христианство — это умение отказаться от «своей» стороны

Здесь есть и Украинская каноническая церковь — это ответвление Константинопольского патриархата. В Украину эта церковь зайти пока не может, и это, к сожалению, по большей части политический вопрос. Как я понимаю, Константинополь боится конфликта с МП, считая Украину канонической территорией Москвы. Возникает странная ситуация — существует каноническая и при этом не московская украинская ПЦ, она представлена за границей, но ее нет в самой Украине. Кстати, приходов Киевского патриархата здесь практически нет. Те, для кого важен национальный момент, ходят в УПЦ. Однако я сталкивалась с тем, что в некоторых местах эти приходы начинают приобретать весьма националистический характер.

Вообще самая идея национальной церкви, на мой взгляд, несколько противоречива. Христианство по своей природе — наднационально.

Поэтому я считаю, что мой выбор, совершенный в начале русско-украинского конфликта, был в том числе и христианским. Когда ты сталкиваешься с правдой, ты не можешь против нее идти, ради этой правды ты отказываешься от всего, что тебе было дорого, к чему ты привык, от любимого, от родного, от того, что ты нажил за всю жизнь, от возможности вернуться на родину, от всего на свете. При этом неважно, какое у тебя гражданство. Христианство — это как раз умение отказаться от «своей» стороны, если ее поведение противоречит правде и нравственным установкам.

Церковь не должна быть проводником идеологии другого государства — это просто нонсенс. Но если она будет проводником идеологии твоего государства — из этого может получиться та же самая РПЦ, только с другим знаком. Церковь должна приводить ко Христу, а не к Украине, России или Америке.

Трамп как личность намного опаснее Путина

Здесь существует феномен, очень похожий на то, что мы видим в России. То, что мы здесь называем трампизмом, имеет широкую религиозную поддержку, правда, не православных, а харизматических и пятидесятнических церквей. Тем не менее суть та же самая — подмена веры деструктивной идеологией. Если у человека нет внутри глубокого, осознанного христианства, неотделимого в первую очередь от его моральной основы, уже неважно, что ты делаешь — кадилом машешь или кричишь hallelujah. В том и ужас, что это может случиться не только с РПЦ, это может случиться с любой церковью, любой христианской деноминацией, в любой стране.

Трампизм дискредитирует христианство не меньше, чем путинизм. В результате в глазах многих людей христианство становится символом подлости, ненависти, лжи и мракобесия, потому что люди, называющие себя христианами, с его помощью оправдывают самое страшное — ложь, клевету, подлость, какие-то мафиозные сговоры с враждебным государством, коррупцию, оскорбления и травлю людей, пропаганду ненависти.

Безусловно, интеллигенция не поддерживает Трампа в принципе, независимо от религиозных взглядов. Интеллектуальная элита, российские диссиденты и легендарные советские диссиденты, живущие здесь, в ужасе от того, что сейчас происходит. Мы не могли представить, что это зло настигнет нас здесь.

Трампа не поддерживает большая часть украинской диаспоры, хотя украинцев с советским менталитетом он вполне устраивает. Но они, скорее всего, поддержали бы и Путина, если бы он был президентом Украины, а не России. В религиозном плане электорат Трампа — это в основном крайние харизматы, у которых все построено на эмоциях. Это напоминает обрядоверие в РПЦ, без глубокой христианской основы, и оно легко начинает служить оправданию самого страшного зла.

Трамп совершает вещи, совершенно неприемлемые в Америке. Фактически, он меняет эту страну до неузнаваемости, пытаясь превратить ее в пародию на современную Россию.

При этом трамписты полностью повторяют традиции российской пропаганды: вначале идет ложь, полное отрицание фактов в стиле «их там нет». На людей, разоблачающих правду, будь то журналисты, американские спецслужбы или сами свидетели выходок Трампа и его окружения, направляются потоки клеветы. Пропагандисты утверждают, что все они — «фейк ньюс», проплачены Соросом (сравним с российским — «проплачены ЦРУ»), демократы и либералы, и потому ненавидят Америку, даже то, что критики Трампа на самом деле — скрытые путинисты.

В ход идут теории заговора, конспирологические мифы о таинственном «Deep state» (по факту, та же конструкция, что и мифическое «Мировое правительство» в российской пропаганде). Фактически, Трамп пытается уничтожить американские институты, и главная его цель сейчас — это пресса, суды и правоохранительная система. Вспомним, как в мае он уволил директора ФБР, который проводил расследование в отношении его связей с Россией. Потом, под весом доказательств, Трамп и его подельники вынуждены были признать, что выдвинутые против них обвинения были правдивы, однако это их не смущает, и никаких извинений за свои прежние утверждения они не приносят.

Эта пропаганда в корне разрушает американские ценности, и правда перестает иметь ценность как таковая, она теряется среди тысячи лживых версий и клеветы, и каждый уже верит в то, во что ему больше нравится.

Более того, чем страшнее выходки Трампа, то есть чем больше то зло, которое эти люди хотят оправдать, тем страшнее, беспочвеннее и нелепее становится клевета, которую они распространяют. Поэтому именно с христианской точки зрения трампизм страшен полной моральной деградацией как минимум части американского общества.

На Страшном Суде нас не будут спрашивать про политическую позицию, а будут смотреть на устроение сердца — не за кого мы были, а почему. Но когда ты сталкиваешься с тем, что человек узнает правду, и сознательно выбирает ложь по самым подлым мотивам — это действительно страшно.

В России я тоже часто видела людей, которые сознательно выбирают подлость. Бывает, ты споришь с человеком и видишь, что в какой-то момент он признает твою правду, осознает ее, а потом прямым текстом говорит: а мне все равно, пускай это подлость, но нам это выгодно геополитически. Выгодно убивать, клеветать, разрушать и гнобить. В этот момент и происходит нравственный выбор.

И если после осознания правды человек не раскаивается, а продолжает сеять ложь, он быстро начинает деградировать. То же самое я вижу в Америке в некоторых республиканских фанатиках, понимающих правду, но потом идущих вразрез с нею. В этот момент они, фактически, предают свою страну. Партийная верхушка делает это ради власти и денег (кстати, в кулуарах функционеры Республиканской партии сами весьма цинично признавались мне, как они ненавидят Трампа и его обезумевший электорат). А обыватели часто поддерживают его только ради своей ненависти к демократам, ради удовольствия ежедневно гнобить тех, кого совершенно иррационально демонизировала республиканская пропаганда.

Если почитать то, что пишут эти люди, складывается ощущение, что президентом Америки является Обама или Клинтон, но никак не Трамп, выходки которого тем временем почти ежедневно позорят страну перед всем миром. Они действительно живут в какой-то альтернативной реальности. Эти люди выработали иммунитет к любым фактам, они готовы признавать нормальным даже совершенно недопустимые вещи. Они признают только один вариант реальности — тот, где во всем виноваты их противники, и не гнушаются никакой ложью, чтобы создать для себя такую реальность вопреки всему, что происходит на самом деле.

Для меня оказалось сюрпризом, что вербовка «на ненависть» для некоторых людей намного эффективнее, чем, допустим, вербовка за деньги. Радует только одно — по результатам опросов, Трампа поддерживает сейчас не более 36%, и это количество не растет, несмотря на беспрецедентную ложь, распространяемую его командой.

Трампа поддерживают прежде всего малообразованные люди. Они ничего не понимают в экономике, не видят естественных законов рынка, и падки на популизм. Они искренне считают трамповский необольшевизм воплощением капитализма (хотя как человек, борющийся с законами свободного рынка и развитием новых технологий, может вообще считаться капиталистом?).

Эти люди кричат, что они против социализма, и сами не знают, что понимают под этим словом. Более того, большинство из них живут на пособия и пенсии, выплачиваемые за счет наших налогов, и пользуются медстраховкой, введенной для них Обамой. Жители Калифорнии и других технологически развитых «донорских» штатов США давно говорят, что главным шагом по борьбе с «социализмом» должно стать перераспределение наших доходов — отправка их не на пенсии и пособия тем, кто нас ненавидит, а на выплату зарплат мексиканским рабочим, которые хотя бы не клевещут на тех, кто их кормит.

Нужно понять одну простую вещь — Трамп как личность намного опаснее Путина. То, что его правление пока не привело здесь к тем же последствиям, как действия Путина — это заслуга американской системы. Ему просто не дают делать то, что ему хочется. Если бы такой Трамп пришел к власти в России, где нет никаких сдерживающих институтов, и где он смог бы воплотить в жизнь все свои угрозы — страшно представить, что случилось бы в такой стране. С другой стороны, если бы Путин стал президентом США — я допускаю, что ему бы здесь никто не дал развернуться, и он бы спокойно отсидел свой срок, войдя в историю как обычный, ничем не примечательный, но нормальный президент. Путин по своей сути — «серая мышь», довольно заурядный аппаратчик. Трамп — это разновидность того же самого зла, но он морально неустойчив, идет напролом, и потому, возможно, более опасен. Однако суть явления при разнице психотипов и «исполнения» — одна и та же.

У меня нет никаких политических предпочтений, и среди моих друзей немало честных, умных консерваторов, а большинство из них и вовсе не вовлечены в политику. Но здесь для меня в первую очередь нравственный вопрос: о допустимом и недопустимом, о масштабе зла, вреде ненависти и клеветы, лжи и коррупции. Да, честных политиков практически не бывает, но степень лжи и некомпетентности, демонстрируемая Трампом, ужасающая. Такие люди, придя к власти, могут изуродовать страну до неузнаваемости.

В итоге ситуация с Трампом стала для многих нравственной, а не политической. В эмигрантской среде тоже наблюдается раскол. Впервые за долгое время стали рваться отношения из-за формально «политического» вопроса. Такое наблюдалось в русскоязычной диаспоре в 2014 году. Тогда украинцы отделились от русской общины, а трампизм лишь усугубил разделение людей. И причина не только в том, что выходцы с постсоветского пространства «не толерантны». Корни проблемы глубже. Русско-украинская война — это реальные страдания, реальная боль, реальные смерти. Диктатура для нас — это тоже не просто слова, это личная боль и личные страдания.

Русские диссиденты уже были один раз жертвами пропаганды, травли и клеветы. Ложь, навешивание ярлыков, угрозы, хамство, клеймо «врагов народа», переворачивание реальности с ног на голову, оправдание зла, выставление черного белым — мы все это уже пережили в России. И мы знаем, к чему приводит эта ложь: к смертям, к убийствам, к войне, к изменению страны, которую мы любили, до неузнаваемости. У многих из нас, в том числе у меня, погибли близкие друзья. И потому видеть тот же кошмар в Америке (без таких последствий, но такие же по сути явления) — для нас это личная боль, повторение уже пережитой травмы, которая здесь представлена в каком-то совершенно уродливом, карикатурном виде. Остается надеяться, что американская система окажется достаточно сильной, чтобы не дать трампизму разгуляться в полную силу.

Мне хочется верить, что любая правда ценна пред Богом, Христос, в которого мы верим, не может быть на стороне клеветы и ненависти.