Ахилла

Продолжение отрывков из книги «Описание сельского духовенства». Из главы «Сельские иереи».

***

Средства к жизни

Трудно себе представить что-нибудь менее обеспеченное, более подверженное всем возможным случайностям в средствах жизни, чем сельское духовенство. А эти сомнительные средства — как приобретаются они? В каком отношении они к самому служению священника? О, как много зла в этих средствах! Они: доход и земледелие.

Доход… Если б дали премию придумать что-нибудь, чтобы более уничижить, опозорить духовенство, из высокого и чудного служения сделать чуть не ремесло, то верно никто не придумал бы лучшего средства, как эти нечестивые поборы с прихожан, что зовутся доходами. Священник отслужит молебен, и — тянет руку за подаянием; проводит на вечный покой умершего — тоже; нужно венчать свадьбу — даже торгуется; ходит в праздник по приходу с единственною целью — собирать деньги; словом, что ни делает — во всем одна цель у него: деньги; даже, — о, верх нечестия и позора! — примирив кающегося грешника с Богом, он берет деньги; даже приобщив его святых тайн, он не отвращается с ужасом от денег… Что ж он, как не наемник? И какими глазами должны смотреть на него прихожане? О, пройдите из конца в конец Россию и прислушайтесь, как из-за этих проклятых доходов честят духовенство… Какая же после этого польза от всего его служения? Какое нравственное влияние может иметь он на прихожан, когда они хорошо понимают главную цель всех его действий? А без нравственного влияния чтож он за пастырь? И при таком порядке дел на что всё его пастырство?

О, да будет в вечном благословении память Николая I! Всеми благами неба да воздаст Ему Спаситель за то, что он хотел восстановить горькое и несчастное духовенство сельское! Не мог Он знать, до чего оно убито, но желал излить высокую милость на бедных служителей Христа.

И вечное проклятие на этих эгоистов, макиавелей, книжников и фарисеев Церкви Христовой, которые по своим расчетам, по истине дьявольским, восстали против жалованья сельскому духовенству!

Говоря о доходах, мы ничего не сказали о злоупотреблениях, так обыкновенных, когда, напр., за свадьбу выжимают 5–10 и более рублей, и о прочем в роде этого. Говорить об этом слишком тяжело, слишком грустно; и горько смотреть на такой порядок вещей в Церкви Православной. А и бросить в священника камнем за эти нечестивые поборы невозможно. Больше ему делать нечего, потому что иных средств, кроме этих, нет. Самые злоупотребления как ни возмущают они душу, некоторым образом прощаешь ему, когда вглядишься в его быт.

Священник живет с семейством редко менее 10 человек, иногда в 12–15 человек. Сколько ему нужно в год на содержание семейства? Положим minimum, именно столько, сколько проживает наш крестьянин (крестьянин, которому не нужна ни ряса, ничего подобного) с семейством в 10 человек, — 120–180 р[ублей]. Кроме того у него один, два, а иногда и три сына в училище или семинарии; на двоих — на содержание и одежду (не говоря уже о грабеже учителей), на квартиру и проезды по самой меньшей мере 120 р[ублей]. У него ж еще и дочери невесты; для них нужно приготовить что-либо; извольте сосчитать сколько? А необходимые поправки для стройки? А без притязаний самый лучший приход даст 150–200 р[ублей], посредственный — 60–100 р[ублей]. Что же прикажете ему делать в такой крайности?

Скажете: «молиться и надеяться на Промысл Божий». Да его не научили этому до иерейства, напротив, с него брали и даже грабили; с детства и до иерейства он привык смотреть на поборы, как на дело обыкновенное и даже неизбежное; и — спокойно, не тревожась совестью, он делает то же, что делают и все, особенно, если попадет жена, о которой мы говорили выше, тогда, ни в чем не стесняясь, никем не останавливаемый, он делает все возможные притязания. Правда, архипастыри преследуют это зло, когда возникнут жалобы; но так как они не указывают на более честные средства и на возможность иными путями приобретать нужное для жизни, то их преследование не служит ни к чему, — заставляет только прибегать священников к уловкам подьяческим, то есть так брать, чтобы нельзя было обличить. При том, самое строгое преследование, если оно не сопровождается примером архипастыря, возбуждает лишь презрение к самым справедливым мерам.

Уничтожьте нечестные поборы с прихожан, пусть между ними и священником не будет никаких денежных сделок, и вы восстановите мир между ними — и доверчиво, и с любовью будет смотреть прихожанин на своего иерея, и с благоговением будет слушать каждое его слово. (…)

Земледелие. Где земля хороша, и священник обделывает ее собственными руками, там она служит хорошим пособием. Священник не только сыт со своим семейством, но и еще продает кое-что, когда Бог благословит хорошим урожаем. Зато посмотрите на такого священника, есть ли хоть какой-нибудь признак, что он священник? Вот он возит навоз, возможно ли к нему, пропитанному азотом, с головы до пяток грязному, подойти под благословение? Вот он подсушивает овин. Можно ли подозревать в этом чудище, закоптелом, облеченном в лохмотья, служителя Бога вышнего? Вот он на пашне, в смуром кафтанишке до колена: что это, как не мужик? А если от внешности обратиться к внутреннему его состоянию, — Боже, какая загрубелость чувств, какое отсутствие всякого понимания, что он! (…) Случится требование в приходе, и особенно в рабочую пору, — с неохотою, с неудовольствием, нередко с бранью, отрывается он от своего дела; спешит исправить кое-как, лишь бы поскорее возвратиться к делу. Приходит день праздничный, нужно совершить литургию — о, какой тяжелый, невыносимый труд это для него; лучше бы он обмолотил два овина, чем отслужил одну обедню. Он служит, — нельзя же не служить, но как? С невниманием, с рассеянием; торопится сам, лишь бы поскорее вырваться из церкви, торопятся причетники: читают, поют, будто поспоривши, кто кого обгонит. Словом, священник земледелец есть тот же крестьянин, лишь только грамотный, — с образом мыслей, с желаниями, стремлениями, даже и образом жизни чисто крестьянскими. В каких-нибудь десять лет такой жизни, он до того осваивается со своим грубым и грязным бытом, что для него невыносимая мука — провести часа два-три где-нибудь в хорошем обществе; даже одеться прилично для него уже тяжело; напротив, верх его наслаждения — брататься с крестьянами в шумных и буйных их попойках; с удовольствием пойдет он в кабак, в трактир, куда угодно, лишь бы позвали; а не зовут, так сам не постыдится до безумия упиться там вместе с приятелем-прихожанином. (…) Скажут: «вольно же ему довести себя до такого положения, можно бы быть и земледельцем и сохранить достоинство сана». Можно бы? Конечно, можно. Но мы попросили бы кого угодно испытать на деле эту возможность, попробовать, например, размышлять о высоком и прекрасном, роясь в навозе; написать что-нибудь умное и дельное вечером после дня, который начался с трех часов утра, весь проведен под жгучими и палящими лучами солнца до того, что и обедать было некогда, и в ожидании целого ряда таких же дней и даже недель (…).

Нет — священник-земледелец не может быть истинным иереем, даже и похожим на него. Привыкшему к неисходной грязи физической невозможно сохранять чистоту нравственную. (…)

Есть священники, которые не в состоянии работать сами — по недостатку здоровья, а чаще всего по неумению приняться за дело, и прибегают к другим средствам обделывать землю, именно — большую часть работ исправляют так называемою помочью. Собрать помочь — значит собрать возможно большее число прихожан на ту или другую работу. Но этот способ так хлопотлив, соединен со столькими неудобствами, так мало вознаграждает священника, что прибегать к нему заставляет лишь одна крайность. (…)

А кроме того, этот способ не остается и без нравственных последствий:

1. Эти работы всегда производятся в дни воскресные или великих праздников, потому что в будни крестьянин ни за что не оставит своей работы. Каков же пример подает священник? Как он будет требовать от прихожан, чтобы они седьмой день посвящали Богу, когда сам первый нарушает эту заповедь?
2. Пьянство сильно развито у нас в простонародье, и главная причина его бедности и большей части преступлений; как священник восстанет против этой губительной заразы, когда сам, собственными руками, поит прихожан допьяна?
3. У крестьян много пороков, самых грубых; всеми силами и средствами священник должен искоренять их, но известно, что искоренять пороки, значит — вооружать против себя порочных; как же священник будет действовать, когда всякое обличение и исправление раздражает порочного; и раздраженный против него никогда не пойдет работать к нему? Поневоле, он сначала терпит и молчит, а потом уже и привыкает к этому, и самый грубый порок в его прихожанине кажется ему чем-то обыкновенным, неизбежным. (…)
4. Во всем нашем простонародье до сих пор существует глубоко укоренившееся представление: гостю не пить без хозяина. Ему подносят, он дотоле не примет чарки, пока не выпьет сам подносящий, не выпьет — гость обижен, и не скоро забудет обиду. Так и на помочи: не пьет священник с крестьянами, — все дело испорчено: стоит сделать это раз, чтобы после никакими мольбами не дозваться прихожан на работу. Есть священники, близко нам известные, которые при поступлении на места не только не имели никакого расположения к водке, но даже чувствовали глубокое отвращение к ней. Что ж. Начинаются работы; сначала прихожане смотрят дико на трезвого священника, потом и вовсе перестают являться на помочь к нему. Что делать? Залучит он как-нибудь двоих-троих, и — сделает им честь, то есть хлебнет несколько капель; сначала ему кажется это отвратительным, но чем долее — тем сноснее, и втягивается мало-помалу в пьянство. Начнет пить, и работы пойдут, и крестьяне уже не отказываются помогать ему. Что прикажете делать после этого? (…)

Да, земля доставляет священнику большие или меньшие средства к жизни, но вместе с тем служит источником глубокого, ничем не поправимого зла.

Для улучшения его быта необходимо или вовсе избавить его от земли, или дать средства возделывать ее посредством вольнонаемных рабочих. А лучше совершенно освободить от нее; пусть он, ничем посторонним и таким тревожно-хлопотливым, как земледелие, неразвлекаемый, знает одно свое дело — служение иерейское. (…) Земля была существенно необходима для священника в прошедшие века, когда не было ни училищ, ни семинарий. У него, например, два-три сына, — народ рослый, здоровый, что было делать им, всегда живущим дома, как не орать вместе с отцом? Теперь не те требования от детей его; как же, казалось бы, не изменить радикально быт его? Но нет! С одной стороны, его осудили прозябать, как прозябали деды, прадеды до князя Владимира, с другой — хотят, чтобы отвечал и современным требованиям, был иереем не по имени, а на деле — мудреная логика, возможная только в православной Руси!

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: