Вот и покидает нас очередное чадо…
15 марта 2021 Ахилла
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
Александр Блок, 26 августа 1914
Все чаще приходится сталкиваться в контексте мейнстримного ныне «расцерковления» с письмами-исповедями ухожан. Открывая очередную статью на тему «прощай, немытое православие», уже заранее знаешь ее содержание. На каркас, состоящий из «я вас любил» до «пришел — желанный, ушел — постылый», наматываются осколки розовых очков, патлы похотливых жадных попов, борода старца Мракобесия (спасибо, Александр Глебыч), золотые панагии/погоны/купола, елейные рожи церковных спикеров, палаты/хоромы/мерседесы/бани. Далее автор риторически вопрошает себя и читателей: разве в эту Церковь я пришел когда-то? Здесь ли обрету Спасение? Конечно же нет, ибо погрязли в прелести и искусах мира сего недостойные новозаветные фарисеи.
Ухожу.
Устал.
Нет больше сил рожи ваши кувшинные видеть.
И ведь не поспоришь.
Все верно. Мы, церковники, а особенно — попы, и вправду всего лишь люди. У нас есть семьи, шкурные интересы, страсти и страстишки. Нет ни монахов достойных, ни иереев, ни прихожан.
Нет.
Вот и покидает нас очередное чадо. Вовсе не потому, что не имеет сил встать рано утром в воскресенье и поехать на литургию, или из-за того, что не хочет тратить время на молитвенное прилежание. Автор разводного с Церковью письма обычно благочестивый, ищущий, искренний человек, который бежит/гордо покидает похотливо-сребролюбивую суету внутри церковной ограды.
А мы остаемся.
Остаемся, чтобы быть.
И мы будем.
Будем молиться, причащать, крестить и отпевать. Будем делить приходскую кассу, назначать сладкие свидания с одинокими дамами бальзаковского возраста, интриговать, сплетничать, подсиживать друг друга. Мы будем, выходя с чашей на амвон и говоря во весь голос «от них же первый есмь аз», очередной раз сокрушаться сердцем и припоминать свои мерзостные поступки. Будем созваниваться с однокашниками, сослужителями и собратьями, говорить часами, спорить, сомневаться, каяться, терзаясь своей недостойностью приступать к престолу. А наутро все же дерзнем литургисать, уповая на милость Божию, совершать таинства, проповедовать, утешать и даже наставлять, при этом глубоко осознавая свою собственную несовершенность. Мы будем потреблять дары, латать облачения, раздавать благословения.
Мы будем служить Христу.
Насколько сможем и где сможем: в величавых соборах, стареньких церквушках, на квартирах, в чистом поле, развалинах древних храмов, дрожа от нестерпимого холода или изнемогая от зноя под облачением.
Мы остаемся.
А еще с нами иногда происходят чудеса. Порой Господь открывает возможность предвидеть, посылает дар целительной молитвы. Причем, не длиннобородому иконообразному иеромонаху, а тощему несуразному белому приходскому батьке, который на потеху прихожанам вечно забывает Bluetooth-гарнитуру из уха вытащить во время службы. И он ночами будет стоять на коленях, оплакивая убитого собственной матерью ребенка, молясь об упокоении новопреставленного младенца и просветлении очей мысленных и сердечных и покаянии для детоубийцы, а потом умолять Господа об исцелении человека, чье имя услышал только накануне вечером. Кто-то позвонил из далекой страны и попросил о молитвенной помощи. В четыре утра задремавшего у аналоя попа вдруг встрепенет телефонная трель, и голос, задыхающийся в рыданиях, скажет, что болящий раб Божий имярек выжил. И откуда они только номер телефона узнают? — проворчит разбуженная матушка и снова заснет. Этот же невыспавшийся священник с утра наорет на регента и певчих, которые напутали на службе. Нет, конечно, позже отойдет от гнева и даже попросит прощения, фарисейски встав на колени, но как он мог, как он посмел так скотски сорваться на людей, каждый из которых отдает все приходу? Тем более, что для некоторых из певчих этот инцидент может стать очередным аргументом в пользу ухода из Церкви.
А так и посмел…
Потому что он и иже с ним всего лишь люди.
Человеки, плоть носящие.
Грешные, слабые, страстные, смертные, заурядные люди, которые в канун Великого Поста объедаются яичницей и сметаной, забыв попросить прощения у тех, кого оскорбили, оклеветали, обманули.
И ведь мелькнет что-то такое особенное в сознании, защемит сердце на «благословенно Царство», но вот уже зашипел кто-то в толпе прихожан на девицу, забывшую отключить сотовый телефон, заплакал младенец, закашлялся пожилой диакон, возящийся с кадилом. …Господи, а поп-то наш опять с наушником служит.
Вот непутевый.
И все внутри Церковной ограды продолжится своим чередом.
Дальше, мы, недостойные, в заляпанных грязью когда-то белых одеждах потащим свою ношу вслед Христу и святым.
Ну уже без тебя, брат или сестра.
Священник Евгений, клирик РПЦЗ (А)
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
