Ахилла

Женой православного священника я была семь лет (официально восемь), и долгое время не понимала, что то, что происходит в моей семье — это насилие. Я жила в каких-то розовых очках и думала, что насилие бывает в каких-то неблагополучных, маргинальных семьях, где пьют и ведут аморальный образ жизни, а в семье священника и учительницы такого точно быть не может. Фильм «В постели с врагом» я воспринимала как выдумку, и совсем не думала, что окажусь на месте главной героини, еще и с двумя детьми на руках.

Будучи религиозным человеком, я считала, что если в семье что-то не очень ладится, то нужно прежде всего искать причину в себе. В самообвинении я дошла до такой крайности, что вспышки агрессии мужа считала своей виной.

Я постоянно молилась, исповедовалась, пыталась стать лучше, мягче, женственнее, нежнее. Нужно ли говорить о том, что это не помогало, а только усугубляло ситуацию. Муж, видя мою мягкость, воспринимал это как слабость, а не получая отпора, только еще больше наглел. Я пыталась его оправдывать тем, что он устал, что на него «больше нападает сатана, потому что он батюшка». Я оправдывала все, и обвиняла себя, как учит православная вера. Но, к сожалению, есть люди, которые применяют насилие просто потому, что у них есть возможность это делать, и есть безнаказанность.

Сейчас я понимаю, что насилию не может быть никакого оправдания, а тогда я отчаянно пыталась спасти брак, надеясь воскресить то, что давно умерло. Мне очень страшно было думать о разводе, ведь это был венчаный брак, и я чувствовала ответственность за то, какой имидж Церкви мы формируем. Я очень любила прихожан, и много покрывала из того, что делал батюшка, чтобы не ранить их религиозные чувства и не отвратить от Церкви.

Физическое насилие началось в нашей семье не сразу. Много лет это была просто агрессия, вспышки ярости, мат, оскорбления. Потом он начал бросаться подушками, потом замахиваться, потом угрожать. И всегда он себя как-то оправдывал, а я его прощала, да и не понимала, наверное, что это ненормально. Какого-то положительного примера отношений у меня перед глазами не было, зато была промывка мозгов со стороны Церкви, что нужно смиряться и все терпеть. И что венцы, которые надевают на венчании — мученические, а мученичество — это путь в Царство Небесное.

Он применял все виды насилия, какие только бывают, но отдельно я хочу рассказать о духовном насилии. Зная о моей любви к Богу, он всегда этим манипулировал. Он не разрешал мне ходить на исповедь к другим священникам, объясняя это заботой о нашей семье, — якобы я могу вынести «сор из избы». Частенько он устраивал мне исповеди прямо дома, превращая их в допросы, допытываясь, на кого я смотрела, что думала.

Он пытался контролировать каждую мою мысль, по ночам читал все переписки в моем телефоне, проверял историю браузера, после чего будил меня среди ночи и устраивал скандалы. Он устанавливал мне на телефон программу по отслеживанию через геолокацию и программу наподобие радионяни, чтобы отслеживать каждый мой шаг и прослушивать то, о чем я говорю с людьми. Он крал мой паспорт, чтобы я не могла сбежать, и давал минимум денег, чтобы хватало только на необходимое.

Самое страшное началось, когда у него окончательно «сорвало крышу» и он начал меня бить. Его глаза становились красными, он начинал нести всякую чушь, например, что я шалава и меня имел весь город, или что я кгбшница и пишу на него доносы. Это было так страшно, я с трудом понимала — кто я и что происходит.

Я начала заикаться, подолгу выговаривая каждое слово, а он передразнивал меня и смеялся над этим. Я совершенно не знала, куда бежать, кого просить о помощи. Те близкие, кому я рассказала о своей беде, ничем не могли мне помочь, а может, не осознавали степень того кошмара, в котором я живу. Ведь я продолжала вести привычный образ жизни, приезжала в храм, выкладывала фотографии с работы, на которых я улыбалась.

Свой побег я планировала год, скрывая от мужа свой заработок, тайком копила деньги и искала связи, чтобы можно было безопасно вырваться. И все же решиться было очень сложно и страшно. Каждый раз он, заливаясь слезами, валялся у меня в ногах, одаривал подарками и вел себя как идеальный муж и отец. Плюс к тому, я зарабатывала очень мало и из-за психотравмы с трудом справлялась с детьми. А он взял на себя бо́льшую часть заботы о детях: купал, укладывал спать, гулял. Я же превратилась практически в овощ, своим сознанием регрессировав до состояния ребенка, едва ли осознавая, кто я, что со мной происходит, как устроен этот мир и что вообще мне делать со своей жизнью. Мне приходилось применять колоссальные усилия, чтобы вставать утром с постели, готовить еду и работать. Жить отчаянно не хотелось, но моя любовь к детям не позволяла мне бросить их в этом жестоком мире одних с ненормальным папашей.

Иногда после побоев он приносил мне букеты цветов, которые я не в состоянии была даже взять в руки, тогда он складывал их на меня, спрашивал, почему я к нему охладела, а я чувствовала себя покойником, которому на могилу принесли цветы. Синяков он не оставлял, всегда знал, как бить и куда, чтобы я не могла обратиться в полицию. В его действиях всегда присутствовал жестокий холодный расчет. Он очень хорошо изучил меня и знал мои слабости, с помощью которых манипулировал мной как марионеткой.

Тайком я смогла выйти на организацию, где мне оказали бесплатную психологическую помощь, и в конце концов решилась уйти. Тем крючком, что держал меня рядом с ним, оказались эти периоды «сахарного шоу». Я уговаривала себя, что он на самом деле хороший, но у него есть детская травма, из-за которой он иногда выходит из себя, но он старается стать лучше и работает над собой. Я не видела в упор, что эти вспышки гнева — не просто какой-то недостаток его характера, а неотъемлемая часть личности, и побороть это он никак и никогда не сможет, потому что это и есть — он. Он — насильник, и это невозможно вылечить покаянием или какими-то другими методами. Он опасен, и опасен для всех.

Последней каплей стало, когда он взял в руки нож и чуть не зарезал меня на мой же день рождения. Утром я собрала первые попавшиеся вещи и сбежала с детьми. На этом моя история не закончилась, но этот день я считаю днем своего освобождения. Сейчас я живу с мамой и двумя детьми, лечусь от посттравматического стрессового расстройства, работаю. Он продолжает служить, проповедовать, является настоятелем прихода, ведет активную просветительскую работу среди молодежи. Сотрудничает с казаками, является членом совета УМВД нашего города.

Со стороны епископата или других священников я никогда не видела поддержки. Епископ знал о насилии в нашей семье, но ничего не предпринял. Священники говорили, что это «семейные дела», а в патриархии со мной побеседовали и развели руками. Я поняла, что моя ситуация не исключительная, когда узнала, что есть целые группы для матушек, пострадавших от насилия. А когда убили матушку из Подмосковья, а позже рязанский священник жестоко избил свою жену, и об этом написали СМИ, я поняла, что эта система гнилая насквозь, и эти случаи — закономерны. Если женщину ставить ниже мужчины в семейной иерархии — это неизбежно приведет к насилию.

Может быть, вы сейчас переживаете то, что переживала я, и моя история вам чем-то поможет. Уходите, пожалуйста, от абьюзеров, не терпите. Нет ничего хуже, чем жить в страхе. Пусть вас не обманывает поведение мужчины во время «сахарного шоу». Если он переступил этот порог и почувствовал безнаказанность, он будет и дальше позволять себе агрессию в отношении вас. Детям не нужна такая семья, детям нужна живая мама. Пожалуйста, боритесь. Боритесь за свое счастье, за свою жизнь, за спокойную жизнь своих детей, оно того стоит.

Амурская епархия

Иллюстрация: кадр из фильма «В постели с врагом»

Читайте также:

• Со стороны у нас была образцово-показательная православная семья
• «Меня выдали замуж в 16 лет»: исповедь бывшей матушки
• Брак по-православному: откуда берется насилие в семьях священников
• Семейное насилие встречается в священнических семьях чаще, чем «в среднем по больнице»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: