Ахилла

Заключительная часть истории бывшей матушки Евгении Дробинской.

Я сознательно опустила ту часть моей истории, которая отделяла день моего побега от дня, когда я оказалась в кризисном центре при подворье монастыря. И без того мои тексты считаются многими читателями вымышленными. Но то, что происходило в эти дни, кажется страшным сном даже мне самой.

В ту ночь, когда мой бывший муж меня чуть не зарезал, я приняла решение бежать в другой город. Туда, где он нас, как мне казалось, не найдет. В ту злополучную ночь он забрал все мои деньги, которые я копила, как он выразился, «за моральный ущерб», и бросил мне милостиво купюру в пять тысяч рублей. Он многократно меня пугал, что будет использовать свои связи, чтобы расквитаться со мной. Кичился тем, что у него в духовных дочерях есть судья и что он на короткой ноге с разными серьезными людьми.

Может показаться на первый взгляд, что человек, способный бить кулаками женщину при собственных детях, — это какой-то угрюмый, неприветливый социофоб, однако это далеко не так. Мой бывший муж — общительный и веселый человек и на первый взгляд кажется очень добродушным. В нем есть определенная доля харизмы, которая позволяла ему всегда легко сходиться с людьми совершенно разного плана.

С детства он был влюблен в криминальную романтику, и о Боге в первый раз услышал от Эдуарда Сахнова, который иногда проводил беседы с молодежью в нашем городе. Он его очень чтит и всегда поминает на Литургии как узозаключенного Элизбара. Но в то же время он не гнушается близкими доверительными отношениями с представителями правоохранительных органов, и, как я уже упоминала, является членом общественного совета при УМВД.

Любимая легенда моего бывшего мужа — что я психически нездорова. В качестве аргумента он приводил тот факт, что я регулярно обращалась к психологам и психотерапевтам, пила антидепрессанты. Конечно, причину моих психических расстройств — жизнь в страхе из-за многолетнего психологического насилия с его стороны, угроз убийства, а последний год еще и физического насилия, — он умалчивал.

Именно с этой легендой он и обратился в правоохранительные органы в день, когда обнаружил, что я сбежала с детьми. Утром я заняла денег у родственников, села с детьми на первый автобус до Хабаровска, откуда собиралась вылететь в Москву. Мои опасения по поводу преследования оправдались. Как оказалось позже, когда я была в аэропорту, он уже знал, где я нахожусь. Несмотря на то, что первым делом я удалила программу «Геолок», мое местоположение было несложно отследить. В Москве я поменяла телефон, но было уже поздно.

В столице у меня живет подруга, крестная моей старшей дочери, и мой коллега, который знал о моей беде и согласился принять меня с детьми. К сожалению, в тот момент я не знала о кризисных центрах, которые есть и у нас на Дальнем Востоке. Но в моем окружении не было людей, которые были бы хоть сколько-нибудь компетентны в этой теме. Если бы я знала об их существовании, возможно, моя история была бы совсем другой.

Мне казалось, что я предприняла все, чтобы обезопасить себя, однако спать не получалось, потому что меня не покидало ощущение преследования. На пятые сутки я осмелела и вышла прогуляться с дочками. Дети просили купить им что-нибудь вкусное, и мы решили зайти в место, над которым висела вывеска «Французская булочная». Каков же был мой ужас, когда за первым же столиком я увидела лицо своего бывшего мужа. С ним было, кажется, двое мужчин, один из которых — брат нашей прихожанки, моей знакомой, действующий сотрудник ФСО. У них была подробная информация о человеке, у которого я жила. Адрес, дата рождения, паспортные данные, место работы, сведения о родителях.

В тот момент, когда я увидела бывшего мужа, жизнь пронеслась у меня перед глазами. Моя мечта о спокойной жизни без насилия умирала у меня на глазах. Убежать вместе с маленькими дочками, которым на тот момент было 3 года и 5 лет, было нереально. С дочками он всегда обращался хорошо, поэтому я приняла рискованное решение в тот момент — бежать, оставив детей с отцом. Я выбежала из кафе и села в первую попавшуюся машину с просьбой отвезти меня в отделение полиции. По иронии судьбы, водителем машины оказался пономарь (если не ошибаюсь, Сретенского монастыря), который ехал на службу с женой. Я сама не верю, что такие совпадения бывают. Они отвезли меня на Сретенку, д. 11, где я написала заявление по угрозе убийства с применением ножа.

Возвращаться на старый адрес я боялась, потому что мой бывший муж уже его знал и вряд ли оставил бы меня в покое. Я позвонила своей куме, она приехала, и мы сели в ближайшем кафе, обдумывать дальнейший план действий. В этот момент мне позвонил сотрудник ФСО, брат нашей прихожанки. Он начал уговаривать меня приехать к детям, давить на то, что они напуганы, но я понимала, что мужчина, взявший в руки нож, может пойти на любые уловки, чтобы убедить окружающих в своей невинности и благих намерениях. Я предложила сотруднику поговорить с глазу на глаз, почему-то рассчитывая на его адекватность.

Он приехал в кофейню, как и обещал, один. Мы очень долго с ним разговаривали. Я рассказала ему о побоях, бесконечных угрозах, домашних исповедях в виде допросов, о попытке меня убить, геолоке и прослушках, а также о тех вещах, которые я открыто не рассказываю. Он слушал меня очень внимательно, выражал сочувствие, но после двухчасового откровенного разговора спросил: «Может быть, вы дадите ему второй шанс?» Я не поверила своим ушам: «Второй шанс, чтобы меня убить?» «Да зачем ему вас убивать?» — фальшиво удивился он. Я поняла, что с этим человеком бесполезно разговаривать, сделала незаметный жест подруге. Мы вышли «подышать воздухом» и быстрым шагом направились к метро.

Около трех дней я жила у Оли, не могла спать и сходила с ума от того, что не знала, где мои дети в этом огромном чужом городе, и все ли с ними в порядке. Бывшего мужа нельзя было назвать заботливым отцом, хоть он и не бил детей, и какие-то элементарные вещи — накормить и искупать их — он мог, и все же мне было неспокойно.

Вместе с Олей, Димой и его взрослыми детьми, мы придумали план, как забрать детей у отца. Я вышла с ним на связь и сказала, что готова вернуться с ним на Дальний Восток. Все документы на детей были у меня, улететь с ними один он бы не смог. Да и зачем они были ему нужны, когда его главной игрушкой для битья была я. Как рассказывали мне потом друзья, в день нашей «спецоперации» я была практически в состоянии бреда от недосыпа и стресса.

Мы с подругой подъехали на такси к гостинице, около которой меня уже ждали дочки с отцом. Димин сын со своим сводным братом играли роль случайных прохожих, а на самом деле страховали меня от непредвиденных действий со стороны батюшки. По задуманному плану, я должна была выйти из такси, забрать детей и уехать, в то время как мои знакомые отвлекали бы его разговором. Но бывший муж, увидев, что я забираю детей, тут же уселся в такси, и мне пришлось практически драться с ним и силой выталкивать его из машины. Димины дети опасались его трогать, так как это незаконно, и пытались словами убедить его оставить меня в покое. Таксист, увидев это все, не захотел ехать, потому что посчитал, что это киднеппинг. К счастью, у меня были с собой документы на детей, но пришлось еще тратить время и последние силы на уговоры все-таки двинуться с места.

Уже после того, как игумен подворья распорядился выставить меня из центра, я вернулась в Москву. Знакомые посоветовали обратиться в Патриархию. Я приехала в Чистый переулок. Дежурный священник внимательно и сочувственно выслушал мою историю от начала до конца, а потом начал рассказывать про какого-то настоятеля, который не платил ему зарплату. Никакой помощи он мне не оказал, хотя, может, и не мог. У меня сложилось впечатление, что он сам является жертвой системы.

Мой поход в Патриархию не дал ровным счетом ничего. Через две или три недели была убита матушка Анна Горовая. Меня не покидает ощущение, что в ее смерти виновата именно эта холодная равнодушная система.

Позже, когда я вернулась на Дальний Восток, я съездила в Хабаровск, вышла на митрополита [Артемия Снигура — прим. ред.], но он, узнав о моей проблеме, сказал, что с этим должен разбираться наш правящий архиерей, и «умыл руки».

Наш епископ не захотел говорить со мной один на один, а предложил устроить беседу, где мы с батюшкой выскажем друг другу претензии и обиды в присутствии других священников, чего я делать не захотела, потому что меня трясло даже от самого факта его существования, не то чтобы выяснять отношения публично. И я даже не знаю, как полоскание нижнего белья в присутствии других попов помогло бы решить наш конфликт. Также епископ заметил, что раз уголовного дела возбуждено не было, то и вопрос о профпригодности священника подниматься не должен. Впоследствии, когда у меня были инциденты с бывшим, например, если он ломился в квартиру, где я жила с детьми, или не давал денег на содержание, я писала епископу сообщения, но он их игнорировал.

Мой бывший муж обманул меня, уверив, что уступит нам с детьми нашу общую квартиру: он дал мне ключи и сказал, что у него нет дубликатов. Но в один прекрасный день я не смогла попасть домой, потому что он поменял замки, так что мне пришлось вызывать МЧС, вскрывать квартиру и жить потом в страхе со сломанной дверью. Через некоторое время я переехала к маме. Где живет он, я не знаю, предположительно в нашей старой квартире.

В Комсомольске я написала еще одно заявление, потому что то, которое было написано в Москве, кануло куда-то в лету. Надо сказать, что после всех заявлений в полицию, которые я написала, и огласки, он притих. Но я продолжаю жить с ним в одном городе, и по закону должна отдавать ему детей с ночевкой два раза в месяц, хотя, в принципе, он их и не берет сам уже с марта. С июля прошлого года по декабрь, пока суд не назначил ему алименты, он не оказывал детям никакой материальной поддержки, не покупал продукты, одежду, от него буквально не было ни копейки. Повторюсь, что епископ об этом знал.

Я нашла людей, которые передали информацию о моем местонахождении бывшему мужу во время моего бегства. Святой отец насочинял сотрудникам правоохранительных органов, что я общалась с подозрительными людьми в интернете и что, возможно, меня завербовала исламистская группировка, почему я и сбежала вместе с несовершеннолетними детьми. И, конечно, давил на то, что я сумасшедшая. Когда они узнали истинные обстоятельства, вынудившие меня к побегу, они принесли свои извинения, и на данный момент я не имею к ним никаких претензий и нахожусь в хороших отношениях.

Всех тех священников, к которым я обращалась за помощью, епископа, митрополита и работников патриархии, которые не сделали ровным счетом ничего, чтобы как-то помочь мне спастись об зверства бывшего мужа, я считаю соучастниками беззакония. Я их не простила, и до тех пор, пока насилие над православными женщинами, над матушками будет покрываться с их стороны, я не перестану говорить о том, что РПЦ — гнилая структура, покрывающая и проповедующая насилие.

Читайте также:

• Пора перестать считать насилие в семье духовной скрепой
• Исповедь личностного роста и обручальное кольцо
• Монастырская среда — не лучшее место для жертв насилия. Часть вторая
• Монастырская среда — не лучшее место для жертв насилия
• Я была женой абьюзера: исповедь бывшей матушки

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: