Ахилла

Личность и церковь: свобода vs послушание

Все Священное Писание наполнено призывами к радости.

Не буду цитировать. Цитаты перегрузили бы текст, да к тому же все их знают. Можно смело обойтись без цитат и принять существование радости в Церкви как факт, не требующий доказательств. Но современная православная практика показывает, что с радостью большие проблемы.

Злобные старушки, с порога пугающие юных дев, когда те решают зайти в храм без платков или в неподобающей одежде, стали уже притчей во языцех. Много лет об этом говорится во всех дискуссиях на церковную тему. Старушек порицают. Всех вновь приходящих призывают не обращать внимания на старушек. В некоторых местах, отмеченных особенной ревностью к благообразию, даже запрещают прихожанам делать друг другу замечания, оставляя это право только за священником. То ли священники умеют делать замечания лучше бабушек, то ли грубость от них легче переносима.

А грубость слышна и от них, причем нередко. Тяжелая доля священника и поиск повода для смирения (последнее, как основная спасительная цель для всякого зашедшего в храм) выдвигаются в аргументы для таких случаев. Но ничего не меняется. Жалобы захожан не иссякают. А постоянные особо благочестивые прихожане уже придумали успокоительную аффирмацию: дескать, наша вера столь хороша, что не нуждается в рекламе.

Ну при чем же здесь реклама? Неужели наше внутреннее состояние не достойно внимания само по себе? Разве нет повода остановиться и трезво задать себе вопрос: почему мой душевный настрой, несмотря на исправно выполняемые посты, послушания и молитвословия, столь подвержен унынию, откуда агрессия и ненависть? Разве этого я ожидал или ожидала годы назад, придя в Церковь? И насколько спасительно такое состояние? К чему оно приведет?

Я сразу предупреждаю, что пространные рассуждения о греховности человеческой природы вообще не будут иметь места в данном эссе. Не потому, что автор не согласен с такого рода утверждениями. А потому, что за ними удобно прячется, как за универсальным оправданием, тут и там элементарная лень, корысть, нелюбовь и прочие недуги, вполне подлежащие коррекции, и мешающие здравому и правдивому устройству церковной жизни. Уж очень удобно ничего не предпринимать, сославшись на изначальную греховность человеческой природы.

Не буду рассматривать также концепцию радости «телесной, душевной и духовной», так как признаки первой слишком очевидны, а потому не интересны, а вторая от третьей отличаются, наоборот, так тонко, что дают повод для всевозможных спекуляций. Есть и такая версия. По православному учению радость бывает житейская, эмоциональная и духовная, тонкая. И угрюмое состояние православного человека вызвано тем, что житейской радостью он уже пренебрег, а духовной еще не сподобился. Здесь уже теплее. Но все еще недостаточно ясности.

Намеренно не будем рассматривать такой неиссякаемый источник радости как литургическая жизнь и Евхаристия. По причине того, что душа неподготовленная может быть заграждена от этого источника.

Мы будем рассматривать проблему именно со стороны радости как эмоционального состояния, не вдаваясь в подробности того, душевное или духовное это переживание. И рассматривать будем именно в аспекте устройства церковной жизни, не приняв аксиому о безусловной спасительности этого устройства, невзирая на происходящее в храме.

О путях личного духовного возрастания сказано немало, но в неподобающей обстановке это возрастание может быть затруднено до такой степени, что благом покажется одинокий путь спасения и может возникнуть соблазн отвержения церкви как таковой.

Итак, что же в нашем современном церковном устройстве препятствует радости и личному спасению?

1. Настроение по послушанию

Однажды много лет назад в одном из солидных и процветающих храмов Санкт-Петербурга я услышала весьма своеобразную проповедь на эту тему. Отец настоятель пенял прихожанам, что они всегда безрадостны и унылы. Делал он это ровно таким же тоном — укорительным и обличающим — как неделю, и месяц, и год назад говорил, что они горды и ленивы, неблагочестивы и суетны, непокорны и корыстны. Проповедь запомнилась надолго именно тем недоумением, которое она посеяла.

Никто не поспорит, уныние — большой грех. Но укорять в нем человека, не перебор ли? И какой ожидается результат от такой проповеди? Неужели прогнозируется послушное веселье, которому до́лжно наступить сразу же вслед за соответствующим указанием?

Сложилось так, что в православной церковной традиции принято коллективное переживание каких-то административно установленных эмоций. Например, чувство прощения на прощеное воскресенье, чувство покаяния в посты и особенно в особые недели поста, чувство веселия на праздники. Такова традиция.

Конечно, в некоторой мере эта традиция научает управлять своими эмоциями, но тут явно есть предел, за которым контроль над эмоциями переходит в лицемерие, и предел этот необходимо чувствовать. Соответствующее настроение предлагается календарной датой, но никто не виноват, если у человека этого переживания в данный момент нет. Не виноват сам человек в первую очередь. Каждый отвечает за себя сам и каждый идет своим неповторимым путем. Было бы наивно предполагать, что у всех у нас может быть одинаковое расписание эмоций.

Но почему-то нам и здесь отказывает чувство меры. И вот, в тех ситуациях, где достаточно всего только приличного поведения, соответствующего моменту, где можно всего лишь скромно не выделяться из толпы, там вовсю насилуется собственное естество, патетически изображаются чувства. И это не проходит безнаказанно.

Умиление на лице. Иногда искреннее, но зачастую приторное, которое автоматически появляется у православных христиан по ряду обязательных к веселию моментов, а именно: когда батюшка шутит, когда он кропит святой водой, когда поют тропарь, когда ребенок ведет себя примерно, когда выносят святыню для поклонения, когда освящают новый храм и так далее — столь часто уживается в одном и том же человеке с агрессией и унынием. Потому, что внешний образ поведения только задает некоторый старт, но не формирует состояние. Подобно совету улыбаться в трудных ситуациях, который помогает только поверхностно и, если ничего более не предпринимать, приводит к появлению вымученной «приклеенной» улыбки на лице. Церковно санкционированные эмоции тоже никого не спасают.

Несчастен тот человек, что вынужден без конца играть навязанную кем-то роль. Пусть даже роль очень правильную, благую — но чужую.

2. «Внемли себе» или «ходи в ногу»?

Единственным противоядием от этой беды — навязанных и воспринятых ролей — могла бы стать духовно-просветительская работа, обращенная к личности человека. И как следствие личностно-ориентированное устройство церковной жизни, где каждая душа драгоценна. Но — увы — весь строй сложившейся к настоящему моменту церковной практики направлен на нивелировку личности. Кому-то это обстоятельство может показаться несущественным, так как понятие личность не прописано в святоотеческой литературе. Мы не можем определить, что это такое, пользуясь привычными нам терминами, поэтому лучше оставить до времени это понятие.

Зато нам известно понятие «душа», а также противопоставление внешнего и внутреннего в жизни человека.

«Царствие Божие внутрь вас есть» (Евангелие от Луки, 17:20).

Обычно, говоря о жизни души, вспоминают о страстях. В переводе на современный бытовой, это гипертрофированные повторяющиеся эмоции и зависимости, которые — бесспорно — мешают и жить, и думать, и развиваться, и радоваться. Борьба со страстями — важнейшая задача христианина. Достижение бесстрастия — важнейшая цель. Предполагается, что очистившись от страстей, человек приближается к святости.

Почему на практике это происходит не всегда? Почему видимое бесстрастие также сопряжено нередко с приступами агрессии, а еще чаще с черствостью и ханжеством? Позволим себе сделать предположение: это происходит потому, что в пылу вырывания цитат из контекста и приспосабливания этих цитат под свои нужды мы уходим от истины. Ушли, по всей вероятности, и здесь. Про страсти говорим много и забываем, что внутри нас есть и такая составляющая как образ Божий. А про него мы не думаем, удаляя страсти.

«Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит;

Тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел.

И пришед находит его незанятым, выметенным и убранным;

Тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом». (Мф. 12,43-45), тоже (Лука 11,24-26)

Удаляем страсти, но не знаем, чем заполнить. Удаляем страсти, но и игнорируем самих себя, созданных по образу и подобию Божию.

А ведь «душа по природе христианка». Это широко известное изречение приписывают раннехристианскому философу Тертуллиану. В древности это было известно.

Иными словами, образ Божий, или Царство Небесное внутри нас — это наше естество первичное, к обнажению, высвобождению которого и должно стремиться. Не есть ли это именно та божественная свобода, к которой мы стремимся, о которой сказал Апостол «к свободе призваны вы, братие… Стойте в свободе, которую даровал нам Христос» (Гал.5. 1,13)?

Стоит ли отдельно говорить, что освобождение внутреннего человека не производится массово под аккомпанемент стандартной проповеди. Это тяжелый индивидуальный путь, где Церковь помогает и поддерживает, но никак не штампует, пусть даже по «новейшей технологии». Само упоминание «технологии» в этом деле звучит кощунственно.

Между тем, попытки внедрить именно «технологию» мы наблюдаем в последние годы. «Технология» взята из мира. Так мир воюет против Церкви, а мы поддаемся.

Так обесценивание отдельной души человеческой в российской церкви адаптирует эту церковь под давно принятую в России норму копеечной стоимости отдельного человека. Так формируется толпа там, где должна быть община.

В чем разница между толпой и общиной? Толпу образуют затюканные люди, играющие по навязанным правилам, не осознающие себя. Община же собирается добровольно, осознанно и свободными личностями (или душами, как хотите).

Толпа управляема властью земной. Община — только Христом.

3. «К свободе призваны вы»

Казалось бы, Святая Церковь дала нам множество эффективных путей и подспорий для взращивания того, что в святоотеческой практике называется «внутренним человеком». Прежде всего, это таинство исповеди и совет со священником. Но что происходит на этом поле реально?

Таинство исповеди не может заменить личного покаяния человека, той внутренней работы, которую он совершил самостоятельно с помощью Промысла и по милости Божией. Таинство только завершает эту работу. Но устроен человек так, что до последнего момента у него могут оставаться вопросы. А часто совершаемая исповедь, при отсутствии крупных грехов, превращается просто в форму внимательной духовной жизни.

Что происходит на практике, когда человек физически приходит в Церковь и пытается реализовать эту свою внимательную духовную жизнь?

Таинство исповеди привязано к причащению. Канонически это никак не обоснованно, это просто традиция, перешедшая автоматически из прошлого, из других условий и обстоятельств. На сегодня это не имеет никакой базы. И вот, людям невозможно прибегнуть к исповеди только потому, что подошла пора покаяния и, наоборот, не прибегать к исповеди, поскольку с прошлой исповеди прошло совсем немного времени, серьезных проступков нет, и настроение вполне радостное, ровное. Но как быть, если надо причащаться? Или не надо причащаться в таком радостном и непокаянном настроении? Только в угрюмом и подавленном? Или в том только случае, когда угрюмое и подавленное состояние автоматически исправилось под епитрахилью священника?

Трагикомизм обрисованной ситуации в том, что Святое Причащение выглядит в этой последовательности действий как награда за совершенные грехи, потому что к причастию надо «накопить» грехов как выкуп. Но мы следуем традиции слепо и без рассуждения. И никто даже не замечает кощунственности этой ситуации.

Но вернемся к личности. Допустим, все удачно: человек созрел для исповеди и это совпало у него именно с воскресным днем и с началом литургии. Что происходит дальше?

То, как проходит исповедь, достойно отдельного описания. В большинстве городских храмов, где служат несколько священников, исповедь происходит параллельно богослужению, что профанирует и участие в богослужении, и саму исповедь

Пришедшие исповедоваться вынуждены вполуха слушать и молитвословия службы, и проповедь священника перед исповедью, не радуясь, но пребывая в напряжении.

К тому же, исповедь ограничена по времени — до выноса Чаши необходимо успеть «пропустить» всю эту массу людей, совершенно разных: пришедших впервые и постоянных прихожан, нуждающихся в подробной исповеди и следующей за ней епитимии и приступающих к исповеди только для того, чтобы получить пропуск к Причастию, психологически здоровых и не вполне адекватных. Для всех ограниченный отрезок времени.

Можно себе представить, в каком тяжелом положении оказывается священник, вынужденный справляться с этой задачей. И. разумеется, просто из чувства самосохранения он со временем вырабатывает привычку управлять процессом с помощью определенных штампов, деля исповедников на типы и выдавая в этой типологии стандартные советы. Многие иереи предпочитают просто молчать. В небольших храмах, где служит только один настоятель, нет проблемы параллельности богослужению. Но и там отводится обычно полчаса до службы на все про все.

Единичны случаи, когда пастырь относится к пасомым индивидуально, пытаясь понять человека и поддержать его в его глубоко личном неповторимом пути. Это исключения, лишь подтверждающие правило.

В результате человек, пришедший в церковь, чтобы исправиться, не получает доступа к самому себе и, как следствие, к своему исправлению. Всем строем церковной жизни ему навязывается определенный стандарт поведения, нечто среднее арифметическое, зачастую от конкретного человека очень далекое.

В девяностые годы проблему пастырского невнимания было принято оправдывать занятостью священников, их количественной нехваткой и необходимостью заниматься строительством и восстановлением руин. В двухтысячных этот вопрос вообще перестал ставиться, а распорядок, некогда выданный за временный, перешел в разряд постоянных, чуть ли не в церковное Предание. Вроде как «всегда так было» и «чего вы еще хотите». Кстати, тенденция в последнее время переводить в «Предание» все нестроения и нарушения в церковной жизни требует вообще отдельного разговора.

4. Книжное руководство: можно ли воспользоваться?

А теперь вернемся к отдельному человеку, пришедшему в Церковь, чтобы стать ближе к Богу и стяжать спасение. Если строй современной церковной жизни мало помогает, то ведь можно взять книгу и научиться самому? Тем более, что литературы издается море.

Попробуем отследить этот путь.

Чтобы спастись, надо как минимум покаяться в своих грехах. Как максимум постараться исправиться.

Начнем с покаяния. Чтобы покаяться в грехах надо их для начала в себе увидеть. В церковной литературе опубликовано множество списков грехов и руководств к исповеди. Какое-то время человек действительно может пользоваться этими руководствами в части грехов очевидных. Грехов делом и словом. Но со временем данная типология, как и всякая стандартизация нестандартного, перестанет срабатывать. Рано или поздно понадобится подробно исследовать обстоятельства, в которых произошел греховный поступок. Потому что грех, называемый одним и тем же словом, может разительно отличаться. Выведенный из-под налогов миллиард, мелочь, выгребленная из шапки слепого нищего ради смеха, и булочка, стянутая в универсаме после трехдневного голода, — все это называется одним словом «воровство», но требует каждый раз совершенно иного подхода. И только односложным наименованием греха мы легко уходим от озвученной исповеди как таковой.

В условиях обезличенной исповеди начнутся неразрешимые вопросы. Начнутся исповеди в несовершенных грехах и утаивание в глубине сознания грехов реальных. Церковь учит, что Господь, видя наше сердце, отпустит грехи, невзирая на несовершенство исповеди. «Господь намерения целует» (Иоанн Златоуст). Это так. Богу все возможно. Но радости и облегчения ложный разговор не принесет. И роста ожидать в поле ложного наименования своих проблем тоже вряд ли можно. К тому же, сама условность, неискренность происходящего, участие в некоем спектакле, если происходит сознательно или по лени душевной, может вмениться в худший грех.

А вот, что говорит афонский старец Порфирий в книге священника Дионисия Тациса «Поучения старцев» (Москва, 1999):

«Временами нужно устраивать генеральную исповедь, потому что различные психологические травмы и разнообразные случаи создают в нас телесные немощи. На исповеди будем говорить не только свои грехи. Но и различные помыслы: к примеру, помыслы страха, скорби, радости, огорчения, которые вызваны разными событиями: землетрясением, смертью, свадьбой, маловерием и т.п.»

Можно добавить: не только телесные немощи, но и глубокое уныние может произвести в нас невозможность внимательной подробной исповеди, хотя бы изредка.

И вот мы видим, как человек, не зная себя, соглашаясь с ложью и подстраиваясь под навязанный стандарт поведения, думает, что он живет благочестивой правильной жизнью. Ведь он делает, как ему велено. На самом деле он все больше запутывается. Потому что «Царство Божие внутрь вас есть», потому что «из глубины воззвах Тебе» (Пс. 129), говорит Псалмопевец. Только человек, познавший себя, свою немощь человеческую и образ Божий в себе, может мирно приблизиться к Богу. Или для этого спасительного приближения нужны экстремальные обстоятельства: преддверие смерти, большие скорби и потрясения.

Но церковная жизнь нашего последнего времени такой возможности мирного приближения дает немногим.

Причем, затруднена не только внутренняя жизнь христианина, но и внешняя оставляет множество недоумений, так как напряженный ритм современного мира очень нескладно соотносится с неспешностью церковного бытия, и с этим надо что-то делать, как-то подстраиваться. Это подстраивание целиком возложено на отдельного прихожанина. Никаких шагов навстречу людям не продумывается. И вот, человек слышит сначала, что он должен быть на всей череде праздничных богослужений неопустительно, и судорожно соображает, как ему быть с работой, а потом от того же батюшки слышит, что каждый за свою жизнь обязательно должен побывать в Иерусалиме, и думает теперь так же судорожно, как заработать денег для паломничества на той работе, где он постоянно отпрашивается, чтобы быть в храме… Батюшка не виноват, он искренне призывает к ревностной вере. Просто жизнь клира и жизнь мира отстоят порой так далеко, что теряется связь. А приблизиться к прихожанам не позволяет ежедневная практика.

Последней книгой, регламентирующей в какой-то мере бытовую и этическую сторону жизни христианина в современных ему исторических и географических условиях, был «Домострой», изданный в шестнадцатом веке. После в таком масштабе этико-бытовой кодекс мирянина не осмыслялся, не обдумывался и не прописывался. Все было предоставлено случаю (если повезло с духовником или советчиком) и недоумению (если не повезло ни с тем, ни с другим), или мистическому наитию. Создается такое впечатление, что ни ежедневная нравственно-бытовая, ни внутренняя духовная жизнь не осмысливались с тех пор. Не удивительно, что множество людей, отягощенных формальным исповеданием веры, отходило от Церкви. Потому что такое исповедание слишком безрадостное и тяжкое бремя.

5. «Литературу… для монахов вам читать не надо…»

Теперь посмотрим, что делает множество людей, пытливо желающих спасения души, но сталкивающихся с отсутствием общины в храме, с постоянно молчащим духовником, со стандартной проповедью на отвлеченные темы и отсутствием книг для мирян. Правильно! Эти люди кидаются к многотомной литературе для монашествующих, которая, кажется, только и получила развитие в истории отечественной поместной церкви.

В начале девяностых, когда светлой памяти архимандрит Иоанн (Крестьянкин) еще отвечал на все письма, приходящие к нему, я тоже сподобилась нескольких советов. Один, в частности, удивил необычайно. «Литературу, хоть и хорошую, но для монахов Вам читать не надо, нельзя элементы монашеской жизни вводить в семью». Все внутри сопротивлялось этому странному совету. Как не читать книги о монашествующих?! Что же тогда читать?!

Но множество раз пришлось убедиться, что о. Иоанн был прав. Действительно, порывая с миром, человек выбирает для себя определенные условия, которых нет в миру. Прежде всего, это отсутствие заботы о чем-либо кроме собственной души. Мирянин погружен в заботы. Применение монашеских правил к мирянину создает нередко карикатуру.

Чтобы быть понятой верно, приведу пример из современной жизни. Читаю цитату в социальных сетях, под которой стоит восемнадцать лайков, то есть цитата нравится довольно уже большому количеству людей, едва успев появиться.

«Для достижения совершенства… тебе необходимо сначала подавлять свои собственные желания… и совсем их погасить и умертвить. А чтобы преуспеть в этом, нужно непрестанно противиться себе в дурном и принуждать себя на доброе, нужно непрестанно бороться с собою и со всем, что благоприятствует твоим волнениям, возбуждает и поддерживает их. Уготовься же на такую борьбу и познай, что венец вожделенной цели не дается никому, кроме доблестных воинов и борцов» (преподобный Симеон Новый Богослов).

Я понимаю «с высоты прожитых лет», что человек, погасивший и умертвивший свои желания в миру, в лучшем случае попадет в психушку с диагнозом «депрессия», что для противления себе в дурном и понуждения на доброе надо очень хорошо их различать, а в миру все крайне запутанно, что волнениям благоприятствует далеко не всегда только наша внутренняя немощь. Пишу в сети комментарий:

«Это только для монашествующих, и то не для всех. Мирянам такие рекомендации вредны». Немедленно появляется ответ: «Марина, что вы? Почему же вредны? Не заметила ничего такого, чего бы не должен делать каждый христианин…»

Пытаюсь объяснить: «…чтобы подавлять свои желания безвредно и не впадая в лицемерие, надо эти желания очень хорошо осознать, то есть пройти искус. Должна Вас разочаровать: „каждый христианин“ совсем не „должен“ подавлять желания. Он должен „всего лишь“ стремиться исполнять заповеди. А о совершенных достаточно полно сказано в Евангелии. Это далеко не „каждый“».

Начинается яростное доказывание мне, как я не права. Спорят со мной горячие молодые люди, возжелавшие совершенства. Потому, что никакого иного выбора у них не было. Никто не позаботился определить и рассказать, что же такое «должен делать каждый христианин», если он не пошел в монастырь, а остался на своей работе и в своей семье.

Темперамент, горячность и силы молодости не находят применения. На литургии прихожане полностью пассивны, после литургии они не общаются, священство соблюдает дистанцию между собой и прихожанами.

Сколько их сегодня мечется по храмам, горячих и пытливых, не позволяя себе заметить, что они никому здесь не нужны. Ведь им говорят о бесспорной любви к ним, и надо верить, а еще говорят постоянно об их собственной «худости» и «недостоинстве», и тоже надо верить. И они верят, не позволяя себе признаться, что нужны они только Богу, который не на той горе и не на этой, а везде и всегда, «в Духе и Истине» (Иоан.4:24). А когда верить неправде становится невтерпеж, когда они вынуждены констатировать, что никому здесь не нужны, уходят с обидой на Церковь. Опять же потому, что не нашли самое главное, растратившись на частности.

6. Очищая шелуху

Нужно ли делать из всего этого вывод о вредности всех внешних обрядов, правил и установлений? Нет, конечно. До определенного момента они играют свою положительную воспитательную роль. Нельзя почувствовать себя свободным, не обретя навыка самодисциплины, умения подчиняться в мелочах, оберегая главное. Пример нам дал Спаситель, крестившись от Иоанна, «ибо так надлежит нам исполнить всякую правду» (Мф 3:15). Не платок спасает женщину, но если дама не в силах смыть макияж и натянуть на голову платок, уступая церковному обычаю, то ее дальнейшие упражнения в «духовности» под большим сомнением. Так же с постами и молитвословиями.

Однако всякий пришедший в Церковь должен понимать, что это всего лишь первая начальная ступень обучения, а далеко не все содержание программы. И всякий пришедший сегодня в Русскую Православную Церковь должен понимать, что дальше этой первой, самой начальной, ступени его уже сегодня никто не поведет.

Причины, по которым никуда не поведут, — повод для отдельного исследования. Причин много. Остановлюсь для примера на нескольких. Церковь как громадный коммерческий проект не нуждается ни в каком развитии далее свечного прилавка. Церковь как государственный идеологический проект не нуждается в свободных членах. Церковь как попытка множества людей преодолеть экзистенциальный страх перед неведомым заинтересована в простых и необременительных правилах «работы» с этим страхом.

Но идущие за Христом должны ясно осознавать, куда и зачем они идут.

В сложившейся исторически нынешней российской церковной реальности под бременем запретов (не возражай, не обижайся, не мешай, не проси, не требуй, не желай), под глянцем навязанного образа поведения, состоящего из тройного спектра демонстрируемых состояний (скорбь, умиление, бесстрастие), оказываются на деле глубоко погребены в тайниках сердца все эти самые недоумения и страсти. Чтобы скопиться и выплеснуться когда-нибудь наружу. «От тайных моих очисти мя» (Пс. 18).

Но самое печальное, что и лучшее в человеке тоже оказывается замкнуто. Мы можем долго рассуждать о том, как соотносится в человеке «падший Адам» и образ Божий. Но никто, я думаю, не станет возражать против того, что из этого первично в нас, а что вторично. Что основа, а что шелуха. Очищение шелухи — это работа, которую совершает человек по воле Божией и с помощью Божией. Но человек никогда не справится с этой задачей, если не будет думать сам, если закопает в себе ту свободу, которую заповедал Христос. В этом состоит соработничество Богу.

Источник, 2013

Читайте также:

• Еще раз о «лечебной силе страдания»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: