Ахилла

Когда несколько эмансипированных девиц потанцевали на амвоне Храма Христа Спасителя, Георгий как атеист был оскорблен в своих чувствах.

— Таких нелюдей пожизненно надо ссылать на урановые рудники, — ворчал он, поливая цветы у себя на подоконнике.

Он ухаживал за ними сам, рыхлил землю, протирал влажной тряпочкой мясистые листья алоэ, особенным удовольствием было, когда зацветали кактусы. Георгий работал в полиции, а эти цветы умели за себя постоять. Но после событий на Болотной площади кактусы цвести перестали. В тот год от Георгия ушла жена, и, стоя в оцеплении, видя, как в омоновцев полетели камни, он жалел, что у него нет снайперской винтовки.

Возвращаясь с работы, он иногда заходил в церковь, где маленьким мальчиком его крестили, и смотрел на икону своего святого — великомученика Георгия. Больше всего ему нравилось изображение змия. Змий был нанизан на копье и корчился в предсмертных судорогах, из него вылезали кишки. «Хорошо досталось этой гадине», — думал Георгий, и его ладони крепко сжимались в кулаки. Чем тоскливей и неуютней было ему в холостяцкой квартире, тем сильнее клокотал в его груди праведный гнев. Это благородная ярость придавала смысл его жизни, окутывала Георгия священным ореолом, за которым делалась незаметна неуклюжая фигура лысеющего и полного мужчины.

Георгий представлял Россию в образе красавицы, которую он должен спасти от лютого чудища. Иногда она даже снилась ему по ночам. Изгибы ее тела томили и волновали. Чудище тоже имело вполне конкретные очертания, ведь у России — много врагов: Америка скалит зубы, точит когти мусульманский Восток. Либералы и диссиденты разрушают страну изнутри, с их раздвоенных языков стекают капельки яда. В столицу понаехали выходцы с Кавказа. Слыша на улицах их нахальную громкую речь, Георгий обычно ворчал: «При Сталине такого не было». Еще Георгий ненавидел геев, хотя никогда их не видел, но если бы встретил хоть одного, то выдавил бы ему глаза.

Вечерами Георгий любил рассматривать карту мира. Он склонялся над атласом, который купил по случаю у метро на книжной распродаже, и, прихлебывая чай из железной кружки, планировал, как расширят границы России после Третьей Мировой. Тусклая лампа освещала разбросанные на столе листки с планами и чертежами, хлебные крошки и обломки карандашей. Возле старого радиоприемника сидел тряпичный бегемот в полицейской форме. Его вместе с бутылкой коньяка подарили Георгию сослуживцы на День рождения. У бегемота были широкие ноздри, туда так и хотелось засунуть палец. В тот праздник они всем отделением совали ему пальцы в нос и смеялись.

Без жены Георгий долго не мог уснуть. Он ворочался, вздыхал, утыкался разгоряченным лицом в соседнюю подушку, сохраняющую еле ощутимое цветочное благоухание — жена пользовалась туалетной водой с ароматом фиалки. На наволочке остались несколько длинных волос. Георгий хмурился, тряс головой, отгоняя навязчивые видения, составлял в уме политические программы и думал, что нынешняя власть в стране слишком мягкая, тогда как в обществе давно назрела потребность в репрессиях.

Георгий пытался знакомиться с женщинами, но не получалось. Ведь им сейчас нужны одни олигархи. Женщины стали расчетливы и меркантильны, домашнее хозяйство вести не хотят. У них на уме только одно — обобрать мужика и потратить его деньги на свои наряды. Приезжие аферистки охотятся за московской жилплощадью. Разве можно в наши дни встретить приличного человека? Все давно прогнили и разложились.

Георгий стоял в патруле на площади Киевского вокзала, останавливал самых симпатичных девушек и выписывал им штраф за переход проезжей части в неположенном месте. Ведь нет людей невиновных перед законом. Если покопаться, каждого можно зажать и прищучить.

Георгий хотел найти женщину с твердыми моральными принципами. Такая точно не изменит ему, не предаст. Поэтому он посещал православные сайты знакомств. Православные женщины послушные, скажешь ей, например, пойди купи мне пива с сухариками, она пойдет и купит. Георгий так представлял будущую подругу: робкая, тихая, молчаливая, скромная в быту, а в постели развратница, ну и верующая, конечно, только без фанатизма. Она хорошо готовит — ему надоело питаться пельменями и сосисками, умеет штопать и шить, а то у него разорвалась куртка подмышкой, и на трусы надо поставить заплатку. Только такую женщину он готов взять в жены и сделать счастливой. Георгий не покупал себе новую одежду и избегал ходить по магазинам. Его старые вещи так износились, что он стеснялся своего внешнего вида. Ему казалось, что продавщицы за прилавками смотрят на него и хихикают.

Некоторые фразы из православных анкет ставили его в тупик. Что значит, например: «нужен мужчина для создания домашней церкви»? Ищут плотника, чтобы построил часовню на даче? Или хотят повесить в квартире полочку для икон?

На свидания Георгий приглашал своих избранниц в тир — пострелять из боевого оружия. Ничто так не сближает людей как прицел в общую мишень. Он водил девушек и на выставки военной техники. Ведь та, которая будет жить с ним, должна разделять его интересы.

Однажды Георгий позвал очередную претендентку на его руку и сердце в музей военно-воздушных сил. Кате не нравились орудия убийства. Но она обреченно ходила за Георгием вдоль танков и бронетранспортеров, изображая вежливую заинтересованность. Он подробно рассказывал о технических характеристиках каждого экспоната. Катя ничего в этом не понимала, и он ей казался очень умным. Она любовалась его раскрасневшимся от вдохновения лицом и размышляла, как бы использовать эту сверхчеловеческую мощь интеллекта. Может, он придумает, как вывести тараканов в ее квартире? Катя вызывала специальную службу по борьбе с насекомыми, дома все пропитали химикатами, а тараканы все равно ползают грязными и потными ногами по вымытой посуде, да еще и какают на тарелки.

Катя жила вдвоем с мамой. Мама была членом Союза художников, но денег на жизнь всегда не хватало. Картины не продавались, пылились по углам и раздаривались знакомым. В конце концов, мама устроилась торговать пирожками при церкви, после чего вся семья укрепилась в вере. И жизнь мгновенно наладилась! Они нашли аспирантку, сдали ей комнату, а сами переселились на кухню, спали там вдвоем на одной кровати. Потом поменялись: аспирантка переехала на кухню, а мама с дочкой вернулись в комнату. Комната по площади была больше кухни, они радовались, что стало просторней, чувствуя себя счастливыми.

Катина мама считала, что детей нельзя баловать, ведь в будущем им придется продираться сквозь терния и добывать хлеб в поте лица. Маленькой Кате давали на прогулки саперную лопатку: окапывать деревья во дворе. «Ребенок свежим воздухом дышит и к труду приучается», — хвасталась мама знакомым. Уходить далеко от дома Кате запрещалось: «ведь сейчас кругом полно бандитов». Катя училась в английской школе. Одноклассники приносили на уроки дорогие игрушки и хвастались, в каких странах побывали их отцы. У Кати не было отца, она злилась и делала тайком мелкие пакости.

Как-то раз на Восьмое марта перед первым уроком девочки класса обнаружили у себя на партах цветы. Только на Катиной парте цветов не было. Катя презрительно усмехнулась и сделала вид, что ей это безразлично, но, став взрослой, здороваясь или прощаясь с кем-нибудь, она невольно задерживала в руке чужую ладонь, словно желая сказать: «Человек, останься со мной!»

Каждый день Катя ездила на работу из Подмосковья в переполненной электричке. Она смотрела на хмурых попутчиков и думала, почему они терпят такую жизнь. Ведь можно все бросить, уехать на океанское побережье и стать там смотрителем маяка. Сама Катя хотела эмигрировать в Европу, поселиться вдали от больших городов в красивом доме с любимым мужем, собакой и кошкой, причем кошка у нее уже была. Катя не говорила Георгию о своей мечте, видя, как он раздувается от чувства патриотизма. Тем более, он не любил природу и сельскую местность, предпочитая индустриальный пейзаж. Ей нравилось гулять с ним вечерами по парку и обниматься в укромных местах. Ведь это лучше, чем сидеть дома одной.

Катя не признавалась Георгию, что считает постыдной профессию полицейского. Ведь полицейские против народа, на стороне существующей власти, которая вместо того, чтобы строить больницы и школы, бомбит в Сирии мирные города и разжигает войну на Донбассе.

Катя считала, что в России нужно менять режим. Вот свергнут президента — сразу вырастут зарплаты, люди станут вежливыми и улыбчивыми, на прилавках появятся красивые и качественные вещи отечественного производства, чиновники перестанут воровать, слепые прозреют, хромые начнут ходить.

Катю раздражали заваленные мусором подмосковные леса, где среди пластиковых бутылок, обрывков полиэтилена и кучек экскрементов вдруг попадалась этикетка «Святой источник», напоминая всем, что тут обитает народ-богоносец. Летом в жару «богоносец» располагался с мангалами на берегу городского водохранилища, пил пиво под звуки шансона и плескался в бурой воде.

С маниакальным упорством Георгий порывался приехать к Кате в гости, чтобы остаться с ней наедине, но Катя мягко пресекала его настойчивость. Знакомство с Георгием порождало в ее православной душе множество мучительных вопросов. Можно ли целоваться с мужчиной, если еще не женаты? А прикасаться к интимным местам? Ведь когда целуешься, руки тянутся туда сами собой. Если трогаешь через одежду, то это уже грех? Нужно ли в этом каяться? И как отличить похоть от нежности?

Катя не теряла голову даже в самых сильных порывах страсти, умела вовремя остановиться, выводила Георгия из себя, и он на чем свет стоит ругал христианство. Но Катя вспоминала жития святых: не зачеркивать же впадением в блуд свои подвиги и труды! Они с Георгием потерпят и получат небесную награду.

— Ради глупых правил из пыльной книги, придуманных тысячи лет назад для невежественных людей, ты отталкиваешь меня, живого человека? — с обидой выговаривал он Кате, но не мог поколебать ее волю, терял стойкость и сомневался в своей мужской состоятельности.

Георгий считал, что религия — это средство управления. Ее создали правящие классы, чтобы держать народ в подчинении. Впрочем, одна христианская идея ему нравилась — о греховном повреждении человеческой природы. Это оправдывало наличие видеокамер и металлоискателей. Человека надо держать под контролем, а наиболее опасных — за колючей проволокой лагерей. Катя же саму себя держала за колючей проволокой, видя в христианстве не призыв к добросердечию, а набор инструкций, сродни тому списку дел, которые мама вывешивала для нее в детстве на холодильник, а потом наказывала за неисполнение.

Случилось так, что у Кати дома однажды засорилась раковина. Катя пыталась прочистить ее, но не получалось, а сантехника вызывать она боялась. Последний раз приходил такой грубый мужик, от него пахло мертвечиной, у дверей он разулся, а, уходя, попытался надеть Катины кроссовки вместо своих. Пришлось обратиться за помощью к Георгию. Тот сразу понял, что раковина — только предлог, так Катя дает ему понять, что наконец-то созрела для взрослых отношений.

В Катиной квартире, которую она любовно называла «моя берлога», постоянно что-то случалось. Отлетела ножка у стула, сломался шкаф, кусок штукатурки упал с потолка прямо в тарелку. Счет за электроэнергию прислали с огромной задолженностью, хотя Катя регулярно вносила плату. По неизвестной причине треснуло оконное стекло, и потерялись ключи от входной двери. Однажды утром выкипело молоко, хотя Катя стояла рядом с кастрюлей, лишь изредка бросая взгляд на новости «Эха Москвы». Кошка, всегда спокойная, вдруг ни с того ни с сего впилась Кате в ногу. В компьютере появились вирусы. Когда Катя отчаянно стучала по клавишам, на экране высветилась фигура циркового клоуна с бензопилой, который леденящим душу взором смотрел на Катю со злобной ухмылкой.

Георгий пришел к Кате вечером после работы, повесил в прихожей ватник с погонами, пригладил перед зеркалом остатки волос и отправился осматривать квартиру, пока Катя суетилась у плиты, разогревая ему вчерашнюю курицу, помня, что мужику нужно мясо.

Потом он сел в кухне и уставился на Катю. В его мутных маленьких глазках засветилось неприкрытое вожделение. Некоторое время от боролся с собой, наконец, не выдержал, шагнул к Кате, сжал ее в объятьях и начал расстегивать ей платье. Катя хотела помешать ему, но смутилась: пуговички слишком маленькие, с ними, наверное, трудно управляться. Она стала ему помогать, а то он такими толстыми пальцами не скоро одолеет застежки и уж точно не найдет потайной крючочек. Когда платье упало на пол, Катя спохватилась, вспомнила о целомудрии, выскользнула из рук Георгия и заперлась в ванной. Сердце бешено стучало: что делать? За дверью — возбужденный и агрессивный самец, которому лучше не перечить. Нажмет плечом на дверь — сразу отлетит хилая защелка.

Катя металась в растерянности. В уме замелькали сюжеты из книг. Одного святого соблазняла женщина. Он изо всех сил сражался с похотью, а когда уже не мог противиться страсти, чтобы избежать падения, вышел в сени, где лежал топор, и отрубил себе палец. Взгляд Кати упал на бритвенный станок. Да, таким ничего себе не отрежешь!

Еще она читала, как язычники хотели лишить чистоты христианского юношу, привязали его к ложу в саду и впустили блудницу, чтобы та ласками пробудила в юноше сладострастие. Связанный по рукам и ногам, он не мог оттолкнуть женщину или убежать. Почувствовав, что падение неминуемо, он откусил язык и выплюнул ей в лицо. Женщина в ужасе удалилась. Катя сжала язык зубами — нет, слишком больно!

А еще можно — такое она видела в каком-то африканском фильме — воткнуть обломок лезвия в косточку авокадо и вставить себе между ног, тогда Георгий точно не сумеет совершить задуманное, но за косточкой надо идти в кухню, да и брать ее из мусорного ведра не гигиенично.

Тут Катя разозлилась: зачем нужно слушать древние басни и подражать безумцам? То, что сейчас произойдет, — естественно и закономерно, это одна из стадий развития отношений. Если Георгию все время отказывать, их общение увянет, из него уйдут романтика и взаимное притяжение. Конечно, лучше искать себе мужа среди православных, тогда точно никто до брака не потянет в постель, но в церкви мужчин меньше, чем женщин, и на всех не хватает. Впрочем, один ухаживал как-то за Катей и время от времени угощал ее конфетами «Постный грильяж». Но на большее его инициатива не простиралась.

Тогда Катя зарегистрировалась на сайте знакомств, понимая, что вряд ли она найдет там лауреата Нобелевской премии. Она была согласна хотя бы на музыканта симфонического оркестра или на специалиста по русской живописи второй половины девятнадцатого века, а ей писали лишь охранники и таксисты, как будто вся страна состоит уже из них одних.

Катя любила молодого писателя, с которым познакомилась однажды на литературной вечеринке. Иногда они встречались, раз в три месяца он приглашал ее куда-нибудь, но, когда она пыталась сойтись поближе, он упорно держал дистанцию. Было непонятно, зачем ему нужны эти встречи, лучше бы он исчез из Катиной жизни и не мучил своей недоступностью. Катя боялась признаться в своих чувствах, видя, что он к ней равнодушен, но часто с нежностью думала о нем. И сейчас в ванной так ясно представила его умные, ироничные глаза за стеклами очков, горбатый нос, темную щетину, упругое мускулистое тело, что сердце сжало тоской. Вот кому бы она с радостью отдалась, не заботясь о благочестии!

Но писателя не было. Возможно, в тот момент он сочинял очередной роман из эпохи Крестовых походов, вместо него за дверью ее караулил Георгий, замерев, как кот у мышиной норы. Почему Христос так много говорил о любви, а ей не посылает любимого, и судьба толкает ее в объятья того, с кем быть вместе никак нельзя?

Катя огляделась: кафельные стены белизной напоминали снежное поле — образ всей жизни, бесконечное множество дорог. Отчего пространство сомкнулось, и образовалась безысходность, и теперь есть только один путь — через дверь, что заперта на замок?

Катя щелкнула задвижкой и вышла из ванной. Георгий сразу же ринулся к ней. На его лице показалось что-то похожее на умиление. Он схватил Катю, повалил на кровать и прижал, тяжким жаром дыша ей в лицо. Катя вспомнила, как однажды на женщину в лесу напал медведь, об этом писали в новостях, покусал ее и отнял рюкзак с продуктами. Опасно противиться хищнику, можно его разозлить, и Катя покорно обхватила руками вспотевшую тушу, которая стала ритмично колыхаться, рыча и повизгивая от наслаждения.

Голова Кати прислонилась к спинке кровати, шея болезненно искривилась. Под навалившейся тяжестью Катя не могла сдвинуться вниз и, чтобы отвлечься, начала рассчитывать по формуле Гаусса пасхалию на будущий год. Но мысли путались, было трудно сосредоточиться. Тогда она стала вполголоса читать молитвенное правило, которое ей назначили как епитимью за то, что она допускает вольности с мужчиной.

Особенно хорошо шли псалмы, слова по одному вырывались на выдохе из ее груди. Их ритм подчинялся заданному Георгием темпу. Она опасалась показаться странной, но Георгий не обращал внимания на то, что она бормочет. Катя взглянула ему в лицо: ни капли одухотворенности! Лишь тупая сосредоточенность и животное наслаждение. Но как ни странно, Катя не чувствовала к нему отвращения.

Наоборот, она вдруг ощутила, что это полное рыхлое тело стало частью ее самой, и ей никуда не деться от него, даже если бы она захотела. Оно заполнило сознание целиком, разрослось там, вытеснив все тонкое, нежное, филигранное. То, что годами создавалось классическим искусством, оказалось растоптано полицейскими башмаками, от которых в прихожей образовались грязные лужицы. Если Георгий уйдет, на его месте в душе окажется пустота, и Кате, чтобы выжить, надо крепко держаться за него, иначе она умрет на руинах от холода и тоски.

Георгий дернулся, обмяк и откинулся расслабленно на спину. Катя прильнула к нему, стала гладить по лицу, по голове, перебирать волосы у него на груди. Ей так нравится, когда у мужчины — волосатая грудь, а в профиль Георгий похож на Юлия Цезаря, они обязательно посмотрят про него кино. Георгия надо развить и облагородить, а сердце у него — доброе, на Новый год он подарил ей ведерко для елки со специальным креплением, а раньше елку приходилось привязывать к ножкам перевернутой табуретки. Нет у Кати человека родней и ближе! Ее мама год назад переселилась на монастырское подворье, ходила там в черном подряснике, препоясанном кожаным ремешком. Из друзей оставался один Георгий, и Катя крепче прижалась к нему, старалась слиться в единое целое, как написано: «и стали двое единая плоть».

— Ну ладно, вечер пятницы, мне пора на дачу, — сказал вдруг Георгий, отстраняя Катю, поднимаясь с постели.

— Ты не останешься до утра? — удивилась Катя.

— Нет, как я утром через пробки поеду, — буркнул он, разыскивая по комнате свою одежду.

Он зажег лампу, натянул футболку, и только сейчас в мутном свете торшера Катя разглядела на ней надпись «Крымнаш» и портрет российского президента.

— Как можно радоваться, что отняли чужую территорию? — возмущенно взвилась Катя. — Чем это отличается от обычного грабежа?

— Украина — нам не чужая, это часть Российской империи, — самодовольно произнес Георгий, застегивая брюки. — Хохлы без нас не проживут, их поляки на колени поставят.

— И откуда в тебе столько гонора?! — воскликнула Катя с досадой. — Ты сколько книг в жизни прочитал, полицейский?

— Зато ты, блин, много читаешь, — язвительно заметил Георгий. — Квартиру всю запустила. Давно бы себе мужика нашла. Что ты делала тридцать лет? По церквам шаталась? Оно и видно, одеваешься в какие-то балахоны. Хоть бы краситься научилась, как все нормальные девки. Как с тобой жить, если тебя телик раздражает?

— Не живи! Очень ты мне нужен! Тиранами восхищаешься! — ответила Катя.

— Они не тираны, а великие государственники, тебе голову замутила либеральная клевета. Вот придут наши, мы кого надо к стенке поставим, а из тебя я лично выбью дурь казацкой нагайкой, — пообещал Георгий, выходя в коридор.

Катя закрыла за ним дверь, оглушенная ссорой, немного постояла, завернувшись в покрывало, но озябла от сквозняка, пошла в ванную и включила душ, сделав его как можно горячей. Струи били ее по плечам, она подставляла им лицо, вода мешалась со слезами, и было так жаль себя и свою жизнь, которая уходила куда-то, словно вода в сливное отверстие. Катя вылила на тело полбутылки геля, но все равно ощущала на коже какую-то несмываемую грязь, будто от рук Георгия там остались жирные пятна. «Не буду больше с ним встречаться», — облегченно подумала она, но спустя два дня позвонила ему, потому что соскучилась.

Катя не была избалована вниманием мужчин и сомневалась в своей привлекательности. С ее внешностью трудно познакомиться с кем-то еще. Ведь мужчины любят только знойных и сногсшибательных красавиц, а светлые волосы и голубые глаза — это так банально, тем более, блондинок традиционно считают дурочками.

Их интимные встречи сделались регулярны. Каждый раз Катя сокрушалась, шла в церковь на исповедь и обещала, что больше такого не повторится. На улице похолодало, порывистый ветер уносил остатки тепла. Лужи затянуло льдом, и они больше не отражали кружащиеся в воздухе разноцветные листья. Кате казалось, что и ее жизнь померкла, а мысли потеряли силу и глубину. Раньше в душе словно симфония звучала, а теперь там навязчиво крутился разбитной народный мотив. Дни стояли сумрачные и влажные, небо было затянуто тучами, низко нависало над головой и казалось бетонным, на фоне его ветви деревьев походили на арматуру.

Катя избегала оставаться с Георгием наедине. Они ходили лишь в общественные места, но выставки, музеи и кинотеатры стали обоим совершенно не интересны. Немного побродив по улицам, они под благовидным предлогом стремились домой и там, как сказала бы Катина мама, предавались разврату. Разговаривать было не о чем, они в основном молчали, схлестываясь изредка в коротких и яростных спорах. Катя пыталась освободиться, временами несколько дней не отвечала на звонки, но всякий раз Георгий находил ее, или она сама в итоге оказывалась у его отделения, и радостно бросалась ему на шею, когда он выходил после работы.

В конце концов, Катя решила, что не остается ничего другого, как выйти за Георгия замуж. Тогда можно заниматься сексом на законных основаниях.

Георгий не хотел жениться, боялся, что его бросят. После развода у него на нервной почве обострилась язва, повысилось давление, а кардиограмма была такая, что в любой момент могли уволить со службы. Но Катя упорно тянула его в ЗАГС, несмотря на то, что не любила государственные учреждения, и ей была неприятна свадебная суета. Священник запретил ей причащаться за ее «блудную связь», и она, вопреки своей воле, добивалась официальных отношений.

Наконец, Георгий согласился. Он с трудом натянул единственный в его гардеробе костюм и с букетом мятых гвоздик отправился регистрировать брак.

На месте выяснилось, что они забыли обручальные кольца. Георгий выругался и поехал за ними домой на троллейбусе. Катя осталась его ждать в гулком пустом вестибюле. Она сидела одна в белом платье, у нее замерзали обнаженные руки, и она думала, как Георгий вульгарен в своей матерщине, а когда любимый Катей писатель изящно вставляет в речь крепкие словечки, его мат звучит, словно музыка.

Она представила его опять, как тогда в ванной: они идут вдвоем вдоль берега моря, босиком по белому песку, знойное солнце обжигает их затылки, и пенятся волны прибоя. Смуглые обнаженные по пояс разносчики сладостей предлагают на пляже мороженое и газировку, возгласы продавцов сливаются с криками чаек. Верблюд под пестрой попоной, презрительно глядя на толпу, по жесту хозяина опускается на колени, чтобы посадить на спину очередного скучающего туриста.

Мама советовала Кате искать мужчину надежного и порядочного, но надежность присуща опорам моста и могильным плитам, а все живое изменчиво и непредсказуемо. «Пусть будет сволочь, но талантливый. За талант все прощу», — думала Катя, мысленно поднимаясь с писателем по ступеням отеля, чувствуя, как на коже сохнет морская соль. Ветер вздымал, надувал парусом занавеску у их кровати и шевелил за окнами пыльные пальмовые листья.

Вечерело, над городом парили, сплетаясь, словно нити, голоса муэдзинов. Золотой месяц мерк над мечетью и медленно проступал в небесах. Писатель привлек Катю к себе. «Сейчас я сделаю тебя немного счастливей», — прочитала Катя в его глазах, и в стыдливом предвкушении обвила руками его шею.

В этот момент на них упала тень. В дверном проеме мрачно возвышался Георгий, запыхавшийся, с обручальными кольцами в зеленом бархатном футляре. На его порозовевшей лысине выступили капельки пота, вокруг нее торчали взъерошенные волосики, как пух на голове у младенца.

Катя отклонилась от писателя, упершись ему в грудь, ведь он — всего лишь видение, оно растает без следа, и начнется обычная жизнь. Писатель не может принадлежать ей, он повенчан с великой русской литературой, еще немного, и он исчезнет, а Катя будет томиться, ждать писем, встреч и звонков. Она отстранилась еще дальше и на прощанье погладила его по щеке, вложив в этот жест весь жар своего чувства, всю нежность, жалость и тоску. Шагнула к Георгию, взяла его под руку, и они отправились в зал, где чиновница, властью ей данной, сделала их отношения безгрешными и богоугодными.

После церемонии они никак не могли договориться, куда поедут на медовый месяц. Георгий хотел порыбачить на Волге, а Катю привлекали маленькие немецкие города. В итоге оба остались дома. Катя записалась на курсы иностранных языков и стала сочинять статьи для правозащитного сайта, а Георгий начал участвовал в работе военно-патриотического клуба, куда регулярно приходил человек в обсыпанном перхотью пиджаке и, посверкивая очками, зачитывал список антироссийских материалов, вышедших в прессе за последнее время. Их авторов находили и проводили с ними разъяснительную работу.

Георгий стал подозрительно поглядывать на Катю, сидящую целыми днями за компьютером.

— Послушай, какой удачный получился фрагмент, — забывшись, говорила она Георгию, входя с ноутбуком в его комнату.

— Никому не нужна твоя писанина, — хмуро отвечал тот. — Лучше ковры пропылесось и вещи в шкафу перебери. Я вчера в коридоре моль поймал. И в магазин сходи за картошкой. Только не витай в облаках, когда выбираешь, а то прошлый раз зеленую принесла.

Их дом был мертв, там переставали ходить часы. У Георгия в комнате они показывали без десяти девять, у Кати — пятнадцать минут одиннадцатого. Часы носили в ремонт — они опять останавливались. Купили новые — стрелки застыли уже на других цифрах. Катя часто думала о разводе, особенно по ночам, когда не могла уснуть, потому что рядом храпел Георгий. Хотелось ткнуть его, чтобы замолчал, но она лишь бросала на него укоризненные взгляды, надеясь, что он почувствует их и устыдится.

Иногда его присутствие рядом казалось невыносимым. В один из таких дней, когда Катя с ужасом ждала его возвращения с работы, он, придя домой, неожиданно вынул из кармана белую ручную крысу, посадил ее на плечо, она вскарабкалась по рукаву и стала теребить его за воротник.

— Мать в деревню уехала, крысу нам отдала. Она ее для племянницы покупала, — пояснил он, поймав недоуменный Катин взгляд. — Смотри, какая мордочка. Ушки торчат. Усики бегают. Лапки, как человеческие.

— Хвост отвратительный.

— Зато глаза на бусины похожи. В кухне у нас будет жить. Помню, я еще в школу не ходил, родители купили рака, пустили его плавать в таз. Интересно было за ним наблюдать. Он двигался так неторопливо, а меня ведь тоже все называли медлительным. Я дал ему имя, разговаривал с ним. Кажется, он меня понимал. По крайней мере, всегда слушал, не то, что другие. Раз пришел я из сада — таза нет. Смотрю — на тарелке мой рак сваренный лежит. Я — в слезы. Никак не могли успокоить.

— И с тех пор ты чувствуешь, будто над жизнью нависла угроза?

— А то! Как раку голову скрутили, так и со всеми нами могут расправиться.

Георгий поставил клетку около холодильника и просовывал иногда сквозь прутья кусочки хлеба, сыра или яблока. Крыса хватала их, садилась на задние лапы и жевала. В этот момент ее розовые маленькие пальчики особенно походили на человеческие. Ела она быстро, жадно и сосредоточенно. Георгий подолгу просиживал рядом с ней.

В те минуты Катя украдкой смотрела на него, пытаясь разглядеть в этой человеческой глыбе того мальчика, что плакал над покрасневшим безжизненным тельцем, но не могла. Она видела лишь грубые руки, подобные клешням, темные, маленькие глазки под массивными дугами бровей, грузное неповоротливое тело, в котором и душа, казалось, покрыта хитином. Георгий годился для того, чтобы класть камни в фундамент будущей империи, кисти-клешни прекрасно приспособлены для этой цели, но Катя чувствовала, что при этом он замуровывает в кладке ее саму. И она стала мечтать, чтобы его убили в какой-нибудь перестрелке, тогда проблема разрешится сама собой, ведь православие не одобряет, когда жена уходит от мужа. Да и жаль было огорчать Георгия, сляжет с сердечным приступом, а Катя окажется виноватой.

Она сердилась на себя за такие мысли, но они возникали вновь и вновь и стали особенно сильными после того, как любимый Катей писатель вдруг пригласил ее с собой за границу, а Георгий грозился вызвать из деревни свою маму, чтобы она научила Катю правильно варить борщ.

Катя готовила обед, стоя у плиты, как за операционным столом, двигаясь неспешно и осторожно. Георгий внимательно наблюдал за ней.

— Осторожно, не разбей! — поморщился он, когда самообладание изменило Кате, и она схватила пакетик с приправой, задев трехлитровую банку.

— Смотри, не пересоли. Перчику посыпь. И зелени не жалей, зелени. Только клади ее в последний момент.

Катя поставила перед ним дымящуюся тарелку супа и сжалась, ожидая реакции. Георгий попробовал и скривился.

— Не то! Не пойму, чего не хватает. Съезди-ка ты в деревню к моей маме. Поживешь недельку, потренируешься. Она тебе все по хозяйству объяснит. А что ты думала? В браке надо вкалывать знаешь как? Муж всегда должен быть сыт и доволен.

Когда они приезжали в гости к маме Георгия, полной говорливой женщине с рыжими крашеными волосами, она подолгу поила их чаем, показывая семейные фотографии, пыталась отдать Кате свою пропахшую нафталином одежду, в которую уже не влезала, исподволь намеками вела разговор о внуках.

Катя тоскливо посмотрела на кастрюлю с супом, который опять не получился, потом на стоящий в коридоре чемодан. Георгий перехватил ее взгляд и улыбнулся. Между ними впервые пробежало что-то похожее на взаимопонимание.

Окончание следует

Иллюстрация: картина Валентина Губарева

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: