Ахилла

Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги оксфордского профессора истории Николаса Старгардта (род.1962) «Мобилизованная нация. Германия 1939–1945».

Величайшим призом за стратегические бомбежки всегда служили факторы психологического и политического порядка: распространение пораженческих настроений и подрыв поддержки режима. В ретроспективе самоуверенные заявления Харриса [Артур Харрис — глава бомбардировочного командования Королевских ВВС Британии в период Второй мировой войны прим. Ахиллы] о том, что к 1 апреля 1944 г. Германия капитулирует, кажутся смешными и необоснованными. Однако прецедент уже имелся. Осенью 1942 г. бомбардировочное командование приступило к налетам на северные итальянские промышленные города — Геную, Турин и Милан, а следующей весной бомбовая кампания вызвала массовое бегство, дикие бунты и спонтанные демонстрации против префектов и фашистской партии с требованиями политических прав. На протяжении августа 1943 г. все выглядело так, будто бомбежки Гамбурга произведут то же воздействие и в Германии, и люди открыто обсуждали возможность последовать примеру итальянцев и заменить существующий режим военной диктатурой. Однако на том сходство закончилось. Разговоры и несколько символических выпадов против партийных функционеров не переросли в коллективные действия.

Так чем же Германия отличалась от Италии? По оценкам, в результате авианалетов в Италии на протяжении войны погибли 50 000–60 000 человек, что сопоставимо с потерями в Британии и Франции. К сентябрю 1944 г. уровень смертей среди гражданского населения от бомбежек в Германии приближался к отметке в 200 000 человек. Отличала Германию от Италии, причем существенно, не численность убитых, а социальное воздействие бомбежек. Итальянским городам не хватало средств ПВО по защите гражданских объектов: было мало бомбоубежищ, зенитной артиллерии и почти отсутствовало прикрытие в виде истребительных эскадрилий. Без этого население чувствовало себя совершенно незащищенным. Коль скоро итальянское фашистское государство не сумело организовать адекватную оборону и принять меры по эвакуации, население в поисках убежищ, продовольствия и безопасности обращалось к семейным связям, черному рынку и церкви.

Нацистская Германия как государство продемонстрировала в 1943–1944 гг. больше прочности. Даже если не брать в расчет лучшую ПВО и налаженное снабжение в немецких городах, государственные институты, партийные органы, местные правительства и военные (несмотря на недоработки и соперничество из-за дублирования сфер ответственности) эффективно сотрудничали в мобилизации усилий миллионов немцев для участия в гражданской обороне и массовой эвакуации, что можно назвать организационным триумфом властей.

Огромный вклад внесли молодые немки. Помимо 400 000 женского вспомогательного персонала Красного Креста, к 1944 г. 500 000 женщин состояли в вермахте. Большинство из них — 300 000 — поступили в ВВС в качестве вспомогательного персонала, преимущественно на внутреннем фронте. Когорта женщин постарше служила в Имперском союзе противовоздушной обороны (Reichsluftschutzbund). В городке Ашаффенбург, например, такие задачи выполняли в основном замужние и неработающие женщины между 25 и 30 годами. Несмотря на патриархальные ценности нацизма, мужчин отчаянно не хватало, поэтому молодые женщины использовались в ПВО все шире. В Трире они представляли весь постоянный личный состав, в Фюссене — две трети. Некоторые, впрочем, продолжали избегать службы, сетуя на возраст, слабое здоровье, необходимость заботиться о маленьких детях или престарелых родственниках. Другие, напротив, с радостью принимали новые роли. Молодая медсестра из Красного Креста, спасшая двадцать одного человека из обрушившегося подвала, вспоминала, как гордилось ею все подразделение, когда летом 1942 г. ей вручили крест «За военные заслуги» — впервые женщину увенчали такой наградой. Одетые в комбинезоны военного стиля, перепоясанные ремнями с пряжками, со стальными касками на головах, знавшие, что такое долг, подчинение и жертвенность, эти немки в буквальном смысле сделались частью вооруженного народа. К 1944 г. их насчитывалось 620 тысяч, причем почти все служили добровольцами и не получали жалованья.

С 1942 г. солдатам на фронте приходилось привыкать, что женщины дикторы на радио адресовались к ним как к «товарищам». «Мы счастливы, когда слышим девичьи голоса, такие вкрадчивые, почти шепчущие сопрано, или другие, дамские, — рассказывал один солдат. — Но вы не находите, что немного смешно, когда (хочется надеяться!) благовоспитанное, изящное создание обращается к нам, старикам на фронте, как к „боевым товарищам“?» К исходу 1943 г. тонкая линия разграничения — мужчины «там, на фронте» и женщины и дети «тут, в тылу» — оказалась прорванной в большинстве городов Германии. «Тыл» перестал ассоциироваться с местом, где заведомо безопасно. Женщины и подростки превратились в мобилизуемых и вооружаемых «героических защитников».

На протяжении 1944 г. молодой психиатр из Лейпцига изучал пациентов на предмет выявления факта роста «психологических и нервных реакций» среди гражданских лиц в Германии из-за бомбежек. 50-летний бизнесмен рассказывал о затруднениях речи, появившихся у него через неделю после того, как он спасал мать из огня и лишился сознания при взрыве бомбы. «Мне особенно трудно с произнесением слов, начинающихся с гласных, мне приходится выдавливать их из себя, или я вообще не смогу ничего сказать», — объяснял он доктору Фойделю. С того момента сирены воздушной тревоги вызывали у мужчины немедленную реакцию: «Кровь приливает к голове, начинаются сердечные боли и дрожь». Хотя Фойдель сочувствовал пациентам, по его заключению, подобные люди обычно отличались нервозностью и ранимостью и до войны. Он полагал, что «требования общества должны превалировать над страданиями субъекта». По его мнению, «стимул, предоставляемый народным отношением» ранее помогал мобилизовать психологические ресурсы нации и на самом деле «истеричные» люди встречались реже, нежели во время Первой мировой войны; перед нами типичный критерий «истерики» как средства, служащего приводным механизмом для пораженчества и революции.

Фойдель пришел к заключению, будто слухи, особенно «безответственный пересказ ужасных историй и завышенных данных статистики», более опасны, чем фактически пережитое. В общем, он советовал пациентам подавлять «нервозность» молча, а не распространяться об этом, сея беспокойство в сердцах других. Параллельное изучение вопроса в Эрлангене приводило к еще более оптимистическим выводам: психологическая сила к сопротивлению у немцев вызывала восхищение специалистов и ни к каким особенным болезням бомбежки не привели — даже напротив, ужасные события, пережитые здоровыми людьми, скоро изглаживались из их памяти.

Иллюстрация: Плакат, призывающий поступать на службу в люфтваффе, с надписью — «Помоги нам одержать победу, стань оператором службы воздушного наблюдения»