Ахилла

Повторяем текст 2017 года.

Имена действующих лиц изменены.

Смотрю по каналу «Союз» службу с участием Патриарха и епископата. Блеск, фанфары, зычные, идущие откуда-то из самой утробы, голоса патриарших архидиаконов, а вокруг сплошные «господины наши»… Смотрю, и чувство детской любви к внешне красивым церемониалам упорно начинает смешиваться с чувством отторжения. В памяти всплывают картинки из прошлого.

Ожидание правящего Архиерея на приходе. Это было что-то вроде пожара на корабле. Команда, сломя голову, бегает, капитан даже не отдает команды, он их произносит неким угрожающим рыком, и все понимают: за малейшее неисполнение наступит неизменная кара, мешок на голову и вон с борта.

В алтаре наступает особый период. Период ожидания девятого вала. Алтарники летают по алтарю, натирая всякий сантиметр до блеска, и всё вокруг приходит в некое полухаотичное движение, а в хмурых глазах священства ты неизменно читаешь довольно яркое желание: «быстрей бы всё это закончилось…»

— Там пыль! И там пыль! И почему всё ещё не убрали свечи из ящика!!! — рычит настоятель. — Хотите, чтобы меня сняли, как отца N?!

Ох уж эти свечи… Притча во языцех. С недавних пор, как пришел новый епископ, принадлежащий к числу «карающих», заменив старенького, ушедшего в обители вечные «милующего» предшественника, немало голов полетело в епархии. В том числе были жертвы и на почве свечей. Ибо их покупать должно было исключительно в епархиальной лавке и больше нигде. Тех же, у кого (не дай Боже) епархиальные люди находили свечи, купленные в другом месте и у других людей, — «левые» свечи — такие несчастливцы при обнаружении неизменно карались.

Трапезная в это время напоминала всходящее на пачке дрожжей тесто. Оно всходило и пузатилось так, что ты понимал, — к приезду епископа готовились не меньше, чем как к визиту царя. И принять его было необходимо так, чтобы кухню нашей трапезной он ещё долго вспоминал благодарной сытой икотой. Как-то староста одного храма не без удовольствия описывал, как они приняли епископа. Шло перечисление блюд, и от смачности списка и интонации рассказчика неизменно возбуждался слюноотделительный процесс.

— Мясной борщ… шоколадные конфеты… — как на ответственном отчете перечислял староста, — борщ был очень вкусный, спаси Бог повара!..

— Подожди, подожди, Костя, — перебил я его, — какой мясной борщ… какие шоколадные конфеты? Ведь пост!

Глаза старосты тут же превратились в две чеканные монетки. Так с ним происходило, когда в голове у него поступала команда немедленно начать «проповедь». И Костя начинал:

— А ты не фарисействуй! Пост… Всем понятно, что пост! Главное ведь не объедаться.

«И людей не есть», — добавил я про себя. Счет епископских жертв в епархии к тому времени шёл уже на десятки. Епархию заполонили доносы, междоусобные разборки. И священство трепетало от одной мысли, что и их в любой момент и по любому поводу может коснуться карающий меч владыки. Особенно это касалось настоятелей.

Когда пришел новый епископ, то через некоторое время старенького настоятеля нашего храма сняли, и на его место взошел амбициозный молодой хищник. Ни с кем, кроме вышестоящих, не церемонясь, он буквально локтями прошибал себе карьеру. Это было видно даже по внешним признакам. Высокий, под метр девяносто, он шел по храму широкими шагами так, что прихожане невольно втягивали головы в плечи, а кассиры шептались в своем междусобойчике: «смотри, смотри, ну чисто Петр Первый вышагивает». Старенький же настоятель никуда не делся. Наградив его совершенно нелепым званием — «почетный настоятель», — его сделали вторым по значимости после действующего настоятеля. Действовало это картонное звание исключительно на бумаге, и в реальной жизни не давало старику совершенно никаких привилегий, кроме как стоять на службах вторым от настоятеля. А в храм в это время вползал дух вражды, ненависти, наушничества и каких-то новых преобразовательных процессов.

Энергии, в отличие от старенького бывшего настоятеля, у молодого было за десятерых, и он её воплощал куда только мог. Писал научные труды, рьяно участвовал в епархиальной жизни, братался с большими спонсорами и гнал почти пинками из храма хоть немного не угодивших ему. В общем, человек дерзновенно рвал и метал, в желании угодить епископу и сделать себе блестящую карьеру.

Когда ему уже поднадоело раздавать оплеухи подчиненным, он переключился на преобразование самого храма. В его здании возник просто гиперремонт. Стали сбивать фрески со стен, менять полы и даже снесли верхний балкон для хора. Возникало четкое ощущение, что старому храму, имевшему своё, довольно уютное лицо, выбивают все зубы, закачивают в него ботокс, и, расшив золотыми нитями щёки, вставляют сверкающую еврочелюсть. Прихожан в конце концов поубавилось больше, чем вдвое, а самого настоятеля за самоуправство (храм был зарегистрирован как архитектурный памятник) ждали суды. Суды настоятель прошел, но они здорово ударили по его здоровью и психике. После них он довольно зримо постарел и энергии поубавилось больше, чем вполовину. Опустевший храм в это время уже сверкал новеньким ремонтом и тяжело дышал совершенно убитой акустикой. В пол был залит бетон, который вместо старого, служившего мембраной пола совершенно заглушил в храме всю звучность, и утопил богослужения в глухом, каком-то полуподвальном звуке. Хор к тому времени, благодаря страшной текучке, сменился не единожды. Храм окончательно потерял уют и дух доверительного человеческого отношения друг к другу.

Был в конце концов изгнан и старенький «почетный» настоятель. Одним своим видом он был каждодневным укором для нового настоятеля, и тот искал «железный повод» и зорко «охотился» за своим предшественником. Старенького настоятеля любили все, от самой ветхой старушки до молодцеватого священства. Душевный человек, старой советской закалки, он мог и снег вокруг храма поубирать с утреца, и доброе словцо сказать унывающей свечнице и певчих подарками одарить в самый непримечательный день. Нового боялись, а частенько и откровенно ненавидели. Тот старательно собирал вокруг себя людей, от которых не ждал и не требовал совершенно никакой любви. Ему нужна была команда безжалостных исполнителей, без страха и упрека. Он набирал команду «под себя», тщательно вычищая стены храма от «старого царского наследия». И здесь прошлый настоятель был для него исключительной и, пожалуй, главной помехой. Его вид, его ернический стариковский юмор, само его присутствие — всё внушало новому настоятелю отвращение и неприязнь. «Вы ведь дружите, отче, с гангстерами. Так попросите у них…» — иронизировал старый настоятель на слова нового о том, что средств на строительство новой часовни пока не хватает.

Повод выгнать старого настоятеля был ему просто необходим, и он был найден. К тому времени новый настоятель распорядился все приношения нести в трапезную, нарушители же получали довольно весомые оплеухи в качестве удара по карману. Батьки гоняли исполнительных алтарников тайком до корзинки с приношениями, тайком же и сами проносили приношения в безразмерных рукавах рясы, и тема принесенных прихожанами продуктов стала отдавать комичным ночным лазаньем по чужим огородам. Как-то на старого настоятеля донесли, что он берет себе приношения. И берет не украдкой, не тайком, а средь бела дня и на глазах у всего честного клира. Какова наглость! Прещение последовало молниеносно. «Снять с довольствия!..» — рычал новый настоятель в трапезной, а в алтаре на выбеленной стенке возникла незамысловатая прокламация, что вход старому настоятелю туда отныне строго воспрещен. «И за что выгнали… за печенье…» — горько вздыхал старый настоятель, собирая свои вещи из храма.

Да, были и некие плюсы в новых преобразованиях. По храмовым воспоминаниям о старой жизни, раньше духовенство даже эпизодически дралось друг с дружкой по поводу приношений. А под алтарем было подвальное помещение, куда можно было всегда спуститься прямо из алтаря и душевно отдохнуть там, без всевидящего ока прихожан, с различными кушаньями и возлияниями. И там же и уснуть, сыто и пьяно почивая на мягком лежаке. Кагор, практически толком не учитывавшийся, лился рекой. За будничную литургию один служащий священник вполне мог вливать в себя одного бутылку кагора, при двух-трех причастниках прихожанах, и это считалось нормой. Новый настоятель тут же ввёл суровые нормативы по кагору, а вход в подвал распорядился замуровать, и лавочка утешений благополучно прикрылась.

Постепенно, за пару лет, и священство в храме сменилось. В алтаре, в качестве «старого недобитого наследия», всё так же прислуживал алтарник Игорь. «Лживый, хитрый, изворотливый…» — рычал на него за глаза новый настоятель и гонял из угла в угол, как последнюю церковную мышь. Игорек стойко и скорбно сносил удары судьбы в лице настоятеля и уходить не торопился. Исполнительность Игоря была просто безгранична. Этим довольно бесцеремонно пользовались служащие батьки, и часто картинка доходила почти до абсурда. Как-то перед самой Пасхой настоятель открыл шкаф в раздевалке, и на него победоносно глянула целая армия в несколько сотен вареных разноцветных яиц. Их было столько, что шкаф был заполнен яйцами буквально наполовину.

— Откуда?.. — растерянно произнес новый настоятель. Даже он был не готов к такому воистину потрясающему зрелищу.

— Игорь принес, — ответили ему, — насобирал с прихожан на освящениях.

— Да что ими… этими яйцами… срать теперь, что ли??? — в каком-то отчаянии воскликнул новый настоятель.

Игорек всё же ушел. Как-то, в очередной тысяча первый раз, он имел неосторожность провиниться перед настоятелем, и тот поставил его на поклоны. «50 раз перед престолом! Коленопреклоненных! Быстро!!!» Поклоны Игорь сделал, а потом пришел за трудовой. Видимо, и у самого безропотного человека бывают рубежи и пределы своего личного безмолвного терпения.

…Епископ так и не приехал в тот раз, и весь шорох по поводу предстоящего высокого визита оказался напрасным. Не появился его безразмерный джип, больше похожий на танк, чем на гражданскую машину. Не возникли впереди процессии по-барски заносчивые молодцы-иподьяконы (ох, не зря когда-то название вашей братии «архиерейская сволочь» стало нарицательным). И храм не увидел вечно хмурый, какой-то зловещий взгляд епископа. Деликатесы же, услужливо заготовленные к приезду высокого гостя, были благополучно съедены клиром. И всё пошло своим чередом.

Иллюстрация: картина художника Zdzislaw Beksinski

Читайте также:

• Джером Сэлинджер и черные значительные фигуры

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: