Ахилла

Начало тут.

2

После перенесенного стресса даже не помню, как мы добрались до нового места служения, где нам предстояло пройти еще одно испытание на прочность. Как можно догадаться, новому начальнику были даны распоряжения по моему перевоспитанию. Как и положено, «залетчика» требуется держать в ежовых рукавицах, и чаще напоминать, что все, что с ним происходит — возмездие за прошлые прегрешения. Я прекрасно понимал, что, получая клеймо «залетчика», теперь буду испытывать любой произвол, любую несправедливость по отношению к себе. Согревала только мысль, что страдать буду за правое дело, а не за что-то предосудительное.

На новом приходе нас встретил настоятель, монашествующий священник, уже знакомый по семинарии, где он был преподавателем. Показывая, кто здесь хозяин, он сразу дал понять, что именно от него зависит наша дальнейшая судьба. Если посчитает нужным сообщить куда следует, то мы сейчас же поедем хоть в Чечню, хоть в Магадан. Но несмотря на угрозы, мне было не страшно. Хотелось только немного побыть в более спокойной обстановке, успокоить расшатанные нервы. Мне было так важно опять оказаться в привычном обществе и ощутить снова, после долгого перерыва, простые и в обыденной жизни незаметные радости. Такое великолепное чувство свободы – просто гулять по улице и никого не опасаться. Встречать людей, которые ведут себя не агрессивно, и разговаривать с ними на одном языке. Радоваться каждому человеку, такому же крещеному, как и ты. И пусть степень веры у всех разная, но в корне, ментально, точно такая же. От этого осознания на душе становилось спокойней. Ушло ощущение загнанности в угол.

Поначалу мы поселились в комнате, которая располагалась при храме, в административном здании. В ней незадолго до нас жил сам настоятель, пока не переехал в новую квартиру, подаренную в пользование церкви. Заранее настроившись терпеть все неприятности, я стал постепенно вникать в жизнь нового прихода. Мне думалось, что многому смогу научиться у настоятеля, как у монаха, так как монашество для меня всегда являлось вершиной христианского пути, и изначально, еще с воскресной школы, было единственным желанием. Я любил наблюдать за монахами и во всем старался равняться на них. В монашеском поведении была особая вдумчивость и погруженность в себя, ни одного слова просто так. В семинарии я готовился только к монашеству и старался вести сдержанный образ жизни, всегда сверяя свои мысли и поступки с «Лествицей» преподобного Иоанна Лествичника, которая всегда была моей настольной книгой. А потом я встретил свою будущую жену и, переосмыслив свои планы, отказался от намерений постричься, оставив все же трепетное отношение к монашеству в своем сердце.

Но остаткам моего юношеского идеализма суждено было разбиться о камень реальности. Одним из первых чувств, которое я испытал, наблюдая за настоятелем, было разочарование. Верно говорят, что чем ближе ты к солнцу, тем больше пятен ты видишь на нем. Поначалу мне казалось нормальным, что настоятель старается выяснить, что я за человек, и задает разные вопросы: как я отношусь к женщинам, не являюсь ли я женоненавистником? Священники от своих жен устают, часто ругаются с ними. Хорошо ведь, чтобы Господь жену поскорее к Себе прибрал? Сквозила в этих словах какая-то брезгливость по отношению к женщинам, но я не придавал этому значения, хотя подобные рассуждения звучали по меньшей мере странно. Мне было радостно говорить с восхищением о своей жене, о том, как я ее люблю, но такая тема оказалась непопулярна. В продолжение своих слов настоятель начинал жалеть себя, так как некому было вести его домашнее хозяйство. Нам, женатым священникам, хорошо, мол, живется, ведь у нас есть жены, выполняющие всю домашнюю работу. Монаху же необходимо для этого купить микроволновку, мультиварку, посудомоечную, стиральную машину, моющий пылесос и так далее. А для этого, следовательно, нужно больше средств. Гораздо больше, чем женатому священнику. Как тут, в самом деле, не пожалеть бедного одинокого человека.

Только вот одиночества я за настоятелем никогда не замечал. Еще во время учебы в семинарии мы проживали в одном семинарском корпусе, где студенты располагались в многоместных комнатах, а преподаватели в одноместных. Обычным явлением было наличие келейников у монашествующих преподавателей, которые выбирались из числа семинаристов. Понятно, что помощь в уборке — вещь необходимая, но келейник зачастую становился постоянным спутником монаха и являлся его водителем, поваром, посыльным и собутыльником. Они вместе ходили по магазинам, проводили общие застолья. Не единожды мне приходилось видеть пьяных келейников, не соблюдающих семинарский распорядок, на что закрывало глаза семинарское начальство. Мы же, простые и непривилегированные семинаристы, были этим очень возмущены, особенно когда нас самих за малое опоздание могли на месяц поставить мыть туалеты. У моего нынешнего настоятеля всегда были келейники, и в одиночестве он никогда не был. Теперь, когда он был на приходе, его домашние дела в новой квартире вели доверенные прихожанки: готовили, стирали, убирали. Был и семинарист, в особом порядке отпущенный из семинарии и выполняющий функции водителя.

Мне приходилось отвечать и на вопросы, касающиеся национальности, которые были для меня также непонятны. Тогда для меня было ясно как Божий день, что традиционно христианским народам нечего делить. У нас гораздо больше общего, чем разъединяющего, и я прочувствовал это на себе, когда вновь вернулся из исламского общества в общество с преимущественно крещеными людьми. Делить людей на русских, украинцев, белорусов мне вовсе не хотелось, но пытливый взгляд настоятеля заставил меня занервничать. Что хорошего есть у русских, какие положительные качества характера, какие песни, есть ли у них глубокая вера? У них только лень и склонность к выпивке, а характер неуравновешенный, да и песни некрасивые, не застольные.  И вера не такая крепкая, как на Украине, где люди почитают традиции и всей деревней ходят в храм.

В подобных разговорах я мог только не подавать вида, что обескуражен, и говорить, что все мы братья по вере, и до конца не понимаем, насколько близки друг к другу. Наверное, мой взгляд разочаровал настоятеля, и было понятно, что национальным различиям он придает большое значение. Желание передать свои взгляды, свойственно, вероятно, каждому. Это стремление к тому, чтобы люди, окружающие тебя, полюбили то, что любишь ты. Для этого человек включает максимальное обаяние и старается передать свое понимание, свой взгляд. Так строятся отношения дружбы, отношения в коллективе, и обязательно будут скрипеть несмазанные петли различий во взглядах. Но если обаяние не помогает, и твой сотрудник никак не полюбит то, что важно для тебя? Более того, у него сформирован собственный взгляд. Можно попытаться надавить через коллектив, ведь выпадение из коллектива — вещь довольно неприятная.

Наконец из небольшой комнаты мы переехали в квартиру. Перед этим знакомый меценат, директор одного из крупных колхозов, хлопая меня по плечу, сообщил радостную новость, что выделил средства на покупку церковного жилья, необходимого для нашего проживания. Мы с женой были рады и благодарны за такую заботу. С жильем проблем больше не было, и оставалось только спокойно служить, заниматься церковно-приходской деятельностью, в которую я всей душой и погрузился. Многих вещей я старался не замечать, не смотреть на людей, ведь служить Богу можно и не глядя на других.

Постепенно я стал испытывать все большее разочарование. Настоятель довольно редко служил литургию, оттого что неделями отсутствовал на приходе, а когда появлялся, то старался жестко напомнить о своей власти. Исповедовать не любил, и «нюхать бабок» (по его выражению) выходил только в редких случаях. Особенности характера настоятеля стали вторгаться и в богослужебную сферу. Его неприязнь ко мне росла, и все это отражалось на совершении общих богослужений. По временам он переставал говорить мне во время совершения литургии «Христос посреди нас». Меня это вводило в полное смятение, и я не знал, что думать. Неужели настоятель считает, что не Христос посреди нас? А что тогда мы держим в руках в момент произнесения этих слов? Или это способ показать, что он не считает меня христианином? А другого места и способа разве не нашлось, чем у престола Божия, с Телом Христовым на руках?

Чтобы меньше сталкиваться со мной, настоятель решил отправить меня на приписной деревенский приход, где я и стал проводить большую часть своего времени, все меньше появляясь в городском храме. Вскоре напряженность растаяла сама собой после перевода настоятеля на другой приход. А к нам прибыл новый руководитель, тоже монах, и мне показалось, что его курс не изменится радикально. Со временем предположения подтвердились.

3

Традиционно, заступая на приход, священник старается понять все нюансы нового храма и хотя бы в течение года не осуществлять резкого вмешательства. В это время он стремится узнать местные традиции, отношения между людьми, и вмешивается уже после того, как все проанализирует. Резкое действие, реформирование, давление может негативно сказаться на приходской атмосфере. Конечно, народ у нас терпеливый, к власти относится с большой осторожностью, и поэтому может многое выдержать. Но все равно резкое давление скажется на людях, так или иначе.

Новый настоятель через короткое время принялся вносить свои изменения в приходскую жизнь. Чтобы знать обо всем, что происходит в его отсутствие, был учрежден институт доверенных людей, докладывающих обо всем, что они видели и слышали. Меня всегда удивляла и поражала святая простота, с которой люди принимали эту обязанность. Они были искренне рады и истово исполняли свои функции, чувствуя к себе особое доверие. Мне это напоминало революционные процессы столетней давности: «кто был никем, тот станет всем». Простому рабочему давали наган и полномочия, а дальше человек вживался в роль.

Докладывать особо было нечего, так как никто не плел заговоров и переворотов не планировал. Поэтому в донесениях доверенных лиц были только события бытового характера: какие слухи ходят на приходе, кто разговаривает грубо, кто ушел на пять минут раньше и тому подобное. За священниками и прихожанами следили одинаково внимательно. Через некоторое время были сформированы специальные суды (так и напрашивается — «тройки ОГПУ»), на которые стали вызывать уличенных в нарушениях («в контрреволюционной деятельности»).

В комнате собирается человек восемь «уполномоченных» мирян, под председательством настоятеля, и тебя ставят посредине. Далее настоятель делает впечатляющий актерский пассаж, указывает пальцем на икону, и громким голосом, полным ужаса, провозглашает: «Побойся Бога! Что про тебя говорят!» И далее следует перечисление слухов. Обвинения были часто притянутыми за уши. Когда меня однажды вызвали на подобное судилище, мне оказалось довольно трудно вынести эмоциональное давление. Вначале я сильно перенервничал от ложных обвинений, но после успокоился и стал вести себя уравновешенно, как удав. Настоятель, в истерике выплеснув свой адреналин, выпроводил меня, но через пять минут стал звонить и участливо обеспокоенным голосом интересоваться, не надумал ли я покончить с собой. Безусловно, такое сопереживание всегда очень радует.

Постепенно нам с женой стали тактично напоминать, что необходимо готовиться к выезду с квартиры, так как она, оказывается, принадлежит лично прошлому настоятелю. Пришлось искать другое жилье, но во дворик, где была наша квартира, я все еще продолжал заходить, чтобы поздороваться с бывшими соседями. От них я узнал, что в квартире теперь живут родственники прошлого настоятеля. Это вызвало во мне бурю негодования. Новый настоятель все понимал, и, как мне казалось, не был рад происходящему, но вынужден был по какой-то причине терпеливо умалчивать обо всем. Ему самому пришлось жить в комнатке при храме, так как другая церковная квартира, подаренная меценатами, состоятельными горожанами, тоже оказалась в частной собственности предыдущего настоятеля. Благотворители также не были этому рады. Когда они узнали, что новому настоятелю негде жить, неприятно удивились, отказавшись покупать по квартире каждому новоназначенному настоятелю.

В городском храме атмосфера становилась все более напряженной. Прихожане стали очень нервными и подозрительными. Периодически предупреждали меня о тех или других людях, выполняющих доносительские функции. Настроение настоятеля было нестабильным и переходило то в депрессивную замкнутость, то в безудержное балагурство. Увольнения церковных работников по поводу и без повода стали нормальным явлением, и никто не мог чувствовать себя в безопасности. Паранойя обычно касается только того человека, кто ею одержим, но в случае, если этот человек руководитель, то его мания преследования касается всех. Все вынуждены уважать его паранойю и включаться в эту искривленную реальность, перенимая на себя понятия параноика. Будь уверен, что выйти из этого порочного круга не удастся: если ты не вполне вежливо поздоровался или посмотрел не так, если ты общался не с тем человеком или высказал свое мнение, — ты становишься заговорщиком. Повод может быть любым, и как бы ты ни старался не давать повода для паранойи, он все равно найдется, даже если к реальности это не имеет никакого отношения.

Например, в свечную лавку приходят люди и просят об освящении дома. Они говорят, что священник был у них на отпевании и обязал их в течение сорока дней после смерти родственника освятить дом. Когда об этом узнает настоятель, то списывает все на тебя: «Бегаешь за требами! Так я сделаю, чтобы их у тебя больше не было!» Этих людей ты в глаза никогда не видел, но тебе приходится искать их невообразимыми путями, чтобы они подтвердили необоснованность обвинений. Настоятель, конечно, отказывается с ними разговаривать, а заодно на долгое время отказывается и от общения с тобой.

Что бы я ни делал, оказывалось подозрительным. Выдуманные замки искривленной реальности другого человека стали накладывать отпечаток и на мое эмоциональное состояние, и на состояние моей семьи. Возник страх сказать или сделать что-то не так, ожидание внезапной агрессии и эмоционального давления, ощущение, что за тобой следят. Сказался и длительный период отсутствия общения, так как настоятель не разговаривал со мной целый год. Нервозность усиливалась периодическими агрессивными проверками моей службы на деревенском приписном приходе: неожиданное появление настоятеля, остановка литургии, крик по поводу на пять минут раньше начатой службы, неправильного пения или не того облачения.

Все это с течением времени, конечно, не могло не сказаться на моем душевном самочувствии. В один из таких дней, когда меня всего колотило от истерики настоятеля, я не стал оправдываться и возражать, а просто сказал, что буду уходить за штат. Лицо настоятеля просветлело, и его истерика внезапно прекратилась. Он участливо и понимающе сказал, что если это мое решение, то нужно написать прошение и принести ему, а он уже передаст это прошение архиерею. Было понятно, что такой исход устраивал настоятеля, и впервые за долгое время в наших отношениях воцарился нейтралитет.

После всех потрясений мы с женой находились в напряженном ожидании. И вот наконец, согласно новому указу, я был окончательно определен на деревенский приход, где и служил до этого, как на приписном. Настоятеля же ждало очередное повышение.

P.S. Оглядываясь назад, мне вспоминается тот юношеский душевный настрой, с которого все начиналось. Казалось, что любые трудности можно преодолеть силой веры, и любое заброшенное место можно превратить в духовный сад. Тогда, наблюдая за проходящими мимо людьми через разбитое окно храма, мне было удивительно, как мы формируем наше общество. Именно мы формируем его таким, какое оно есть, и жалуемся, что иначе никак, что это единственно возможная форма.

И, спотыкаясь в темном коридоре о стремянку, обещаем обязательно убрать ее с дороги в следующий раз.

Читайте также:

• Наблюдая сквозь битые стекла

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: