Православные знакомства. Глава 9
10 сентября 2017 Константин Кокорев
Глава 9. Искушение
— Так. С теорией все понятно. На практике-то что?
Роман Романович с Катей сидели в кафе, неспешно пили кофе и разговаривали.
— Теория? — Роман Романович растерянно посмотрел на сестру. — Какая теория?
— Ну, ты мне просто передал информацию. События. Хорошо. Точнее совсем не хорошо, но я не об этом. Что ты сам-то думаешь? Дальше делать? Как жить?
— Поэтому я и здесь сейчас с тобой, а не с Викой. Я не знаю, куда двигаться дальше. Меня разрывает. Никогда в жизни я не был в такой идиотской ситуации.
— Что Юля тебе сказала перед отъездом? Ты остановился на том, что вы поговорили. О чем конкретно? Что она хочет?
— Сложно всё. Я когда на кухню ушел, Юля плакала. Потом принялась дочь укачивать, успокаивать. Верочка снова уснула, и тогда Юля зашла на кухню и завела этот разговор, от которого у меня до сих пор мурашки по коже. Она сказала, что никогда не простит мне. С одной стороны, потому что мы венчаны, а она даже никогда не думала мне изменять. Даже не глядела на других мужчин. Но самое главное, это то, что я священник. Теперь как священника она никогда не сможет меня уважать, сказала она мне. Но ради моего сана, ради нашей семьи, ради второго ребенка, который живет в ее животе, она готова меня принять. Так и сказала – не простить, но принять. Сохранить хотя бы формальную оболочку семьи. Она сказала, что уедет к маме. И дает мне время подумать. Если я уйду от Вики и больше никогда про нее не вспомню – мы будем жить вместе. Не так, как раньше. Просто жить. Но жить. Сохранится семья. Если же я решу остаться с Викой, Юля сделает все что в ее силах – пойдет к моему настоятелю, к архиерею, напишет письмо патриарху – чтобы меня лишили сана. Отправили за штат как разведенного священника. И, собственно, всё. На этот раз она говорила спокойно, не плакала, когда говорила, но от этого было ещё страшнее.
— Так. И? Ты снова мне излагаешь факты. Есть какие-то мысли, идеи? Что ты сам думаешь о будущем?
— Катюшк… Я не знаю, что думать. Я не знаю, что делать. Понимаю, Юля говорила все это сгоряча. Ей было больно. Но при этом она не сказала ни одного лишнего слова. Она ведь права. Я обманул её, предал. Я предал её, я предал Церковь, нарушил священное таинство венчания. Юля поступила еще по-божески. Она могла молча уйти и сдать меня. И всё… Вся моя жизнь покатилась бы под откос.
— То есть ты согласен с Юлей? А Вика? Ты любишь её?
— Если бы не любил, Кать. Если бы не любил, разговора бы этого не было. В этом вся и загвоздка. Одна мысль сейчас о том, что придется и дальше жить с Юлей, что надо будет забыть… Забыть её… Меня убивает. Я не смогу, понимаешь, не смогу без нее. Без ее слов. Без её ласки. Я никогда в жизни не встречал человека лучше. Я так люблю её… Я засыпаю, у меня перед глазами её улыбка. Я просыпаюсь с ощущением её руки у себя на волосах. Это сумасшествие. Я молился, боялся, что это искушение от бесов. Но ничего не помогает. Ни причастие, ни молитва. Любовь не уходит, а только усиливается. Вика кажется мне с каждым днем все красивее, все нежнее. И одновременно с этим Юля все дальше, она уже почти чужой человек, просто живущий рядом.
— У вас с этим чужим человеком два ребенка. Не забыл?
— Разве такое забудешь… Я люблю Веру. Правда люблю. Она моя дочь. Но Юля. Юля совсем другое. С рождением Веры она сильно отдалилась. Но тогда мне казалось, что так и должно быть, понимаешь? Мне казалось, что так живут все семьи. Где-то даже читал, мол, семейный кризис после рождения ребенка. Родители отдаляются, всё такое. Это теперь я понимаю, что мы изначально были далеко-далеко друг от друга. Чудовищно далеко. Все познается в сравнении. И вот я сравнил. Я увидел, что такое любовь и понял, что до этого никогда не любил. Вот ведь… Это же и правда бесовское искушение. Именно поэтому надо жениться целомудренным. Чтобы не с чем было сравнивать. Чтобы никогда даже не задумывался о том, правильно ли поступил. Поступил и поступил. Так уж жизнь сложилась. А эта любовь… Зачем она мне? Она только мешает жить.
— Перестань, — Катя перегнулась через стол и потрепала брата по голове, — ты сейчас это говоришь, чтобы хоть как-то успокоить себя. Как любовь может быть искушением? Бог есть любовь. А ты говоришь: бесы. Ты полюбил, ты ощутил самое светлое в своей жизни чувство. И что, неужели это так плохо? Из меня плохой советчик, и уж тем более я не буду рассматривать ситуацию с позиции каких-то там бесов, да и вообще церковных догматов. Я скажу тебе то, что чувствую. Значит, думаешь, что хорошо семьям, которые никогда не любили и даже не знают, что это такое? Но я не верю в это. Человек обречен на любовь. Душа просит этого чувства. Можно убеждать себя, идти на компромиссы. Молчать, когда плохо, трястись от недопонимания и нелюбви. И терпеть, терпеть, терпеть. Но если вдруг любовь настигает – а она может настигнуть в любом возрасте, и я считаю, что тебе еще повезло, любовь пришла пока ты молодой – ты никуда не денешься. Жизнь, представь только, вся длинная, мучительная жизнь, в которой ты выстроил какие-то схемы, цели, задачи, вдруг покажется никчёмной и бессмысленной. Ты же мой брат. У нас с тобой одна кровь. Горячая. И душа у тебя болит так же, как у меня. Кажется мне, ты не из тех, кто будет терпеть. Ты добиваешься своей цели. А молчать – значит проиграть. Значит сдаться. Раньше было плохо, теперь станет еще хуже. И ты все равно не выдержишь и уйдешь от жены.
Роман Романович задумчиво теребил пуговицу на рубашке и молчал. Катя тоже замолчала. Оглянулась. Подозвала девушку.
— Можно нам еще чайничек чая? Спасибо.
Роман Романович поднял глаза на сестру.
— Думаю, ты права, Катюшка. Это очень непростое решение. Но ты права. Я не смогу с женой. Даже не так. С женой я бы еще смог, я же люблю дочку. И сына буду любить больше жизни. Но я не смогу уже без Вики. Я не могу без её любви. Без её понимания. И я не прощу себя. Каждый день просыпаться с нелюбимой женщиной. И думать о той, которую бросил… Ты права. Это невыносимо.
Катя кивнула. Разлила свежезаваренный чай по кружкам. И молчала.
— Но я не знаю, что делать, — Роман Романович отпил из своей кружки и снова принялся теребить пуговицу, — я не знаю, что делать.
— Может попробовать поговорить? С архиереем? Ведь бывают же исключения. Он сможет закрыть глаза на то, что ты развелся. И будешь служить дальше. Кроме того, можно попробовать поговорить через папу. У него хорошие связи. Папа может помочь.
— И над этим я думал, правда. Ну, не то, чтобы думал, — Роман Романович как будто испугался своих же мыслей, — не всерьез, конечно. Так… Иногда. Еще до того, как Юля прочитала… Всё узнала. Папа слишком правильный. Он не пойдет на это. Да и архиерей закрывает глаза, когда священник разводится без скандалов. А Юля… Ты мало знаешь Юлю. Она не тихоня какая-то, которая будет плакать в платочек. Если она сказала, что настучит на меня – видит Бог, она так и сделает. Мало того, она душу продаст, но добьется, чтобы у меня ничего не осталось. Ни денег, ни имени. Ни детей.
Роман Романович поёжился.
— Ром, я не умею говорить тёплые слова. Я не очень-то… подкована. Но я знаю. Ты справишься. У тебя такая живая душа. Ты такой хороший… У такого хорошего человека не может быть плохая жизнь.
— Спасибо тебе, Катюшк, за поддержку. Ты всегда поддерживаешь в трудную минуту. Ты лучшая сестра. Самая лучшая.
— Эй, ну-ка не говори ерунды. Леночка бы тебя слышала, подзатыльник бы тут же получил!
— Получил бы… Понимаю, что не так просто всё в этой жизни. Но твои слова отозвались у меня в душе.
— Подумай, конечно. Я просто показала тебе картину своими глазами. Я бы попробовала. Начать новую жизнь, по любви. Если все действительно так, как ты описываешь. И Вика готова принять тебя вот такого, без сана, с двумя детьми.
— Готова?.. Думаю, да. Она готова принять меня женатого, она ни на что не рассчитывает. Она просто любит. Мне иногда кажется — она святая. Она… Ну, она идеал, понимаешь?
— Понимаю, влюбленный мой идиот. Думай. Думай.
Роман Романович вернулся домой затемно. Он бродил по городу, надев наушники, и обдумывал. Слова Кати, разговор с Юлей, вспоминал утро, пытался понять, что сделал не так, как можно было бы избежать скандала. Несколько раз даже брал телефон в руки, намереваясь написать Вике, держал, крутил, пока руки не замерзали, клал его обратно в карман и продолжал свою прогулку. Подходя к дому, в первую очередь он посмотрел на окна своей квартиры. Впервые за несколько лет в них не было света. Его никто не ждал.
С тревожным сердцем Роман Романович открыл дверь и зашёл в темный коридор. Квартира показалась чужой, даже от звука шагов раздалось эхо. Но только до тех пор, пока он не включил свет. Вместе со светом на него обрушился домашний уют. Вот детская кроватка. Подушка еще примята, как будто на ней только-только лежала головка дочери. На полу разбросаны кубики. А на диване любимый Верин зайчик. «Я-я», — звала игрушку дочка. Верин Я-я. Любимый Верин Я-я. Как же она без него сейчас? Наверное, ложится спать и просит у мамы: «Я-я. Дай». А Юля даже и не понимает, скорее всего, о чем речь… Я-я остался с папой… Роман Романович сел на край дивана и схватился за голову. Пальцы прошли по волосам, тело сотряслось от рыданий. Не совсем понимая, что делает, Роман Романович обнял зайца и упал на диван. Он обнимал любимого Я-я и плакал. Обнимал и плакал.
Сколько времени они так лежали, священник не заметил. В конце концов он поднялся на ноги и прошёл на кухню. Вскипятил чайник, налил кружку чая и сел у окна. Надо было что-то решать. Надо было что-то делать.
Священник взял в руки своей айфон и в очередной раз решился написать Вике. Как ни странно, та ничего не написала сама. Хотя еще утром они договорились о встрече. Как будто чувствовала. Да почему как будто? Так и было. Мистика, но Вика и правда чувствовала своего мужчину. Они даже иногда договаривали друг за другом мысли. Она знала, как утешить. Она знала, как поддержать.
— Искушение… Господи, да за что же мне такое искушение? – на глазах снова выступили слезы. — Нет-нет. Надо успокоиться. Надо привести себя в порядок. Роман Романович снова отложил айфон, допил чай и вернулся в комнату. Его слегка трясло, но он взял в руки Псалтырь, встал на колени около иконостаса и принялся читать с первой кафизмы. «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но в законе Господни воля eго, и в законе Его поучится день и нощь», — Роман знал эту кафизму наизусть. Блажен муж, который на путь грешных не встал. Как же актуально прозвучали эти слова.
В этот раз молитва пошла легко. Священник хотел прочитать лишь первую кафизму, но в итоге простоял на коленях около иконостаса больше часа. Псалтырь лечила его душу, от её священных слов становилось спокойнее. Откуда-то появилась решительность. Когда Роман Романович поднялся с колен и отложил книгу, слез уже не было. Он вернулся на кухню, налил себе еще одну кружку чая и снова взял в руки айфон.
«Милая моя Вика, — начал писать он, — я очень рад, что познакомился с тобой. Ты сделала меня счастливым и ни с кем никогда мне уже не будет так же хорошо, как с тобой. Но и ты пойми меня и прости. Я священник. Я семьянин. И я не могу оставить свою дочку. Слишком многое нас связывает. Я не могу оставить сан. Но и служить, находясь в таких отношениях, тоже не могу. Я очень люблю тебя. Но нам надо расстаться. Нам нельзя больше видеться никогда. От этого будет только больнее. Прости меня. То, что ты понимаешь меня, я даже не сомневаюсь. Поэтому не прошу понять. Только простить».
Священник нажал кнопку отправить. Сообщение несколько секунд было серым, а затем побелело – значит на той стороне его прочитали. Еще несколько секунд Роман ждал ответа, но ответ так и не последовал. Да и кого обманывать, Роман Романович настолько хорошо чувствовал Вику, что знал – она не ответит. Она всё приняла, все поняла. И из-за своей сильной любви больше никогда не появится в его жизни.
Роман Романович налил себе еще кружку и насыпал сахар. Похоже, ночь предстояла бессонная.
Читайте также:
