Ахилла

7 февраля она вышла из дому последний раз. Вернулась с ознобом, слегла. Вызванный врач поставил диагноз — пневмония. Антибиотиков не было, болезнь быстро прогрессировала. Через 6 дней доктора признали ее положение безнадежным. Ей было 58 лет, сегодня могли бы сказать — безвременная кончина, по тем временам она была почти старуха. Ее мужа, на 6 старше, называли — «старый князь». У них были сложные отношения, но в тот момент он проявил благородство, позвал ее духовника, и она смогла причаститься — открыто, в присутствии всей семьи. А семья была большая, Елизавета Григорьевна родила шестерых детей. По воспоминаниям дочери, незадолго до смерти она много и сбивчиво говорила — то об истреблении армян в Константинополе, то о свободе совести, упоминая Торквемаду — так звала она Победоносцева, то о людском равнодушии к бедам ближних. Иногда бред ее был даже веселым, она улыбалась и, казалось, светилась от радости. Временами переходила на итальянский — это был язык ее детства. Велела передвинуть ее кровать, чтобы пред глазами была картина Христа в Гефсиманском саду. Незадолго до смерти прошептала:

— И что находят в этом такого страшно-ужасного?

Муж наклонился к жене и спросил:

— Тебе хорошо?

Она ответила:

— Еще бы!

Ее кончина была кончиной праведницы, все, как в житиях святых: полная покорность воле Божьей, радость от ожидания встречи с Творцом.

Текст читает автор:

Духовник сказал, что перевидал немало прекрасных смертей, но такую радостную, даже веселую смерть, увидел впервые. Через годы ее сын в мемуарах напишет: «Из всего прекрасного, что мама нам подарила, самым прекрасным была ее смерть».

Этой праведницей была княгиня Елизавета Григорьевна Волконская (19/31 октября 1838 г. — 15/27 февраля 1897 г.), внучка шефа жандармов Бенкендорфа (по материнской линии) и невестка декабриста князя Сергея Волконского, первая женщина-богослов в истории России, друг Владимира Соловьева, идеолог российского католического движения в XIX веке.

Умерла княгиня в особняке на Сергиевской улице. После революции здание было перепланировано. С осени 1920-го по осень 1921 года в квартире № 12 жила Анна Ахматова — это жилье ей предоставил Агрономический институт, в библиотеке которого она тогда работала. Здесь Анна Андреевна последний раз виделась с Гумилевым. Интересно, знала ли она, что из этого дома 13 лет назад выносили гроб с телом первой русской женщины-богослова Елизаветы Волконской? Если бы знала, возможно написала бы о ней стихи.

В качестве отступления: со старшим сыном Елизаветы Григорьевны Ахматова почти наверняка была знакома: Сергей Волконский был давним сотрудником журнала «Аполлон», в котором Гумилев вел рубрику «Письма о русской поэзии» и в котором впервые были напечатаны стихи, подписанные «Анна Ахматова».

В недавнем прошлом Волконский был директором Императорских театров. В отставку он ушел после того, как объявил выговор бывшей пассии Николая II балерине Матильде Кшесинской за то, что, танцуя балет «Камарго», она не надела фижмы под юбки, как это предусматривал костюм в стиле XVIII века. В мемуарах Волконский объясняет причину слухов о продолжении связи Николая II с приснопоминаемой ныне балериной:

«Кшесинская достигала всего, что хотела. Через великого князя Сергея Михайловича, с которым она жила, она восходила к государю, который в память своих когда-то близких к ней отношений разрешал все ее просьбы. Она при этом умела так обставить свою просьбу, что выходило, как будто ее обижают. Во всяком случае, государю казалось, что она является страдалицей за прежнее его к ней благоволение. Поэтому он думал, что, разрешая ее просьбы, он тем самым восстановляет справедливость, избавляет ее от несправедливого преследования».

Зима 1920–1921 годов стояла на редкость холодная, в комнатах не были ни печи, ни даже буржуйки, так что Ахматова чудом не повторила путь княгини Елизаветы Григорьевны, ведь еще в 1915 году у нее был активный туберкулезный очаг в легких.

Но вернемся к истории княгини Волконской, вернее, сперва — к истории ее похорон. В XIX веке православным становиться католиками безнаказанно было нельзя. Дореволюционный учебник для семинарий Знаменского называл русских католиков «изменниками русской народности и веры», переход в католичество рассматривался как государственное преступление. Им грозило (по Уложению о наказаниях и преступлениях 1845 года) как минимум лишение всех прав состояния, ссылка и изъятие детей (привет ювенальной юстиции!), а как максимум — тюремное заключение. В 60-х, а потом и в 80-х годах, законодательство было либерализовано, но, тем не менее, родственники католички княгини Волконской столкнулись с некоторыми проблемами после ее смерти.

Подробно эту историю описал в своих мемуарах старший сын Волконской — Сергей Михайлович. Духовник Елизаветы Григорьевны, отец Лагранж «сказал, что ему, с точки зрения церкви, безразлично, по какому обряду будет совершаться погребение, — он напутствовал душу покойной, пусть родные поступают с телом по своему усмотрению. Отец пожелал, чтобы погребение было по православному обряду». Сложно понять, зачем, ведь все знали, что княгиня — католичка, она не выставляла этого напоказ, но и не скрывала. Но для старого князя было принципиально, чтобы внешне все оставалось «комильфо». Для взрослых детей эта игра на публику была крайне неприятна. Против воли отца они идти не посмели, однако настояли, чтобы в объявлении о панихиде для газет было указано время не только двух положенных служб, но и третьей. Это был тот час, когда должна была совершаться панихида по католическому обряду.

Объявление привело в негодование Победоносцева. Митрополит Палладий вызвал Михаила Сергеевича к себе и настоятельно посоветовал хоронить супругу по католическому обряду, хотя до этого уже дал позволение на отпевание в Знаменской церкви.

«Что меня больше всего во всех тогдашних обстоятельствах поразило, — писал в мемуарах Сергей Волконский, — это отсутствие в столь важных вопросах определенных, церковной властью установленных и церковным взглядом освященных правил. Вместо церковного глагола — ожидание министерских, как теперь принято говорить, «директив». Помню, в те же дни скончался член Государственного совета Гроот, протестант. Ведомство императрицы Марии просило разрешения отслужить панихиду. Митрополит разрешил, — но „без свечей”».

Единственное, что удалось выхлопотать вдовцу — это разрешение совершить погребение по православному обряду в имении Волконских Павловке. Забегая вперед, скажем, что и это было в конце концов запрещено, похоронили княгиню в итоге на семейном кладбище под Ревелем, в имении Фалле.

От особняка на Сергиевской улице (ныне ул. Чайковского, 7) гроб с телом княгини провожала многочисленная толпа. Пришедшие проститься с Волконской, прочитав объявление в газетах, были удивлены, когда похоронные дроги с Моховой улицы свернули не влево, на Литейную, чтобы направиться в Знаменскую церковь, как стояло в газетном объявлении, а направо, на набережную Фонтанки, и оттуда через Симеониевский мост на Невский и в католическую церковь св. Екатерины.

Вся эта история вызвала много шума в свете, обсуждали, судили-рядили, вешали ярлыки и выносили приговоры — все, как сейчас.

«Одни негодовали на католическое духовенство за то, что оно вырвало такую жертву, другие негодовали на православную духовную власть за то, что она разрешила католический обряд, — писал позже в своих мемуарах Сергей Михайлович. — Я уже забыл те перлы мыслительного убожества, которые тогда сыпались направо и налево, но одно замечание помню. Один почтенный старик, генерал Давыдов, сказал, что, конечно, княгиня Волконская совершила большой грех своим отступничеством, но ведь на панихиде была императрица и приложилась к покойнице; а ведь императрица помазанница, следовательно, через ее молитвенное прикосновение покойная получила отпущение…»

С другой стороны, официальное разрешение и даже предписание похорон русской аристократки по католическому обряду стало фактически признанием права личного выбора в делах веры — пока только для обладателей голубых кровей, но и это было сдвигом с мертвой точки. И как знать, не сыграла ли эта нашумевшая история роль одного из катализаторов появления через 8 лет указа «Об укреплении начал веротерпимости»?

В католичество княгиня Елизавета Григорьевна Волконская официально перешла в 1887 году. В зрелом возрасте она самостоятельно изучила латинский и греческий языки и написала 2 крупных историко-богословских труда. Один назывался «О церкви» и был напечатан в Берлине приблизительно в 1887 году. Другой — «Церковное предание и русская богословская литература» — вышел во Фрейбурге через год после ее смерти, в 1898 году.

В своих книгах княгиня не только занималась апологией первенства римского епископа перед прочими, но что, наверно, важнее для нас сегодня — последовательно защищала духовную свободу в делах веры, право каждого верить по совести, а не по принуждению, и равенства всех в этом отношении перед законом.

О господствующих в то время в России настроениях князь Волконский писал: «У нас, как только человек поднимал голос за свободу веры, его сейчас подозревали, его требованию подыскивалось постороннее побуждение — церковники говорили: он не православный, шовинисты говорили: он не русский, бюрократы говорили: он неблагонадежен».

Книга «О церкви» вызвала бурю негодования среди чиновников от православия. (Надо сказать, что книга вышла не то чтобы анонимно, но без имени на обложке, однако, по-видимому, княгиня никак специально не «шифровалась», и выяснить авторство не составило труда.) Обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев, назвавший Волконскую самой опасной женщиной в России, назначил двух официальных оппонентов, профессора Казанской духовной академии Беляева и настоятеля петербургского Казанского собора протоиерея Лебедева. Они написали свои опровержения на книгу «О церкви», хотя она была запрещена к ввозу в Россию, и ее читателями могли стать лишь немногие. Сергей Волконский вспоминал: «Ни перед какой низостью не остановились наши чиновники богословия, чтобы не только подорвать доверие к книге, но и опорочить автора. Довольно сказать, что опечатки берлинского издания были использованы и обращены в укор автору как сознательные с его стороны искажения; он был обвинен в самых чудовищных подлогах. Я уже не говорю о всяких побочных обвинениях в области того, что принято называть инсинуациями, — отсутствие патриотизма, неблагонадежность, «польские симпатии» и тому подобная оскорбительная дребедень».

По закону католическая пропаганда (а издание книги вполне под пропаганду попадало) каралась лишением собственности, не говоря о заключении в монастырь, покаянии и прочих мерах увещевательного характера. Но никаким прещениям и наказаниям княгиня не подверглась — времена были не то чтобы вегетарианские, но в отношении инославия суровость несколько смягчилась в сравнении с николаевской эпохой, в особенности, когда дело касалось привилегированных сословий. Никак не пострадал и ее супруг, репутацию которого она берегла до такой степени, что о ее труде и его публикации он даже не знал. А когда узнал, выразил свое негодование в письменном виде: то ли отношения между супругами были уже настолько холодными и официальными, что иначе они серьезные темы не обсуждали, то ли, как истинный аристократ, он боялся, что при личном разговоре даст волю эмоциям.

Елизавета Волконская известна как первая католичка, оставшаяся в России. Обычной судьбой русских католиков становилась эмиграция. Князь Дмитрий Голицын стал священником в США в 1795 году, его кузина, Елизавета Голицына, тоже переехала в Америку. Эмигрировал и Владимир Печерин, ставший за границей католическим священником.

Вторую книгу Волконская писала 7 лет и закончила 14 сентября, в день Воздвижения Креста, за 5 месяцев до смерти. Мысль о книге не покидала ее и во время последней болезни. Перед кончиной она сказала дочери: «Просмотри примечания».

Для издания рукописи княгини в Европе нужно было разрешение католического епископа. Немало пришлось Сергею Михайловичу побегать по Риму, родному городу матери, в поисках священника, знавшего русский язык и согласного прочитать книгу и написать о ней отзыв для духовного начальства. Наконец, многострадальный труд в 580 страниц вышел в свет во Фрейбурге в январе 1898 года.

«Всякий, кто интересуется вопросом соединения церквей, должен будет приветствовать появление предлагаемой книги, — писал Волконский в аннотации. — Она имеет целью показать, насколько искусственна та пропасть, которая, по мнению русских богословов, разделяет Римскую церковь и церкви Восточные. Уже несколько столетий подряд восточные христиане воспитываются на том, будто понятие о верховенстве Римского Епископа было неизвестно христианской древности и будто главенство папы есть, таким образом, своего рода узурпация, которой не должны признавать те, кто хотят оставаться верными церковному преданию. За последние двадцать лет русская духовная литература, кажется, особенно усердно потрудилась над делом разобщения церковного единства. Для обоснования своих доводов официальные представители «русского православия», по-видимому, ни перед чем не останавливаются: путем искажения текстов, умышленных пропусков, тенденциозных вставок, произвольных толкований память о вселенском главенстве Римского Епископа понемногу сглаживается со страниц святоотеческих писаний.

Автор настоящей книги разоблачает недобросовестность подобных приемов; его труд поэтому встретит сочувствие не одних верных сынов католической церкви, но и каждого, кто — независимо от религиозных убеждений и вероисповедных различий — стоит за раскрытие истины во всяком деле, уважает добросовестность исторических исследований, умеет ценить бесстрашие в борьбе против невольного невежества и вольного мрака и жаждет лишь одного — да будет свет».

«Церковное предание и русская богословская литература» — не переиздана до сих пор (в электронном виде ее можно скачать тут). «О Церкви» переиздавалась в России последний раз в 1909 г.

Католиками стали трое из шести детей княгини. Мария Михайловна в 1901 году приняла католичество в Швейцарии, стала автором ряда религиозных сочинений, переводила на русский язык произведения католических авторов.

Александр Михайлович в 1930 году стал католическим священником византийского обряда. Написал историко-догматический труд «Католичество и Священное Предание Востока».

Петр Михайлович также принял католичество, в 1931-1937 годах работал в архиве католического митрополита Андрея Шептицкого, где занимался сбором и систематизацией материалов, касающихся русского католического движения XX века.

По всей видимости, и Сергей Михайлович тяготел к католичеству — после кончины отпет он был в католическом храме в Америке, и панихида по нему в Париже тоже была в католическом приходе.

Иллюстрация: Елизавета Волконская. Гравюра В. Унгера

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: