Ахилла

Повторяем один из интереснейших текстов 2017 года.

Пишу свою историю в заданных рамках «Исповеди анонимного прихожанина». В настоящее время прихожанкой какого-либо храма не являюсь. Хочу особенно подчеркнуть: дело не в том, что меня обидели, разочаровали конкретные люди (хотя рассказывать буду именно о людях, а о чем же еще?), а в том, что за 10 лет пребывания в православной системе я категорически перестала понимать, зачем она верующему человеку в принципе может быть нужна.

Я безусловно верую во Христа. И могу исповедовать свою веру любыми способами где угодно; в идеале Христа исповедуют всей жизнью. Мне не нужен храм, чтобы там молиться — я могу молиться в любом месте, где окажусь. Мне не нужны частые исповеди — просто потому что нечего часто исповедовать (отдаю себе отчет в своей, мягко скажем, удаленности от идеала; но повседневно не нарушаю заповеди Декалога, а бесконечно каяться в том, что не получается постоянно радоваться, как-то глупо; мне нечего каждую неделю рассказывать о себе священнику, остается формула «словом, делом, помышлением» — но я против произнесения формул, за которыми не стоит конкретики и — в данном случае — реального покаянного настроя; его у меня нет, если я не чувствую себя реально виноватой; придумывать же себе какие-то согрешения — увольте, это глупое фиглярство). Единственное, чего я не могу получить вне церкви, — это причащение Крови и Тела Христовых. Поэтому я пришла к утилитарному использованию храма: прийти на литургию, причаститься и уйти сразу после отпуста.

У меня очень большие вопросы, недоумения, претензии к РПЦ. Складывается ощущение, что она не только объявляет, но и в самом деле считает себя непререкаемым монополистом Истины. Но «Бог… творит елико хощет», Дух Святый пребывает где Ему угодно и почивает там, где РПЦ Его и вовсе не желала бы видеть. Так было и так будет, Бог — везде и во всем, в каждой пылинке созданного Им мира. А РПЦ пытается загнать Его в стойла своих храмов, вещать Его именем и запретить общаться с Ним вне своего посредничества. Слава долготерпению Твоему, Господи!

В своей исповеди расскажу о наблюдениях, которые сделала, пока была довольно активной прихожанкой одного из питерских храмов. Имена-явки-пароли называть не стану, потому что это не донос, а мои размышления и рефлексия. Еще раз подчеркиваю: меня не обидели, не растоптали, не принизили как личность, не поругали моей веры. Я просто пожила в шкуре прихожанки, потом эта шкура отмерла. Осталось главное — жажда Христа, вера в Него, какие-то зачатки понимания, что значит исповедовать Христа жизнью. Стараюсь следовать по этому пути. Достигла на нем пока очень немногого. Но убеждена, что и этого бы не было, не уйди я из храма. Впрочем, речь вовсе не о моей теперешней жизни, а об опыте погружения.

Я христианка

За 10 лет своей церковной жизни пришла я вот к чему — к главному.

Я христианка. Я не желаю называть себя православной, поскольку не считаю, что разделение на православных, католиков, лютеран и проч. и проч. вообще как-то созвучно духу христианства. Апостол Павел говорил о жизни во Христе без национальностей, о равенстве всех во Христе. Разделения искусственны, это результат соревнования разных систем, типа мы системнее, мы равнее. Чушь все это и никакого отношения к евангельскому слову не имеет.

Живя в России, я нахожу правильным для себя причащаться Плоти и Крови в храмах РПЦ. Мне не близок дух поместной церкви Московского Патриархата, однако ж дух ущемленных в России католиков и бравых протестантов близок еще менее.

Причащалась с католиками — продуманно, выносив эту идею, в Саграда Фамилия в Барселоне. Этим причащением поставила точку на своем послушании Матери-Православной Церкви, которая грозит всякими карами за «совет с нечестивыми». Они не нечестивые, они христиане, и часто куда более христиане, чем свирепо рвущие на себе рубахи бородатые русские попы, готовые громить радиостанции и собирать рати для отжатия Исаакия. Они живут своей жизнью, западные католики, молятся и не зациклены на бабле и фиглярстве, как МП. Во всяком случае выглядят они куда более адекватно и симпатично, нежели «царственное священство» отечественного разлива.

Как я стала прихожанкой православного храма

Я крестилась в 20 с небольшим, в девяностые, не потому что уловила «призывающую благодать» или уверовала, — тогда крестились очень многие из моего круга. И я бездумно последовала примеру знакомых; что греха таить — и «на всякий случай». Но становиться стабильной прихожанкой какого-то храма, участвовать в таинствах я не собиралась. И не участвовала.

Потом в моей жизни произошла трагедия — погиб ребенок. И я не знала, куда от себя деться, вообще где голову приклонить.

Подруга привела в храм поговорить со своим духовным отцом. Он сказал мне тогда, что печалиться нечего, потому что случившееся со мной — «преданья старины глубокой» (это было через полтора года после той смерти), предложил приходить в свою церковь. И я согласилась, потому что, в общем, было все равно, куда приходить — лишь бы приходить куда-то.

Я стала ездить в этот храм на другом конце города.

Отношения «духовный отец — духовное чадо»

Через пару месяцев посещения всенощных и литургий отец-настоятель, которому я исповедовалась, спросил меня: «У тебя есть духовный отец?» Я ответила, что нет. Он вскинул бровь: «Разве я тебе не стал духовным отцом?» Я ответила: да, конечно, стал. Так у меня появился духовный отец, а я стала духовным чадом. (Меня всегда удивляло в системе того прихода, что по неписаному обычаю духовные чада обязаны помнить дни рождения, именин, хиротоний своих отцов, а также поздравлять их матушек и детишек; но вот духовный отец понятия не имеет о днях рождения и именин своих чад; на мои вопросы мне неизменно отвечали: «Так он один, а чад этих у него сколько! Что ему всех в голове-то держать». И это вызывало новый вопрос: а зачем заводить такое количество чад, если ты не можешь удержать в голове их дни рождения и именины? На него уже никто не мог ответить, только сердились и говорили о моей гордыне, зацикленности на себе и что надо бороться со страстями.)

Отец-настоятель очень много проповедей посвящал вопросу подчинения духовных чад духовному отцу. Помню проповедь о том, как должно брать руку священника для поцелуя: люди гордые и заносчивые подносят руку иерея к своим губам, в то время как смиренные сами наклоняются к руке. Помню другую: в ней ставился в пример остальным прихожанам один из служителей храма, который всякий раз, уходя домой, брал благословение, потому что «а вдруг что».

В проповедях часто звучала тема возмездия, отец-настоятель очень любил рассказывать, как Бог расправляется с теми, например, кто летней порой уезжает на дачу и возделывает огород, вместо того чтобы предстоять на всенощных и литургиях. Формировалась безупречная логическая цепочка: вот тот-то ногу сломал, получил страшный диагноз и т. д., пришел в храм и спросил, за что ему это. А я (в смысле — отец-настоятель) спросил его: «А почему я тебя не видел два месяца? Где ты был? Грядки копал? И ты спрашиваешь после этого, за что тебе испытания? Иди еще покопайся в земле вместо посещения церковных служб — может, и вовсе помрешь».

Настоятель внушал прихожанам, что смерть — венец мщения Бога людям за нерадивость, непослушание, недисциплинированность. Его слушали и боялись, записывали полусвязные длиннющие проповеди на диктофоны, тиражировали записи, продавали на дисках в свечных лавках.

…Я спросила своего духовного отца, что есть послушание. Дело было во время поездки в Израиль. И он ответил: «Вот завтра наша группа возвращается домой. А я возьму и скажу тебе: а ты оставайся здесь. И ты останешься. Это и есть послушание. Поняла?» — «Да», — я меньше всего на свете хотела такого послушания, но надо же было его не спровоцировать, прикинуться шлангом, чтоб он, и правда, не озадачил. «И что, ты останешься?» Я сделала морду тяпкой, сказала «да, батюшка» — и склонилась над его рукой. Послушания остаться он, слава Богу, не дал.

Перед каждым постом отец говорил: «Не возьмете благословения на пост — пеняйте на себя. Вам хуже будет. Скорби, болезни, искушения постом посетят. Надо благословляться заранее. Вот начнется пост — а вы не благословились, всё, я уже не дам благословения. И будет вам худо». Я недоумевала: речь шла не о послаблении поста, а о соблюдении устава. Зачем благословляться на соблюдение устава? Люди опытные объясняли, что будут скорби, если не благословиться, практически точно.

В идеале благословляться надо было на всё. Чада благословлялись сходить на концерт Петросяна. Это отец разрешал. А вот на Задорнова не благословлял.

Отец-настоятель грозно требовал от чад благословляться на отпуск и передвижения. Пугал, что ежели кто купит путевку и поедет по ней, не благословясь, будут всякие скорби (воображение паствы рисовало крушения самолетов и теракты); сообщал, что не будет благословлять поездку по уже купленной путевке — потому что не надо его ставить перед фактом, порядок есть порядок: сначала благословись, потом покупай. Были случаи, когда люди покупали горящие путевки, приходили благословляться, он не благословлял, устраивал скандал, и чада не ехали — путевка и деньги пропадали.

Отец часто говорил в проповедях: «У православного христианина, особенно — у христианки, должны быть три протоптанных дорожки: дом — храм — работа. Больше никуда ходить не надо. Вам вообще больше ничего не надо, запомните: дом — храм — работа. Остальное — уже от лукавого».

Не поощрялось без благословения посещать другие храмы. Об участии в таинствах где-то «на стороне» вообще не могло быть и речи. Только если отец по какой-то очень серьезно обоснованной чадом причине разрешит в виде исключения причаститься. А исповедоваться у других священников просто нельзя, никогда. Если благословил причаститься в каком-то другом месте, там надо говорить: я исповедовался у своего духовного отца, он благословил у вас причаститься. Отец-настоятель говорит, что девизом православного должно быть: «один храм — один священник».

С причащением — вообще отдельная тема. В храме было (и сейчас есть) два «центровых» священника: отец-настоятель и отец-директор воскресной школы. 80% прихожан поделены на духовных чад одного и другого. Когда наступает момент причащения, сколько бы чаш ни вынесли, чада стоят к чашам своих отцов. Под это подводится теория: «Человек должен знать, что причастие и благодать Святого Духа к нему поступают только через его духовного отца». В особенности важно, чтобы это знали дети, их с младенчества приучают послушаться духовным отцам (только вот почему-то они часто, как подрастут, стараются держаться от храма подальше).

На приходе не благословляется здоровым людям причащаться на Святки, на Светлой, после Троицкой сплошной — потому что «нельзя причащаться без поста». За каждой литургией также причащаться не дозволяется, постился ты или не постился (исключение — Великий пост). Духовный отец никак не мотивирует своих благословений причащаться или не причащаться. Прихожане полагают, что отцы поступают по воле Божией.

Я задавала много вопросов своей подруге, приведшей меня в приход. Она честно отвечала в силу своего разумения и опыта. Я спрашивала, в частности, зачем читать молитвы, слова которых не исходят от меня, из моей души, которые я просто вычитываю, чтобы вычитать. Она ответила: отец-директор воскресной школы говорит на занятиях, что, поскольку качество молитвы лаика весьма низко, она не может быть услышана Богом; можно взять только усердием, количеством, то есть непрерывным бубнежом чуждых тебе малопонятных слов. По мысли этого отца, которую он исправно доводил и доводит до всех обучающихся в ВШ, ввиду низкого качества духовных отправлений лаика тому не может быть явлена и воля Божия. Посему ежели лаик желает узнать таковую, он должен прийти к духовному отцу и испросить. А духовный отец помолится, и Бог ему сообщит свою волю, которая уже после такой апробации будет сообщена лаику. (Я до сих пор не понимаю и, наверное, никогда не пойму, чем эта методика узнавания воли Божией отличается от взаимодействия с сивиллами, пифиями и прочими шаманами.)

Волю Божию у своих духовных отцов постоянно узнавали и узнают все. Расскажу о нескольких ситуациях.

У одной прихожанки умер муж, от него осталась некоторая сумма, которую можно было потратить на приобретение земельного участка или… нового компьютера. Она пришла к духовному отцу испросить воли Божией, что покупать. Он сказал, что должен подумать и помолиться. Духовная дочь ходила к нему полгода, а он все молился, но воля Божия ему все не открывалась. Наконец «ответ» был получен: купить компьютер, что эта женщина и сделала.

Одинокая пожилая регент хора захотела взять кошку. Она обратилась к своему духовному отцу (отцу-настоятелю) за благословением. Он не благословил: воли Божией нет. Женщина ходила к нему около года и упрашивала помолиться и просить Господа разрешить взять кошку. В конце концов Господь снизошел к ее просьбам.

У одной прихожанки сын долго сожительствовал с девушкой вне брака. Но наконец-то сделал предложение, пара подала заявления в ЗАГС. Счастливая мать пришла к своему духовному отцу благословиться на хлопоты по устройству празднования. Он спросил, какого числа будет церемония. Оказалось, 22 июня. Тогда духовный отец сказал женщине, что не благословит ни за что играть свадьбу в день начала войны, на то нет и не может быть Божией воли, а если вздумают все же жениться без благословения, ждать им скорбей. Женщина испугалась и уговорила сына и будущую невестку перенести свадьбу на пару дней позже. После этого благословение было получено, и воля Божия покрыла мероприятие. Однако одна из гостей во время танцев поскользнулась, упала и стукнулась головой. Ничего страшного, но новоиспеченная свекровь сделала вывод: «Вот, послушались отца — и у гостьи только шишка. А не послушались бы — убилась бы насмерть!»

Отец-настоятель примерно раз в год начинал требовать от духовных чад «откровения помыслов». Так он называл негатив по отношению к себе, который просил выносить на исповедь. Но я и мои знакомые не велись на его увещевания, что все должно быть по-честному и надо высказывать правду-матку, потому что на приходе нет-нет да приключались очень неприятные разборки. Например, одна женщина имела маленький бизнес, потом (по благословению отца-настоятеля, узнавшего о том Божью волю) закрыла его. Деньги потихоньку проживала, да и было их не очень много. И в какой-то момент решила 50 тысяч пожертвовать на нужды храма. Она принесла их отцу-настоятелю, а тот подозвал секретаря и буркнул: «Забери тут, пожертвование какое-то». Секретарь положила деньги в карман, и все разошлись.

Буквально через несколько дней эта жертвовательница услышала проповедь отца-настоятеля, в которой тот говорил, что, мол, необходимо благодарить своих благодетелей, даже за какие-то малосущественные благодеяния, иначе Бог накажет. После проповеди она подошла к отцу и спросила, как же так: он ей не сказал «спасибо» за пожертвование, а сам утверждает в проповеди, что благодарить необходимо. Тогда отец схватил ее за руку и потащил через весь храм к распятию. Там, у Креста, он плюхнулся перед ней на колени, стукнул лбом в пол и прокричал: «Спасибо тебе, Марина, спасибо тебе!!!» Потом встал, отряхнулся и заявил, тоже очень громко, чтобы все окружающие слышали: «Теперь твое благодеяние сгорело, потому что ты заставила меня тебя благодарить. Поняла? Твои деньги ушли в песок».

Про духовное окормление

Однажды отец-настоятель разразился серией проповедей про родовые грехи. Он утверждал, что преступления предков каким-то образом отражаются на жизни потомков до седьмого колена. И если мы хотим что-то изменить в своей жизни, нам надо молиться о тех преступниках, которые чего-то наделали давным-давно, когда наших родителей еще и в проекте не было, а также просить у милосердного Господа ослабления родового греха и наказания за него. На приходе появилась распечатка составленной отцом молитвы для замаливания родового греха, было предложено включить ее в утреннее или вечернее правило, особенно тем, у кого жизнь складывалась не самым благоприятным образом.

Я хотела взять распечатку для знакомой из другого храма, но на меня зашикали, что делать этого нельзя. Я удивилась, почему. Оказалось — чтобы «не подставить» отца-настоятеля.

Я не единожды была очевидицей сцен, когда к отцу-настоятелю приносили перед крещением младенцев. Он сообщал родителям, что лица детей надо закрывать от недоброго глаза и порчи, показывать только самым близким и проверенным людям.

На приходе, как я уже говорила, очень высоко ценились проповеди. В них звучали порой весьма нетривиальные мысли, а продолжительность слов пастыря варьировала от получаса до полтора часов (минут 40–45 звучали самые типовые слова). Из этих проповедей я узнала, что надо непрерывно молиться Иисусовой молитвой и учиться этому при каждом удобном случае, и что у отца-настоятеля была даже одна такая духовная дщерь, у которой был дар самодвижущейся молитвы, она продавала железнодорожные билеты и все время творила молитву, вообще всегда ее творила, и к этому надо стремиться. (Спросить, зачем, было не у кого, обращаться с вопросом к самому отцу показалось неловким — так и остался образ этот недостижимым идеалом невесть чего.)

Очень мощно как-то Великим постом вдарил отец-настоятель по, казалось бы, нормальной человеческой привычке скорбеть перед лицом смерти, да еще когда умирает кто-то близкий. На родительские субботы он обличал плач и рыдания, пояснял, что когда человек уходит, надо радоваться тому, что он наконец-то получил возможность войти в Царство Божие и молиться об этом самом Царстве для него, а уныние есть саможаление, которое неполезно никому, от осиротевшей семьи и друзей до покойного. Взять себя в руки, сосредоточиться, верить в лучшее, молиться, преисполниться оптимизма и радости будущей встречи!

Будучи до принятия сана военным, отец-настоятель любил четкость и дисциплину во всем. Чтобы стать прихожанином храма, надо было подать соответствующее заявление. В течение двух лет после этого ты был кандидатом в члены прихода и исполнял оговоренное и благословленное послушание. Затем, заслушав на общем собрании характеристики, данные кандидату старшими по послушанию, голосовали за полноценное членство.

Благословения отца-настоятеля пастве через секретаря передавались сотским, сотскими — десятским (такая была создана структура: прихожане поделены на сотни, над каждой сотней — сотский, а внутри сотни десятки во главе с десятскими).

Стандартно на любой пост не благословлялось посещение каких-либо увеселительных заведений, походы в музеи, на концерты даже классической музыки, просмотр художественных фильмов, чтение произведений художественной литературы, пользование интернетом кроме рабочей необходимости. Раз в пост предполагалась аналитическая исповедь, на которую пасомый должен был вынести ведущую страсть, которая его данным постом терзала и мучила. Запись на такие исповеди шла заранее.

Когда отец-настоятель уезжал куда-нибудь на Кипр, на Афон или в Св. Землю, десятские получали от сотских информацию, что де отец нынче будет молиться за приход у иконы Пантелеимона-целителя, или у Киккской, или у Гроба Господня, и рассылали членам своей десятки. Я тоже была в одной из десяток и получала такие письма счастья — до сих пор, как и тогда, ума не приложу, что с ними можно и должно было делать. Спрашивала у других прихожан — те пожимали плечами (по поводу моей дурости) и говорили, что это же очень важно, что отец-настоятель за нас молится. На мои глупые вопросы, не в порядке ли вещей настоятелю молиться за свой приход, снова пожимали плечами. Но ответить что-то более дельное кроме «если ты этого сама не понимаешь, тебе никто не объяснит, это надо прочувствовать» по поводу, зачем мне знать, когда именно и где отец помолился за приход, никто не мог.

Отец часто благословлял своим чадам молиться неожиданным святым. Так, привез с Кипра информацию о почитаемом там св. Фанурисе и его икону и стал утверждать, что этот Фанурис — вообще главный скоропослушник из всех святых. Предлагал молиться ему в разных случаях, утверждал, что тот является по первому зову и «все исполняет», и даже пытался пригласить Фануриса в свою приемную. К счастью, эта попытка осталась намерением.

В другой раз он благословил серьезно больного человека пойти на могилу протоиерея Василия Ермакова, взять цветок с могилы и прикладывать к больному месту (опухоли). И конечно, молиться отцу Василию о выздоровлении.

Вообще он очень любил и любит сейчас всяческие святыньки, коллекционирует мощи. На память очень многих особо почитаемых святых из алтаря выносят ковчежцы и приглашают прикладываться. Не обходится без очевидных курьезов: духовные чада привезли из Рима отцу в подарок шишку пинии с места усекновения апостола Павла. И вот эта шишка апостола Павла сделала головокружительную карьеру: ее стали выносить для воздавания почестей и православный народ с удовольствием ее лобызал.

Отец-настоятель регулярно призывал и призывает паству поддерживать власти. Рассказывает в проповедях о глубокой вере и воцерковленности Полтавченко, призывает поддерживать единоросов, в открытую с солеи благословлял своих чад и весь приход на президентских выборах голосовать за Путина. Естественно, с удовольствием рассказывает о врагах России и церкви, задача которых — любыми способами вести подрывную работу, подрывать авторитеты, дискредитировать, будоражить. Провозглашает всякие прогосударственные и патриотические лозунги, объявляет Россию оплотом православия и надеждой всего мира и т. д. и т. п.

С самого начала моего внедрения в приходскую жизнь поразило разделение прихожан на обычных и привилегированных. К привилегированным относились с придыханием, их умильно встречали и провожали, их исповедовали не тогда и не там, когда и где всех; они выделялись особой статью и достоинством, с которыми себя несли. Мне шепотом поясняли, что это же ктиторы, их надо знать в лицо и любить, потому что они столько для нас делают, столько для нас делают…

Исповедовал отец-настоятель этих VIP-ов перед причащением по воскресеньям в особом отведенном для этого месте. Иногда процесс затягивался и мог достигать получаса — минут сорока. Чтобы паства в это время не скучала, бодрые пономари или псаломщики читали в микрофон жития Димитрия Ростовского, конечно, слушать это ни у кого не было сил — и прихожане обсуждали свои насущные вопросы, дожидаясь Чаши. Храм наполняло ровное заунывное жужжание, на фоне которого маразматическим рельефом проступали старинные небылицы. Отец-настоятель, кстати, полагал и полагает Димитрия Ростовского весьма занимательным и перспективным православным чтением, воспитывающим людей в духе православного патриотизма, и благословляет читать их каждый день (а постом — еще и конспектировать). Совсем недавно я беседовала с одной прихожанкой того храма, и она спросила меня: «А ты не знаешь, в других храмах по одному или сразу по несколько житий Димитрия Ростовского читают перед причащением?» Каково же было ее изумление, когда я ответила, что в других храмах такой практики я не встречала. Она не бывала на литургиях в других храмах: ведь это не благословлено.

После каждой службы отец-настоятель давал статистическую справку: сколько человек присутствовало в храме, сколько причастились, из скольких чаш. Полагаю, что эти сведения отправлялись затем в благочиние и епархию. Едва ли ошибусь, предположив, что по мысли священноначалия, неуклонно росшее число молящихся и причастников должно было наполнять хорошей, православной гордостью за родной приход сердца лаиков, служить патриотическим стимулом крепить ряды, не пропускать литургий и всенощных, нести послушания и испрашивать благословения.

Воскресная школа и отец-директор

Особого внимания заслуживает окормление паствы силами воскресной школы и через нее. Я уже упоминала об отце-директоре воскресной школы, богатом духовными чадами под стать отцу-настоятелю. Особый почерк этого деятеля отечественного православия весьма примечателен, но не менее примечательна и сама эпическая история его пути к хиротонии. Цитирую ее по подручному интернет-источнику, поскольку лучше не напишешь: 

Предыстория попа Георгия и матушки его Иулиты

Жил-был в провинции один малый, не лишенный музыкального слуха и неких певческих способностей. Окончил он местное музучилище и приехал в тогда еще Ленинград, в надежде поступить в консерваторию. С попытки этак четвертой поступил (а меж ними работал на стройке да разнорабочим, жил в общаге).

Итак, поступает он в консерваторию и начинает обучаться, не особо успешно, но как-то. И знакомится между прочим со студенткою дирижерского отделения, а сам-то певун-тенор. Ну, они друг друга полюбляют, женятся и рожают сына. А время уже даже не перестроечное (когда они на последнем излете каких-то там гарантий приступали к обучению), а глубоко бандитское, сиречь середка 1990-х. Ну вот, они со своими дипломами об умении консервировать (понеже консерваторию с грехом пополам окончили) оказываются на улице, а младенец-то орет. Они его сдают ее родителям, а сами подаются в уличные музыканты. Ездят по разным городам, поют в переходах метро, шляпят. И даже в Скандинавию подаются и там шляпят тож. Однако ж сердце материнское за младенца неспокойно, да и родители сообщают при малейшей оказии, что орет.

И вот возвращаются супруги-песняры уличные уже в Петербург, без особых денег и особых перспектив. И рыщут оне в неудачных поисках работы там и сям. Вдруг бац — объявление: нужны певчие в восстанавливающийся храм. Ну певчими так певчими, в храм так в храм, им выбирать особо не приходится. Но вынуждены креститься, да-с. Начинают спевать знаменным распевом, чтобы была особая фишка. Спевают и спевают, новоиспеченный отец-настоятель им потихоньку башляет, вот и младенчику на молочишко, и им как-то уже можно жить.

Но тут наш регент-тенор (назовем его Георгий) смекает, что нужно ж подрасти как-то в плане церковно-чиновном, а то так петь по-знаменному можно до позеленения, и все пребудет на одном месте. Составляет разговор с отцом-настоятелем, как бы, мол, мне бы как-то вот того-с. «А что ты делать станешь?» — резонно вопрошает отец. «А я, — грит наш Георгий, — стану… учить катехизису, вот. И супруга моя — тож. Она станет детей учить, а я, стал быть, взрослых». «Да ты сам его не разумеешь», — грит отец-настоятель с сомнением. «Дык вот я уж и Дроздова приобрел», — демонстрирует Георгий книжечку, которую, и правда, зачем-то прикупил. «Ну, раз так, — благословляю, — резюмирует отец-настоятель. — Будем с тобой и с твоей супругой приход собирать тогда. Ты какбэ идеологом станешь. Иди учись, что ли, это параллельно с учением пасомых-то».

И к клиросу у Георгия прибавляется еще куча всяких дел: он и в семинарию ходи, и курсы для ЦПШ по Дроздову составляй, и читай, и супругу свою назидай, чтоб читала малым детям. Маята. Но он упорный, Георгий-то, через пару годочков уже рукополагается во диакона, потом и в иерея. Правда, далее Дроздова и знаменных распевов ему не уйти, зато постепенно насиживает вместе со своей матушкой отличное место. Он так и сяк песочит пасомых, нерадивых к разумению дроздовского Катехизиса, пугает экзаменами, заставляет шпарить наизусть, между прочим, не только Дроздова, но и Евангелия, и даже 118 псалом. И кто запинается на экзамене, того выгоняет. Православные падают духом, тащат ему подарки на двунадесятые праздники, именины и годовщины хиротоний. Георгию это весьма нравится. А одна прихожанка, пребывая в ужасе и страсе пред георгиевским экзаменом, даже отписывает Георгию доставшуюся ей по наследству комнату. Сие событие воспринимается Георгием как сбыча Божией воли, типо: правильным путем идешь, Георгий, все в твоих руках, сим победиши.

Младенец же Георгиев растет в соответствующей атмосфэре. Родители крутятся что твоя юла: и поют, и преподают, и домостроительством занимаются. Пребывая в таковском деловом алгоритме, отрок сей с младых ногтей мотает на ус, что храм Божий и приход — уникальное место, микрокосмос, в котором делаются карьеры, деньги, квартирки, машинки; главное — трудолюбие и правильно направленное пасение овец словесного стада. Отец же назидает его всякий раз: «Зри, чадо, все мое — твое, достойно подхватишь мое, так сказать, знамя, станешь петь на крылосе да спрашивать 118 псалом, и будет у тебя всё, как у твоего родителя. Путь сей не усыпан розами, предусматривает тяжелое каждодневное напряжение, зато и плоды его сладки. А главное — не жалеть себя, паче же не послаблять пасомым».

Выросши при родителях-пчелах, без устали сбирающих сей благой нектар, кроха вполне предсказуемо порешил получить два образования. Сначала — педагогическое, чтобы, став восприемником ЦПШ, созданной его родителями, уверенной рукой и с должным апломбом назидать чад Церкви по Дроздову; а после, ясное дело, духовное, чтобы, подобно отцу, уловлять словесное стадо и расти, расти, расти все вверх да вверх, карабкаясь муравьем от комнаты к квартире, от лады-калины к инфинити, пожиная щедрые плоды Божией благодати, изливаемой в особом месте для особых людей.

По негласным правилам, довлеющим на приходе, каждый прихожанин, хоть в какой-то мере склонный к интеллектуальной деятельности, должен был пройти через горнило воскресной школы. Это вполне способствовало претворению в жизнь излюбленной схемы отца-настоятеля «дом — храм — работа — дом», потому что не оставляло уже никаких времени и сил для походов куда-то «на сторону». В субботу прихожанам было под страхом Божией кары регламентировано посещать всенощную, которая начиналась в 18 и могла длиться и до 21, и до 22 и более, в зависимости от того, какой продолжительности проповедь затем решит сказать отец-настоятель или — в его отсутствие — отец-директор школы. В воскресенье по холодку все сомкнутыми рядами шли на литургию, раннюю (к 7 утра) или позднюю (к 10). И если ранняя длилась не более 3 часов (должна была хоть как окончиться к началу поздней), то поздняя могла быть и 4 часа, и 5, однако все же обычно обходилось 4 часами. И вот через пару часов после литургии начинались занятия в ВШ, по классам, так что у большинства прихожан весь день воскресный оказывался сопряжен с обслуживанием религиозных и духовно-просветительских надобностей. Совсем к вечеру воскресенья прихожане возвращались домой, чтоб тихо поужинать, помолиться и опочить в преддверии очередной трудовой недели.

Основной миссией ВШ было утверждение в головах прихожан мысли об их всяческой «недоделанности». Оставалось только дивиться милосердию Божию, как Он не стирает с лица земли таких глупых, никчемных, несообразительных недотыкомок, каковыми себя ощущали (и по сей день ощущают) обучающиеся. Не смог вызубрить и воспроизвести текст Св. Писания буква в букву, переставил слова в изречениях Святых Отцов, не разумел смысла прообразования, не смог внятно и логично ответить на вопрос, что есть поклонение в Духе и Истине, дерзал иметь и высказывать свое мнение по поводу Евангельского чтения, усомнился в толковании Феофилакта Болгарского, заснул (!) на занятии… Обучаемым снова и снова втолковывалась максима о том, что волю Божию о себе можно получить через духовного отца, а самому-де и дерзать нечего, ибо качество молитвы и духовной жизни, извиняйте, ниже плинтуса.

Для меня до сих пор загадка, по какой причине сотни, в общем-то, неглупых, состоявшихся людей участвовали (и участвуют!) из недели в неделю в этом мазохистском мероприятии, позволяя невежественным, зачастую малограмотным «учителям» растаптывать их самооценку, демонстрировать свое мнимое интеллектуальное и какое-то «духовное» превосходство. Скажете, необходимо смирение? Никто с этим не спорит, смирение нужно христианину как воздух, но ему ведь дана Господом и голова — и не чтобы преклонять ее перед чем попало, изображая это смирение, а чтобы думать — в том числе и соображать, перед чем смиряться, а перед чем — нет. С моей точки зрения, смиряться перед малограмотностью, ограниченностью, глупостью — это попустительство, а никакое не смирение. Попустительство разрушает души всех участников процесса, создает иллюзии, кривые зеркала.

Я, желая в полной мере поучаствовать в приходской жизни, пошла учиться в ВШ. Хватило меня, кажется, на 4 или 5 занятий. Далее стала задавать вопросы, что бы могло значить происходящее в оном пространстве, но ответов не получила. Посещать мероприятие прекратила ввиду его очевидной бессмысленности и неприложимости ни к каким сферам жизни. Обсуждала с другими людьми. Они признавались, что тоже не понимают смысла этого обучения, но упорно продолжали начатое. Причины назывались разные: не привык бросать процесс; может быть, дальше что-то такое откроется; я понял, что настолько духовно незрел, что не могу вникнуть в очевидное, и спасибо, что меня терпят эти святые люди; мне интересно наблюдать за процессом, посмотрю, что дальше будет…

Правда, многие на приходе и по сей день гордятся своим образованием, полученным в ВШ. Совсем недавно в ней отменили экзамены, вроде бы по требованию епархиального начальства. До того же в конце учебного года (в мае) верующим становилось сильно не до молитв и вообще ни до чего — они лихорадочно строчили шпоры, что-то зубрили и стучали зубами от ужаса засыпаться на экзамене. Все как один просили молитв — чтоб Господь сподобил их благополучно сдать очередной экзамен в ВШ (там 5 классов-курсов для взрослых, соответственно, после каждого курса переводной экзамен). Я много раз спрашивала у тех, кто обращался за молитвенной поддержкой, не кажется ли им странным такая постановка вопроса, ведь вряд ли можно считать при получении духовного образования главным оценки. Главное — знания, полученная или неполученная духовность. Оценки не показывают степени «духовности» и образованности в вопросах веры. Мне отвечали, что я ничего не понимаю, и строчили свои шпоры дальше.

Справедливости ради надо сказать, что в духовности и вопросах, связанных с отправлениями веры, учащиеся ВШ вне зависимости от оценок на экзаменах особо не преуспевают. Например, все мои знакомые выпускники ВШ полагают, что диаконский возглас «Миром Господу помолимся!» — это призыв к соборной молитве (предложение помолиться всем миром, всем вместе). В ВШ, конечно, учат не понимать службу и молитвы, а источникам узнавания воли Божией, это куда актуальнее.

Надо сказать, что всегдашнее понимание, что ты чего-то недоучил, что-то списал, чего-то не понял, вызывает чувство вины. Прихожане жили и живут под гнетом осознания своей нерадивости в делах школьных. Это позволяет отцу-директору и его матушке с легкостью управлять ими как душа пожелает. Яркий эпизод их злоупотреблений:

О славных делах попа Георгия и матушки Иулиты

У одной прихожанки случилась знакомая, жена нового русского, женщина гипервнушаемая. И стал этой новой русской массаж делать некий экстрасенс. Ну, этот экстрасенс ея массировал и, значиццо, поработил ея волю. Ну, то есть стал склонять к блудному сожительству, затем уходу от мужа к нему, к экстрасенсу то есть, и к разделу мужниного имущества судом с тем, чтобы завладеть половиной капиталов того богатея. Узнав о сей прискорбной ситуации, прихожанка храма сего решила срочно вмешаться и переориентировать свою знакомую (будем звать ея Фотиния).

Итак, Фотиния сия направляется прихожанкой храма сего (в коем подвизаются поп Георгий и матушка Иулита) прямехонько на исповедь к попу Георгию, а затем в воскресную школу к матушке Иулите. Год прошел, как сон пустой… Гипервнушаемая Фотиния оставила своего экстрасенса и стала сама прихожанкой храма сего. Она постоянно ходит на исповедь и носит в конвертах. Она убедила своего новорусского мужа освятить все принадлежащие семье объекты движимости и недвижимости, освящал, ясное дело, поп Георгий, по таксе: 15000 деревянненьких за единицу движимости/недвижимости + расходы на бензин и амортизацию колесницы + корм на территории хозяев + сухой паек. Кроме того, за отчетный период были оплачены инженерные работы в вологодском имении попа Георгия.

Кроме того, одна из квартир, принадлежащих гипервнушаемой Фотинии со чады и домочадцы, пошла на устройство в ней детского сада под патронажем матушки Иулиты; а еще одна квартира ныне оказалась занята честным семейством попа Георгия и матушки Иулиты, понеже они решили расшириться: продали свой флет (построенный на базе подаренного им ранее еще одной прихожанкой храма сего), купили землю в Коломягах и затеяли там стройку века (думаю, понятно, что ежели ресурсов не хватит, придется докладывать мужу гипервнушаемой Фотинии).

По поводу же окормления вот какой интересный нюанс был и есть в духовных экзерсисах отца-директора. Любит он на восьмой день по рождению младенцев посещать семьи своих пасомых и нарекать детям имена. Причем нарекает в соответствии с Божией волей, о которой усердно молится и против которой молодым родителям ну никак не попереть. К ужасу молодых мам, окормляющихся у сего достойного мужа, он нарек (только на моей памяти) их детей Февронией, Феклой, Ананией, Лавром и Пульхерией. Некоторые родители даже плакали, но пойти против Божией воли не посмели.

В настоящее время отец-директор, пользуясь на приходе репутацией первого знатока Св. Писания и Предания, а вкупе и непререкаемого оракула, ввел в приходской клир своего новоиспеченного зятя-диакона и новопоставленного сына-иерея. Клан его прирастает клонами, и боюсь, отца-настоятеля, у которого имеются определенные проблемы со здоровьем, скоро потеснят сии птенцы. (Если раньше не наложит лапу на любовно собранный и не отпускаемый ни на шаг приход саранская мафия.)

Как я ушла из прихода

Я с самого начала не была верным чадом своего духовного отца и позволяла себе при случае посещать другие храмы. Имела возможность сравнивать, сопоставлять, делать какие-то выводы. Мне не нравилась наша затянутая служба под заунывный знаменный распев, очень не нравилась Херувимская, во время которой отец-настоятель злоупорно и долго молился в алтаре, а хор тянул и тянул нескончаемое «ииииииииииии–иииииииииииииии–иииииииииииже», не нравился Димитрий Ростовский и невозможность частых причащений (отец не благословлял, почему-то требуя выстаивания на уставных службах). Меня изумляли странности ВШ и регулярные страшилки в проповедях.

И вот в какой-то момент я поняла, что больше туда не пойду, без обид, просто не пойду; а если формально объяснять, то все происходящее мало сопрягалось в моем представлении со Христом и христианством. За несколько лет моего «прихожанства» я изучила обрядовую сторону вопроса, привыкла жить по церковному календарю, но ощущения, что стала ближе ко Христу, не было. Поездки в этот храм на другом конце города, еженедельное участие в богослужениях все более и более напоминали какую-то странную ролевую игру, в которой я неизменно выступала в роли никому не нужного и не интересного статиста. Статистами были все лаики, которые просто формировали массовку. Это становилось все более скучно.

Еще одно немаловажное обстоятельство буквально изгоняло меня из этого прихода — поощрение доносительства. Родители меня воспитывали под девизом «доносчику первый кнут», стукачество в нашей семье почиталось делом подлым и постыдным. Насколько мне известно, к нему так же относятся и большинство людей. Но на приходе все было иначе. Сколько раз слышала я от прихожан святого храма: «Надо донести!» И шли, и доносили, потому что священноначалие завело такой порядок, тут все было переставлено с ног на голову: надо радоваться смерти ближнего, надо бояться мести Бога, надо стучать на окружающих — ради их же пользы! Потому что они, бедные, сами не видят своего безобразия; а если ты увидел со стороны, то мог ошибиться, ибо лаик и непроходимо глуп и невежествен; оттого, увидев, что брат твой сделал что-то, с твоей точки зрения, не то, надо донести священноначалию — ему видней, оно с Богом напрямую разговаривает, вот пусть с Богом и разбираются далее, что с этим братом делать — а ты поступил хорошо, вовремя доложив.

Сначала я ничего не знала о системе доносов. Но меня озадачивали вопросы духовного отца на исповеди; он, например, спрашивал, почему я не исповедую ссору с домочадцами, ведь ссорилась же. Мне бы списать сие на его прозорливость (как все и делали и делают), но я в силу своей грубости и глупости вспомнила, что намедни рассказывала о ссоре подруге; по всему получалось, что она донесла.

Перед моим уходом состоялся разговор с духовным отцом. Он сообщил, что я делаю большую глупость, потому что, конечно же, ему держать за меня ответ на Страшном Суде. Я попыталась сообщить, что хотела бы предстать перед Судией сама. На это он возразил: «Ты думаешь, Он станет с тобой разговаривать? А кто ты такая? Я поставлен здесь, на земле, вязать и решить, ты это знаешь? Что свяжу, то свяжется на Небесах, что разрешу, то разрешится. А ты — что, кто?» Я ответила, что хочу иметь свои отношения с Господом. «А ты что, думаешь, может, что ты Ему и исповедуешься?» — изумился отец. «Именно Ему», — подтвердила я. — «Ошибаешься, мне. И я, если ты будешь хорошо себя вести, скажу Ему на Страшном Суде, что тебя надо в рай, поняла?»

Я сказала, что в голове у меня это не укладывается (и это истинная правда), и я должна взять тайм-аут, чтобы все обдумать.

Прошло несколько лет. Я повидала разные храмы и приходы РПЦ. Вопреки грозным пророчествам духовного отца от Христа не отвернулась, прочитала самостоятельно немало богословских трудов, статей, проповедей разных священников. И все более и более понимаю, что в том виде, в котором Церковь сейчас представлена, она мирянину не нужна, если он, правда, хочет быть со Христом, а не пошаманить на предмет освятить тачку-хатку-окрестить-дитя-от-злого-глаза.

У православных собственная гордость, они на всех «внешних» смотрят свысока. Посещение храмов и — в особенности — членство в приходах дает многим лаикам чувство собственной исключительности и надмирности. Они надмеваются над нецерковными, ощущают внутреннее превосходство и готовы возлюбить нецерковных ближних только как потенциально церковных. Вообще каждый человек обретает ценность в их глазах как в перспективе могущий воцерковиться. А если вдруг по какой-то причине этой перспективы он лишен, ценность его стремится к нулю. Остается только благочестиво вздохнуть о «Божией воле» (или ее отсутствии).

И за этим приходил Христос? Чтобы сколотить круг избранных, вернее — пирамиду, а остальные были быдлом, не стоящим упоминания? В том Его воля? Категорически в это не верю и не поверю никогда.

Не хочу быть в церковной ограде, делить людей на «своих» и «чужих» по принципу вероисповедания, не хочу быть в системе. И не вижу ничего худого в том, чтобы обходиться без посредника между собой и Господом.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: