«Наумовские» монастыри и детские приюты: ПГМ, ябедничество и ночная «социализация»
13 января 2020 Ольга Прядкина
На текст о детском приюте при Хотькове монастыре откликнулась «монахиня L.», которая теперь пишет под своим именем — Ольга Прядкина.
***
Мой первый монастырь был — Троицкий в городе Муроме, тот самый, где в 1991 году оказались мощи Петра и Февронии и откуда был организован в их честь праздник во всероссийском масштабе.
Во второй половине девяностых при монастыре появился детский приют, назывался он пансионат «Надежда». Возник он так же, как и в рассказе игумении Олимпиады хотьковский приют: стали появляться откуда-то девочки, потом организовали приют, пансионат, потом школу. (В то время я неоднократно слышала ровно эту же историю из уст своей игумении, ныне покойной, Тавифы. Сейчас, прочтя то же самое в исполнении игумении Олимпиады, думаю: может, это всем «наумовским» матушкам было указание от «батюшки» организовывать приюты, что так синхронно одни и те же совпадения обстоятельств случились во многих местах.)
Сколько помню, там были разного плана сложности (организационные, с воспитательницами-сестрами и не-монашками, с учителями и уроками, с помещением и т.д.), постепенно это утрясалось, но такого беспредела, как читала в описаниях Хотьковского, Малоярославецкого и еще некоторых приютов, при мне не было. Со стороны, так сказать, из сестринского корпуса, было видно следующее.
Жили девочки в отдельном корпусе (который матушка назвала «киновия»), питались отдельно и лучше, чем сестры, внутри «киновии» обстановка была гораздо, как мне тогда казалось, «богаче», чем у нас (на самом деле, просто без вопиющего аскетизма, хоть немного по-домашнему). В храм на службы девочек водили в субботу вечером/воскресенье утром и в большие праздники, в остальное время они учились.
Послушания у них были, в основном, по обеспечению их внутренней жизни: накрыть трапезу/помыть посуду, уборка, и старшие ухаживали за малышами (при мне были девочки с 3 до 14 лет). Но в случаях авралов, каких-то экстренных работ старшие девочки работали наравне с сестрами (однажды, помню, всем монастырем дотемна делали какие-то масштабные земляные работы, чтобы что-то строительное завершить перед очередным праздником или приездом владыки, и 12-13-летние девочки копали и возили землю вместе с нами. Гораздо позже я узнала, что такие работы делает обычно спецтехника).
Девчонок точно никто не бил, не отправлял в карцер. Никаких персональных «опекунш» у них не было. Но дисциплина была, видимо, слишком жесткая для детей (точнее сказать не могу, она была мягче, чем у нас, сестер, а у нас она была почти тюремная).
После нескольких неудачных воспитательниц из молодых послушниц-мам (по мнению матушки, их самих еще надо было воспитывать, а не доверять им детей) воспитательницей стала приехавшая из Москвы дама элегантного возраста. Мне долго казалось, что Елена Павловна отличная воспитательница и вообще этим девчонкам там совсем неплохо. Кстати, девочки были и «неблагополучные» (одну увезли из семьи-притона, где мать готова была ее продать за бутылку очередному сожителю, другую нашли в брошенном доме, где она одна жила почти как маугли, в 13 лет была совсем дикая, никогда не училась в школе, кормила ее соседка из жалости; еще двух близняшек забрали просто с улицы как шпану восьмилетнюю), были и «благополучные» (которым повезло немногим больше — их мамы решили пойти в монашки). При мне было 4-5 девочек, мамы которых жили или в нашем монастыре, или в Воскресенском женском в том же Муроме (который был сначала подворьем Троицкого). Обычно игуменья сокращала общение мам с дочками до минимума или вовсе запрещала, чаще всего мам отправляла на какое-нибудь подворье. Были и такие, кого непомерно ревностные родители из дому посылали в приют, желая сделать из них монахинь.
Вот на этом, сравнительно благополучном фоне, произошла история, которая меня очень впечатлила тогда, ради которой и пишу.
Мне приходилось иногда бывать в некой педагогической роли, за послушание. То меня заставили преподавать девчонкам литургику, то летом в скиту быть в роли «вожатой пионерского лагеря» нескольких смен по возрасту. Но это было после. Самое первое мое близкое знакомство с жизнью приюта было таким. Елена Павловна почти каждый месяц уезжала в Москву на несколько дней собирать денежки с благодетелей на приют. На эти дни ее надо было заменять кому-то из сестер. Поставили меня, впервые. У меня нет педобразования, до начала университетской педпрактики я ушла в монастырь. В общем, сложно и совсем не хотелось. К тому же, у них жизнь была, по моим тогдашним понятиям, совсем «мирская» — а зачем мне это? То есть воспитывать их и как-то вникать я вовсе не собиралась, только самый минимум, чтоб одеты-обуты-накормлены-приведены вовремя в нужное место.
Ночевать мне нужно было с ними. Наутро стали ко мне одна за другой подходить с ябедами друг на друга, причем, не с обидами, а деловито, быстренько, явно исполняя заведенный ритуал. Это продолжалось вплоть до отведения их в школу, а потом и после уроков. Я была в шоке. После обеда собрала их всех вместе и всех вместе отругала. Вы что, с ума сошли? Зачем ябедничаете друг на друга? Лучше бы помогали друг другу! Чтоб этого больше не было!
Воцарилась долгая тишина. Несколько минут они все молчали — видимо, теперь в шоке были они. По продолжительности молчания и по их растерянности можно было судить, насколько это была долгая и постоянная практика, и, наверно, подкрепленная какими-то авторитетами и резонами.
Я легко могла представить, что Елена Павловна заставляла их стучать друг на друга, чтоб легче ими управлять, и вдруг на ее место попала я. Но зная ее, общаясь с самого ее приезда в монастырь, я также понимала, что не сама она это выдумала, наверняка ей внушала такой метод воспитания матушка, и, скорее всего, подкрепляла или благословениями «батюшки», или цитатами святых отцов, вне контекста, которыми что угодно можно обосновать при желании. А Елена Павловна была дама впечатлительная и склонная к ПГМ* (шел 1999 или 2000 год, болезнь только начиналась, точнее, еще не была осознана и описана).
После ухода оттуда в 2001 году я приезжала через два года по паспортным делам. Старшим девочкам уже было по 16-17 лет. Все девчонки, кроме самых маленьких, мне прохода не давали, толпились вокруг, рассказывали новости, фотографировались со мной. Хотя, повторяю, я вовсе не чудо-педагог. Думаю, просто им доставалось очень мало и редко нормального человеческого отношения и здравого смысла. Они говорили, что ни в коем случае не собираются оставаться в этом монастыре после окончания школы.
Впоследствии я слышала, что двое из них, те, у кого мамы подались в монашки, таки оказались в монастырях — одна в Дивеево, другая в Киеве. Остальные очень быстро выскочили замуж. Одна из них, которая появилась в монастыре самой первой, бросила учебу в колледже и пошла по рукам, увы, в самом печальном смысле, утешая или ища утешения с дальнобойщиками.
Еще позже узнала, что в последних классах девчонки научились по ночам сбегать из монастыря через окно (их корпус был частью монастырской стены), к утру возвращаться, «социализировались» в каких-то злачных местах, открытых всю ночь, в мужском обществе. Выход из жесткого монастырского прессинга был только такой.
Однозначно, опыт жизни в монастырском приюте, как и в монастыре, не проходит бесследно, даже такой сравнительно «благополучный», как муромский. Если даже взрослому человеку, более-менее по своей воле оказавшемуся в монастыре, этот опыт приносит ПТСР**, то что говорить о детях с ТАКИМ детством!
*ПГМ — «православие головного мозга».
**ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство
Иллюстрация: Девочки и воспитатели из приюта «Надежда». Фото: monasterium.ru
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
