Ахилла

В раннем моем незамутненном детстве о неграх мы узнавали из газет и книжек. Первого негра я увидел лет в 11, в Москве, и это событие было таким, как если бы сейчас я увидел инопланетянина. И первый вопрос о них был: «Па, а как они друг друга отличают? Они же все черные!» В газетах много писали об угнетении негров в Америке, как их линчуют и оскорбляют, и о том, как наш советский народ сопереживает их тяжелой судьбе. Газеты писали, что там, в злой Америке, расизм, а вот у нас его совершенно нет и не может быть, ибо мы строим коммунизм, в котором все расы и нации будут равны, даже помню плакаты того времени: три улыбающихся лика под красным знаменем — белый человек славянского типа, негр с толстыми губами и желтый раскосый под соломенной конусовидной шляпой — и называлось это могучим и красивым словом — «интернационализм»! Мало того — негров у нас любили, сильно любили, и это было нетрудно, ибо более 90 процентов населения России чернокожих в глаза не видели — лишь иногда на экранах кинотеатров и телевизоров или на фото в черно-белом, в основном, варианте мелькали их лица. К тому же любить негров полагалось политически: секса, как известно, в СССР не было, зато была любовь «политическая». Но это все сочувствие абстрактное.

Зато помню книжку своего детства «Хижина дяди Тома» с картинкой умирающей белой девочки в постели и скорбного седого негра, стоящего рядом. Вот через эту книгу, через картинку, негров и в самом деле становилось жалко. Таким образом, литература превращала абстрактное «вообще» в конкретный образ, создавала личное отношение. Сами, конечно, в очередях бесконечных мучились, но на фоне того, что эти бедолаги терпели от Ку-Клукс-Клана, мы чувствовали себя просто счастливчиками.

Однако скоро в Москве, Ленинграде и других крупных городах СССР встретить негра или негритянку на улицах стало явлением хоть и редким, но довольно обычным. И выглядели они отнюдь не забитыми или нищими: держались достойно, прямо, одевались вполне цивильно по западным меркам, а иногда экзотически и красиво — женщины, обернутые в цветные сари и с золотыми тонкими браслетами на запястьях. А если кто в классе говорил: «Вчера я в Москве с папой видел негра!» — то авторитет такого одноклассника на ближайший час было обеспечен, при этом почему-то всегда спрашивали: «живого?..» Если этот авторитет не перехватывал наш единственный отличник Виталя Вайсберг сообщением типа: «А у меня появилась серия марок „Животные Арктики“!» (сейчас трудно объяснить наш восторг к этим маленьким цветным наклейкам на конверты, страсть к их собиранию, в которой первенствовал Виталя — видимо, доставали родители, знаменитые на весь город врачи).

Даже у нас в Подольске недалеко от нашей девятиэтажки жил негр, которого знали все, каждое утро он проходил мимо нашего дома по пути на работу. У него была дочка, симпатичная мулатка лет десяти, которая носилась по району вместе с нашей детворой — играла в догонялки, качалась на качелях.

В перестройку и во время распада СССР количество темнокожих сынов Африки в городах значительно увеличилось. По большей части они приезжали в Россию учиться — это было дешевле, чем учеба на западе, где-нибудь в США или Франции. Снимали жилье они не только в Москве, но и в области. И вот у нас наступили девяностые годы. Все бросились на приманку капитализма — повсюду вырастали торговые ларьки, торгующие круглосуточно пивом, подозрительного происхождения спиртным, презервативами и жвачкой. В быт россиян прочно входили такое понятие как наезд, рэкет…

Не забуду, как мой маленький сын впервые увидел негра. Было ему годика четыре, и я отправился с ним гулять через дорогу в парк Речного вокзала. Парк был довольно запущенный, диковатый, на одном из перекрестков аллей находился старый безводный разрушающийся фонтан с сухими прошлогодними листьями на дне, в стиле сталинского лжеклассицизма. Рядом с ним стоял негр-художник с мольбертом, очевидно, студент находящегося недалеко Суриковского училища, выполняющий очередное художественное задание. Это был хорошо сложенный парень с курчавыми короткими волосами и внимательными темными глазами. Мы зашли со спины к нему справа, и тут мой малыш остановился и в изумлении, тихо ахнув, произнес: «Папа! Посмотри какой черный!!!» Негр оказался парнем с юмором и беззвучно расхохотался, показывая белые свежие зубы. «Ну, Гоша, — пытался разъяснить я своему малышу, — дядя из Африки, а там много солнца и он загорел!» Парень улыбался — он был симпатичный и добрый.

В то время попрошайничество, обман, мошенничество приобретали формы самые разнообразные, самые невероятные, но чернокожий попрошайка мне встретился всего один раз. Впрочем, он вел себя вполне прилично и бедным не выглядел — в белоснежно белой куртке, светлой шапочке. Он отрекомендовался на чистейшем русском языке представителем некого фонда гуманитарных и культурных инициатив, показывая какой-то великолепно оформленный бланк с гербами и печатями:

— Мы оказываем помощь научным и гуманитарным организациям и лицам: ученым, талантливым студентам и литераторам, не хотели бы вы… и т.д.

— Вы не представляете, как вам повезло, — ответил я, — я как раз такой бедный литератор, — и в подтверждение показал ему книжку члена Союза писателей Москвы. И мы, не сговариваясь, рассмеялись и разошлись.

В то время я совершал частые поездки из Москвы в Подольск и обратно. Путь лежал через Царицыно, где между станцией метро и железнодорожной платформой был большой пассажиропоток.

Станция Царицыно представляла собой настоящую криминальную клоаку. Непросто было пробраться сквозь тесноту ларьков, торгующих пивом, сухариками, пластиковыми членами, дешевыми яркими китайскими игрушками и прочей мелочью, занимающими и без того узкий проход к платформам.

Мало того, посреди этого прохода стоял импровизированный игральный столик, на котором дурили народ наперсточники. Наглость их была чудовищной: они зазывали открыто народ, хватали прохожих за рукава. Милиция же делала вид, что ничего не замечает. Власть бандитов на станции была практически безраздельной.

Однажды, возвращаясь в Подольск в дневное время, я наблюдал следующую сцену. Рослый крепкий мужик, обманутый наперсточниками, решил вывести их на чистую воду, Не найдя милиционера, уверенный в своих силах, правдолюб решил разобраться со шпаной самостоятельно и возвращался к их столику. От носа вниз свисала у него толстая красная нитка — кровь из разбитого носа. Незнакомые пожилые женщины пытались его удержать: «Куда вы идете, все бесполезно! Они вас изобьют!» — но он горел местью, и что такое эти мелкие шакалы в сравнении с ним, почти двухметровым крепким мужиком?.. А навстречу ему уже выдвигалась целая свора хищников, в центре которой шагал весь сжатый в пружину парень со стрижкой ежиком. Глаза его были злобно сощурены, и он поигрывал кулаками, в одном из которых мелькал кастет: очевидно, в подобных мероприятиях ему приходилось бывать не раз и он прекрасно знал, куда и как бить. Я не стал досматривать, чем все кончилось, скорее всего ничем хорошим: подошла моя электричка и надо было спешить.

Однажды темным ноябрьским вечером я возвращался в Подольск. Час пик прошел, и народу было немного. Я вошел в залитый желтым светом вагон, спокойно уселся ближе к середине и стал тянуть пиво, глядя в окно, за которым шел милиционер с пацаненком лет шестнадцати, хулиганского вида, головная боль станционной милиции. На этот раз они о чем-то беседовали мирно, улыбались, очевидно, находя полное взаимопонимание.

Поезд тронулся, и через вагон торопливо прошел молодой негр лет тридцати в лыжной шапочке. В окнах, кроме отражений вагона, почти ничего не было видно, и я не спеша прихлебывал пиво, давая ему согреться во рту перед глотком. Приближалась следующая остановка, и тут мимо меня быстро прошли молодые негры — один, второй, третий: в тамбуре они остановились и к ним присоединился еще один их соотечественник из соседнего вагона — таким образом их оказалось там четверо или пятеро.

Динамик объявил остановку, поезд встал и дверь с шипеньем раскрылась. И тут через вагон в ту же сторону, куда шли негры, к тамбуру, топоча, пробежала шайка из пяти-шести подростков, а у выхода на платформу возникла, видимо, согласно плану гоп-стопщиков, такая же группа «арийцев», отрезая путь отступления. Но негры и не думали отступать или становиться беспомощными жертвами, чего наши «арийцы» никак не ожидали. Кроме того, африканцы были довольно взрослыми и крепкими ребятами. Расклад сил поменялся в точности наоборот, и они перешли в яростную и сокрушительную контратаку.

Сначала мимо меня промчалась вихрем наша гопота, за ними — разъяренные африканцы. Им удалось нагнать последнего, и тот, забившись в угол перед тамбуром, сжавшись в жалкий комок, закрываясь ручками, растерявший вмиг все человеческое, пронзительно верещал, как заяц в волчьих челюстях: «Не я, не я это! Не я! Не я!!»

Не знаю, что меня заставило оказаться рядом, может быть, животный, пронимающий до кишок ужас в этом вопле. Но в следующий момент я заметил в руках у круглоголового крепкого африканца короткое стальное лезвие. Но во мне была какая-то уверенность, что с этими ребятами я смогу договориться, что это НОРМАЛЬНЫЕ ЛЮДИ, и я стал убеждать. «Ребята! Постойте — на вас же самих все повесят! Поймите», — и так далее. Они тяжело дышали, но нож исчез…

«А вот вы видели, что он мне сделал?» — повернул голову ко мне боком молодой парень в шапочке: под черной парусно опухшей щекой кожа лопнула на протяжении сантиметров пяти вдоль нижней челюсти и между ее краями вылезло красное мясо — такой удар можно было нанести лишь неожиданно, подло, по неподвижному человеку, когда шпана разговором отвлекает внимание, а их дружок преспокойно, будто от нечего делать, подходит сбоку, примеряется и что есть сил выбрасывает ногу, финт, которым он хвалился перед своими шакалятами и теперь впервые показал его на практике.

Они отпустили его, даже не дав вслед пинка.

А электричка продолжала свой ход и, когда я допил пиво, приблизилась к Подольску. На станции я пересел в автобус и затем вышел на своей остановке, на площади вблизи громадного памятника великому и ужасному интернационалисту, и направился вглубь квартала к своему дому. Впереди меня оказались два подростка и, к моему удивлению, в одном из них я узнал «спасенного». Они весело переговаривались и хохотали, будто и не случилось ничего особенного, все забыв и ничему не научившись.

И стало ясно — завтра они снова выйдут на охоту.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: