Ахилла

Из цикла «Письма из Америки».

В американском городке непременно найдутся две улицы: Главная и Торговая. Примерно как в России почти ни один город не обходится без Молодежной и Садовой. Однако американские улицы обязательно пересекаются. Почему — неизвестно. Так надо. Так повелось. Это традиция. А традиции и стереотипы — они сродни загородкам вдоль дороги нашей жизни. Бежим себе вперед и уже никаких заборчиков не замечаем.

Вот на таком перекрестке Главной и Торговой ко мне однажды подвалил чернокожий попрошайка. На ногах его алели кроссовки стоимостью в мою недельную зарплату. С грязной шеи свисала толстая цепь самоварного золота. Попрошайка привычно загундосил:

— Мэн, подкинь пару долларов на пиво, чисто по-братски, мэн…

В соответствии с местными стандартами нужно было или дать денег, или, не поднимая взора, буркнуть «нету» и исчезнуть в тумане, рискуя получить в спину заряд полушипящей ругани. Мне отчего-то стало скучно следовать образцам, и я на внятном немецком языке с выражением продекламировал школьный стишок про елочку «О, танненбаум».

Попрошайка замер. С немцами он еще не сталкивался. На всякий случай он осторожно повторил попытку:

— Слышь, мэн, деньги есть? Йо?

В ответ я вежливо информировал его, что Берлин — это крупный культурный и промышленный центр Германии.

На знаменосца личной свободы было больно смотреть. В глазах его ясно читалось, что если округу оккупируют немцы, то чего доброго придется начать работать. Но вдруг он подобрался, дурашливо вытянулся по стойке «смирно», вскинул руку в римском приветствии и отчаянно гаркнул:

— Яволь!

Правда, сразу же после этого сдулся, тоскливо зашаркал в сторону ближней забегаловки. Ну, той, что с портретом седого Троцкого на вывеске.

А я ведь этого попрошайку почти зауважал. Не за диковатое остроумие, а за то, что хоть на секунду вышел за рамки предначертанной ему роли.

Это совсем не легко. Многие не могут. Миссис Гроувсон даже не пытается. Более того, она уверена, что незыблемость и есть счастье. Она неуклонно соблюдает все традиции. Под Рождество украшает входную дверь еловым венком, а сама надевает зеленый свитер с оленями. На День Независимости вывешивает государственный флаг. Два гипсовых гуся на крыльце ее дома всегда наряжены строго по сезону. У них по четыре костюма: весна, лето, зима, осень. Сыну Роджеру на день рождения каждый год дарит парфюм «Майкл Корс». Иностранцев она не любит. По воскресеньям участвует в общественной жизни: ходит в методистскую церковь играть в лото с такими же пенсионерами.

Роджер свою мать ненавидит. Когда он говорит о ней, зрачки его расширяются, как во время приступа боли в спине. Спину он повредил в армии, куда по дурости записался после школы. Из всех армейских знаний в его голове накрепко засели только общие правила техники безопасности. Что, например, делать при поражении человека током? На регулярных инструктажах он отбивает подобные вопросы виртуозно и молниеносно, снисходительно поглядывая при этом на коллег-полировщиков. Работает Роджер так себе, часто и норму не вытягивает. Но его не увольняют из уважения к ветеранскому статусу. Не ветеран труда, а просто ветеран. Так в Америке называют всех бывших служивых. Он даже выклянчил дорогущее рабочее кресло, которое компания заказала специально для Роджеровой больной спины.

Мы с ним и приятелями-то не были. Просто в один прекрасный день он подошел ко мне и, возбужденно размахивая руками, сообщил, что в Москве очень много автомобилей. Я недоуменно пожал плечами:

— И что?

— В России! Ты понимаешь? — не унимался Роджер. — Я сам видел в интернете! Новые современные автомобили!

— А что ты ожидал увидеть? — улыбнулся я. — Новые современные телеги?

Оказалось, именно так. Представления Роджера об окружающем мире отставали лет на тридцать, иногда больше, и были крайне причудливы. Кенгуру у него жили в Австрии. Правительство нарочно раздавало наркотики бедным. Земля вращалась вокруг Солнца. Раньше все было гораздо лучше.

После зрелища пробки на Садовом кольце Роджер проникся ко мне доверием. Чтобы нажить врагов, нужно быть очень плохим или очень хорошим человеком, а чтобы стать приятелем — лишь вовремя улыбнуться.

— Пристрелю Фрэнка, — глаза Роджера темнели от гнева. — Пристрелю, чтоб мне провалиться. Сяду в тюрьму, выйду и получу дом.

— Через двадцать лет тебе нужен будет дом престарелых, — печально объяснял я. — Или не выйдешь. С твоей-то спиной. Ты Фрэнка лучше отпугни.

— Как? Ходит к ней и ходит. Глиста подколодная. Вот как?!

— Внезапно.

Роджер жил бобылем вместе с матерью. И начал недавно вокруг нее виться некий Фрэнк, бывший торговец автомобилями. Тоже любитель церковного лото. Прямо женихаться начал. По комнатам этак по-хозяйски расхаживать, стенки щупать:

— Здесь серой краской пройдусь. А тут полочку приляпаю для красоты.

Миссис Гроувсон совсем голову потеряла. Долговязого Фрэнка называла «хани» — медовый. Хани то, хани се. Говяжий стэйк для хани, полпинты эля, плед на колени, чтоб хани проклятый ненароком не простыл. А родному сыну показала средний палец, потому что дом она на хани перепишет.

Автодилеры — они такие. Лживое племя. Честных работяг облапошить им всегда в радость. Живут по принципу курятника: заклюй ближнего, нагадь на нижнего.

Роджер с матерью и раньше не особо ладил, а теперь они стали вовсе как кошка с собакой. Особенно после того, как он Фрэнка разок в дом не пустил. По-простецки послал в преисподнюю из-за запертой двери. Мать тогда взбеленилась, орала как резаная свинья.

По совету друзей Роджер попытался документы на дом тихо изъять. Но хитрая мамашка успела их так заныкать, что Роджер вверх дном все перевернул, а найти не сумел. Не иначе ей червяк Фрэнк нашептал.

И вдруг Роджер пригласил меня в гости. Мялся, круги нарезал, мы же вроде по жизни не друганы. Повод придумал слабенький: посмотреть его коллекцию бейсбольных карточек. Это картинки великих игроков, с игральную карту размером, увлечение очень популярное, многие собирают. Но где я и где бейсбол?! Я даже правил игры не знаю.

Поехал из любопытства. Домик с улицы был прикрыт низкорослым заматеревшим забором из проволочной сетки — признак не самого благополучного района. Дверь открыл Роджер. За ним, в глубине гостиной, колебался, словно водоросль на дне, худой мужик с волосами торчком. Фрэнк — понял я. Мамаши дома не случилось. Представил меня Роджер довольно странно:

— Мой самый закадычный друг из России.

Фрэнк боязливо пожал мне руку. Ладошка его была вялой и потной. Роджер между тем обвел пространство горделивым жестом:

— Нравится?

— Уютно у вас, — кивнул я.

— У них в России, — Роджер повернулся к Фрэнку, — если что-то нравится, они это просто забирают. А если кто-то мешает, то ему же хуже. Верно?

— Гм, — растерялся я, — не совсем.

— Ты не тушуйся, — Роджер похлопал меня по плечу, — здесь все свои. В России за своих могут и голову мотопилой отхватить. Это там вроде пустячного одолжения. Вжик — и нету.

Господи, что он несет? Какая мотопила?

— Скажи что-нибудь по-русски, — продолжал Роджер. — А то Фрэнк не верит, что ты из России. Что-нибудь мужское, крепкое.

— Любви все возрасты покорны, — послушно выдал я первое, что пришло в голову, и совершенно не въезжая в ситуацию.

— Слыхал, Фрэнк? — победно осклабился мой новый друг. — Они в России шуток не любят. Снег круглый год. Лед с потолка свисает. Какие уж там шутки. Свисает?

— Нет, — помотал я головой.

— И никогда ни в чем не признаются. Хоть на части режь — не признаются. Каменные сердца.

Побледневший Фрэнк молчал. Потом Роджер водил меня по всему дому, и всегда где-то поблизости маячила долговязая фигура. Когда Роджер показал мне подвал с холодильной пещеркой в стене, он как бы между делом пояснил:

— Природная аномалия. Свежее оленье мясо хранить удобно, — и, повернувшись к расплывчатой тени Фрэнка, добавил: — Или человеческое.

До бейсбольных карточек мы так и не добрались.

Через неделю Роджер покаялся. Оказывается, Фрэнк прямо до дрожи в коленках боится коммунистов и кровавой русской мафии. Разницу он не очень понимает. Как и то, что в газетах пишут не всегда кристальную правду. Вот Роджер и сотворил из меня мафиози… Не скажу, что невольное пребывание в шкуре бандита мне прошлось по душе, но подаренная Роджером бутылка «Курвуазье» немного развеяла неприятные ощущения.

Кстати, всю эту неделю напуганный Фрэнк не появлялся ни у Роджера дома, ни в церкви. На звонки миссис Гроувсон тоже не отвечал. Ну что ж, порой и стереотипы приносят пользу.

Хотя и не всем. Миссис Гроувсон мне даже немного жаль. Спустя месяц ее привратные гуси все еще парились по самой летней жаре в теплых шарфиках и зимних шапочках детского калибра.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: