Ахилла

(наброски для сценария православной мыльной оперы)

Мальвина

На автобусной остановке на скамейке сидела девушка с голубыми волосами и плакала. Да и как ей было не плакать?..

Мальвина была гламурной девушкой. Нет, все гораздо хуже: она была православной гламурной девушкой. Ее папа, протоиерей Карабасий Барабасенко, был ключарем кафедрального собора — и этим все сказано. Жизнь ее была распланирована с детства: сначала учеба в элитной православной гимназии «Святой источник», потом ей предписывалось (вернее, благословлялось) поступить на регентское отделение местного православного института. Правда, карьера простой певчей ей не грозила: папенька уже давно присмотрел ей будущего мужа, будущего ключаря собора после него самого: семинариста Пьерия Дурашко, сына закадычного друга отца Карабасия — протоиерея Дуремадонта, бывшего настоятелем сразу пяти крупных храмов области.

Последние пару лет Пьерий, бледный и тощий невзрачный юноша с воспаленным воображением, регулярно приходил «в гости» в коттедж Барабасенко, выполняя благословение двух папаш. Но ему это было не в тягость: Мальвина нравилась Пьерию. Только у него не хватало ума это высказать в двух конкретных словах — поэтому он сочинял стихи и оды. Каждый свой приход он читал новые опусы Мальвине, ибо остальное семейство Барабасенко сбежало после первых двух десятков перлов духовной и патриотической поэзии. Поэтому в гостиной приходилось томиться одной Мальвине и, мучительно сдерживая эмоции, делать вид, будто она слушает очередной шедевр Пьерия:

Патриотический, например:

Ты миссию свою исполни

Останови теченье зла

Ты сможешь, Русь, ты ведь не дрогнешь

Хоть агнец ты против козла.

Или духовный:

Средь икон, свечей, ладана

Очищается душа

Мысль светла, благоуханна.

Жизнь прекрасна, хороша.

На стенах цветные лики

Благочинных и Святых.

Мальвина сидела и дрожала, ее тонкое душевное устройство не могло переносить это убожество. Ей хотелось схватить вазу восемнадцатого века, которую подарили папеньке в антикварном магазине после торжественного освящения, и разбить ее о голову будущего ключаря.

Мальвина ненавидела. Она ненавидела Пьерия с его виршами и немытыми патлами, ненавидела свою гимназию, которую окончила, разумеется, с отличием, ненавидела регентское отделение, куда должна была поступить уже через две недели. Ненавидела свою будущую судьбу протопопицы при кафедральном соборе, постоянные пиршества с архиереем и элитой городского духовенства; бесчисленные заботы о том, не купил ли отец секретарь епархии более крутой «Бентли», чем тот внедорожник, который в данный момент у папеньки; и не пора ли утереть нос зарвавшемуся благочинному соседнего округа, который, по слухам, метит на место ключаря собора…

Мальвина (кстати, по паспорту она — Маланья, но всегда называла себя Мальвиной) мечтала о другом: она хотела стать актрисой, причем не исполнительницей роли царевны Татианы в доморощенном спектакле о Царской семье епархиального театра «Свет Православия», а как минимум в театре на Таганке или на худой конец — сниматься в Голливуде вместе с Леонардо ДиКаприо или Джонни Деппом.

Но ни о чем подобном родители (особенно папенька, маменька в семье была самым незаметным человеком, всегда молчащим и болезненным) и слышать не хотели.

— А плеточкой?.. — ласково хмуря кустистые брови, гаркнул отец Карабасий.

Больше обсуждать было нечего. Но характер у девушки был не маменькин, а очень даже барабасенский: Мальвина начала бунт. Первым делом она покрасила волосы в голубой цвет. Потом сменила юбку в пол на юбочку в пояс. Потом проколола уши. Потом нос. Потом бровь. Потом она хотела проколоть пупок, но папенька вовремя спохватился и нешуточно высек дочку. Срочно была назначена свадьба с Пьерием, хиротония которого была уже обговорена и решена у архиерея. Оставалось подождать две недели, пока подживут ягодицы Мальвины, и закончится Успенский пост. Но удалось выполнить только первую часть плана: через 13 дней Мальвина сбежала из дома, прихватив лишь рюкзачок с самым необходимым…

Буратинофий

Буратино сидел на дымящихся развалинах своего казино «Поле Чудес» и плакал. Да и как ему было не плакать?..

Буратинофий (друзья его звали просто — Бурый) родился в семье простого столяра — папы Карло, бедного потомка знаменитого итальянского скульптора Деревьянки, осевшего в России еще в Петровские времена. Папа Карло был добр, но очень беден, поэтому мама Буратинофия бросила их еще во младенческом возрасте, сбежав с художником-прессионистом Полем Гогенидзе. Этот талантливый малый придумал новое направление в живописи: прессионизм — он первый изобразил автопортрет своего накаченного пресса и сумел продать его восторженной дамочке бальзаковского возраста в квадрате аж за 100 баксов. Теперь он всячески пропагандировал новый вид искусства, качая живот в фитнес-клубе и делая бесчисленные наброски перед зеркалом. Разумеется, мама Буратинофия не смогла устоять перед таким талантищем и бросила никчемного сутулого Карлушу в его каморке:

— Адью! — весело сказала она на прощанье и исчезла из жизни семьи Деревьянки навсегда.

Детство Буратинофия было суровым: папа заливал горе горькой, в промежутках между запоями выпиливая забавных куколок, которых никто не покупал, поэтому добрый Карло дарил этих куколок местным ребятишкам, пряча дрожащие руки в рваные карманы куртки. Иногда он зарабатывал какие-то гроши, делая табуретки и столы, и однажды он подарил Буратинофию азбуку…

Буратинофий рано понял, что с папочкой и луковицей на обед он долго не протянет, поэтому мальчик почесал свой римский нос и принял решение: поцеловал спящего после очередного залития горя папу Карло, продал свою азбуку, папину курточку и на вырученные деньги купил свой первый пистолет…

— Все будет хорошо, отец! Я куплю тебе не только новую куртку, но и виллу в Ницце! — сказал перед уходом сын, но папа Карло только всхрапнул в ответ.

Через несколько лет Бурый держал под своим контролем два района. Вилла в Ницце пока была еще мечтой, но папа Карло прошел курс реабилитации в Италии и жил теперь в неплохом домике в элитном поселке за городом, сам же Буратинофий Карлович владел сетью итальянских ресторанов «Золотой Ключик», казино «Поле Чудес» и контролировал торговлю всех местных рынков. На ближайшие выборы в городскую Думу он выдвинул свою кандидатуру. Казалось бы, все развивается в нужном направлении, но начались и проблемы.

Северную часть города держал авторитет Арлекино, брутальный тип с мозгами бульдога и такой же хваткой. Слабость ума он с лихвой компенсировал большой командой братков с калашниковыми, которые развивали бизнес босса простым способом: поджогами и разборками с перестрелкой. Сначала взаимоотношения Арлекино и Бурого были хоть и натянутые, но мирные: каждый держался в своей зоне, но случилось так, что Арлекино решил стать депутатом на том же участке, что и Бурый. А это означало войну…

Началось все с рынков: после шести перестрелок часть рынков подпала под влияние команды Арлекино. Теперь вот дымилось «Поле Чудес», вернее, оставшиеся от него головешки… А в это казино Буратинофий вложил много и сил, и средств. Удар был очень чувствительный — и по самолюбию, и по карману.

Бурый вытер непрошеные слезы, закусил губу и вернулся к своему красному «Феррари». «Надо развеяться», — подумал он и нажал на газ. Уже было довольно поздно, темнело. Притормозив на светофоре, Буратинофий рассеянно глянул в открытое окно и увидел девушку с голубыми волосами. Она сидела на скамейке автобусной остановки, сжавшись как птичка, и плакала…

Карабасий

Отец Карабасий сидел в пустом алтаре в любимом (архиерейском) кресле и плакал. Крупные слезы капали в густую длинную бороду и терялись там как в дюнах. Да и как ему было не плакать?..

Его жизнь была успешной. За последние 30 лет он создал свой оазис: стал ключарем собора, что было ох как непросто: целых 8 лет он сражался за это место с еще двумя претендентами, любимчиками архиерея, но победил. После долгой и не всегда чистой подковерной борьбы у ног владыки враги были повержены в прах: одному пришлось спешно покинуть епархию, другой был смещен со всех постов и отправлен в хутор Кукуевка крутить хвосты поросятам. Отец Карабасий укрепился в соборе, как Саруман в Изенгарде, если позволительно такое смелое сравнение.

Был выстроен прекрасный трехэтажный коттедж в престижном месте: в соседях были зам мэра, шесть депутатов, несколько крупных банкиров и три бандита. (Хотя, возможно, бандитов было и больше, но не всегда было ясно: кто бандит, а кто — депутат.) Бассейн, гараж с прекрасным мощным внедорожником «Тойота» для себя, «Мерседесом» для девочек и игрушечной иномарочкой «Metz» для поездок супруги по бутикам прекрасно дополняли ландшафт. Был куплен хорошенький домик на побережье Кавказа недалеко от Лазаревской, еще один домик с садом всегда ждал его на отдых в Крыму под Ялтой.

Старший сын большого семейства ключаря давно уже был протодьяконом при соборе папеньки, имел свою великолепную квартиру — полную чашу, хороший доход с поездок архиерея по престольным праздникам — с ним все было хорошо. Отец Карабасий очень любил служить, вслушиваясь в зычный бас сынка на амвоне: «Восстанииитеее!!» — ревел протодьякон так, что дрожало паникадило.

Два других сына тоже были пристроены на славу: один уже три года как принял под свое крыло хорошенький монастырек, полный святынь, мощей и источников. С помощью папиных соседских связей монастырь заимел дополнительных и влиятельных спонсоров. Молоко, мясо, мед, свечи и, по необходимости, трудники регулярно поступали в распоряжение отца протоиерея от благодарного сына-игумена.

Третий был еще молод, но уже заканчивал семинарию и был старшим иподиаконом владыки: разумеющий да чтет. Малый был устроен, сыт (никто так не бывает сыт и пьян, как иподиакон на очередном престольном празднике), жил с родителями и канючил себе на день Ангела «харлейчик» — свой «Сузуки» он недавно разбил, гоняясь ночью с друзьями-иподьяконами по пустынному городу.

Две старшие дочери тоже были не обижены: одна была матушкой за настоятелем крупнейшего храма во втором по величине городе епархии, а средняя по духовной стезе не пошла: она вышла замуж за банкира и жила по соседству с папенькой, что очень его устраивало.

Оставалась младшая дочь — Маланья… Вот она-то и была причиной слез отца Карабасия. Отец протоиерей любил младшенькую, но не понимал. Он давно беспокоился за ее судьбу, поэтому загодя стал выравнивать ей все стези к счастливой жизни. И мужа подобрал тщательно: со связями, но при этом слабовольного, надеясь контролировать жизнь молодых и наставлять их в нужном русле. Но Мальвина (тьфу, что за имечко она себе придумала!) никак не хотела становиться покорным комком глины в заботливых руках папеньки. С одной стороны, Карабасий радовался, что дочка с характером: «вся в меня!», но с другой — когда он однажды утром увидел ее голубые волосы и серьгу в носу, сердце папеньки не выдержало, и он схватился за плетку…

— И что ей было надо?.. — плакал, поникнув власатой гривой, отец ключарь. — Все есть, все будет, все на блюдечке да с золотой каемочкой, включая Турцию (да хоть Египет!). И вот тебе: сбежала! Только записка для матери: «Не ищите! Топиться и вешаться не собираюсь, но и жить с вашим Дурашко тоже хуже петли! Услышите обо мне из анонсов новых кинофильмов!» Вот тебе и анонсы: позор на всю епархию… Завистники пронюхают да владыке накапают, ох, накапают!..

В алтарь заглянул пономарь. Отец протоиерей шумно высморкался, вытер глаза, нахмурился. Надо было начинать вечерню…

Буратинофий и Мальвина

Плакучая ива нависла над автобусной остановкой и плакала. Да и как ей было не плакать?.. Она ведь — плакучая.

Мальвина устала всхлипывать, да и темнело уже, нужно было думать, где ночевать.

— Уж пристроим куда-нибудь, такую красавицу не бросим! — вдруг раздалось у нее над самым ухом, так что она вздрогнула. Рядом сидел молодой человек в светлом пиджаке, пахнущем гарью, кудрявый, носатый, приветливо улыбающийся.

— Вы вслух сказали про «ночевать», — пояснил он, — а я могу помочь. Поедем?

— Я не… — начала испуганно Мальвина. — Вы не подумайте, что я…

— Я не подумаю, что ты! — поспешил успокоить ее он. — Ты совсем не похожа на них, бабочек ночных. Я вижу, что у тебя проблемы: из дома убежала?

— Ага, — опять всхлипнула Мальвина, — так и есть.

— Старая история… — вздохнул Буратинофий. — Поехали, я не обижу, отвезу тебя пока к папане своему, а то ему скучно все равно одному, он только обрадуется. Тут недалеко, полчасика по трассе, там и поужинаем.

Он протянул девушке руку и снова приветливо улыбнулся:

— Веришь?

Мальвина улыбнулась смущенно в ответ и кивнула:

— Да. Хорошо, спасибо.

— Вот и славно, тогда садись, — Буратинофий распахнул дверку «Феррари».

Через полчаса, как Буратинофий и обещал, они уже сидели за столом в домике папы Карло около настоящего очага, ели вкуснейший ужин, заказанный по телефону из ближайшего ресторана «Золотой Ключик», болтали, смеялись, пили чай с пирожными. Буратинофий смотрел на Мальвину и думал: «Наверно, вместо „Поля Чудес“ провидение послало эту милую девушку… Мне все в ней нравится, даже сережка над бровью. Хотя в носу — это уже лишнее».

«А он милый, — думала Мальвина сонно и умиротворенно, — добрый, заботливый. Это не семинарист тот вшивый. И папка у него такой добряк, а куколки — просто чудо! А может, Бог послал мне?..» Но что послал Бог, она не успела обдумать, ибо заснула прямо в кресле, утомленная переживаниями сегодняшнего дня.

«Вот и славно, — растроганно думал папа Карло, накрывая девушку пледом и поправляя подушку, которую он подсунул ей под голову в кресле. — У меня не вышло — может, сыну повезет? Буратино мой — не я, да и девушка эта, Мальвина (имя-то какое приятное, почти итальянское!) не похожа на ветреницу мою… Эх, пусть все сладится у них! Может, судьба послала нам ее, чтобы и Буратино остепенился, а то слишком сумрачный последнее время: постоянные звонки, ночные отъезды, темные личности в „БМВ“… Дай-то Бог, дай-то Бог!»

Деревьянки

Артемон или попросту Артемка, третий сынишка Буратинофия и Мальвины, сидел на коленях у дедушки Карло и плакал. Да и как ему было не плакать?..

Папка сегодня вернулся снова злой, как черт, и выпорол его за невинную шалость: Артемка играл с братьями в ограбление и стоял на стреме. Когда папа входил в дом, то Артемка, как было велено старшими, которые чистили папин шкафчик с патронами, закричал: «Шухер, братва, менты позорные, рвем когти!!» Он был немедленно схвачен, зажат между коленями и смачно выпорот. И за что — ведь так полагалось по игре?.. Артемка ерзал на коленях дедушки, растирая слезы, а дедушка баюкал его и показывал новые фокусы с деревянными куколками.

Раздраженный Буратинофий прошел в кухню. Мальвина делала сразу три дела: мыла посуду, следила за супом и за котом, норовившим стянуть мясо со стола. Буратино сел на стул рядом с женой и обхватил голову руками. Впору было заплакать, но не пристало ему раскисать в присутствии домочадцев.

Ситуация была аховая. Несмотря на то, что он все-таки пробился в депутаты со второго раза (первые выборы выиграл конкурент), оттеснив Арлекино на последних выборах путем тонких махинаций в избиркоме, но срок его пребывания в официозе заканчивался на следующей неделе, а с ним и депутатская неприкосновенность. Сеть ресторанов тоже была потеряна: тут виной был не только Арлекино, хотя и он приложил руку (вернее, деньги и стволы), но, в первую очередь, проблемы с банком, неожиданно отказавшим в кредите и поставившим его на грань банкротства. Рестораны были проданы наспех за гроши, рынки давно уплыли в руки Арлекино, казино сгорело несколько лет назад. Все, что у семьи Деревьянки оставалось — это коттеджик папы Карло, где они и жили теперь вшестером: трое сыновей с утра до ночи носились по этажам и саду, играя в «реальных пацанов» и «забивая стрелки», грозно размахивая рогатками…

«Феррари» тоже давно уплыл: лишь скромная «ауди» еще оставалась у семьи да небольшой загашник на черный день. И друзья отвернулись от Бурого, нет больше, по сути, Бурого, остался один усталый, почти бывший, депутат Б. К. Деревьянки, растерявший и связи, и влияние, и деньги.

Оставалась лишь семья. У Мальвины тоже не сложилось, что мечталось: карьера актрисы умерла на стадии зародыша. Конечно, в начале их семейной жизни Буратинофий практически решил вопрос с Таганкой, поговорив с кем надо и позолотив ручку, но Мальвина вышла лишь на несколько репетиций, а ближе к премьере ее увезли в больницу на сохранение. Родился первый мальчишка, потом второй, потом третий. Голубая краска давно смылась с головы несостоявшейся актрисы, сережки тоже перекочевали на их естественное место, на мочки ушей. Юбка стала приличного, «теткинского» вида, да и вообще, гены взяли свое: Мальвина стала тихой и незаметной, начала водить своих мальчуганов в ближайший поселковый храм, причащать их.

Дедушка Карло тоже подтянулся вслед за любимыми внуками и невесткой, покрестился на старости лет, из Карла став Карпом. Мальчишки часто его поддразнивали, обещая съесть, пожарив, но дедушка не обижался, а сам шутил в ответ.

Буратинофий не препятствовал семье. Сам он в церковь не ходил, предпочитая надеяться только на себя, но пару раз, еще в пору силы и влияния, помог местному храмику покрыть крышу и поставить новые титановые купола.

Но теперь он почему-то почувствовал потребность сходить в храм: «Может, попа позвать дом освятить? Вдруг, удача вернется?..» Но в местный храм не пошел: попик там был молоденький, говорливый и какой-то несолидный. Буратинофий, ничего не сказав жене о своих планах, пообедал и вновь сел за руль. Была не была, подумал он, подруливая к кафедральному собору…

Буратинофий и отец Карабасий

Попрошайка Федя сидел около святых врат собора и плакал. Да и как ему было не плакать?.. Работа у него была такая — вызывать к себе жалость для пущей доходности. Вот и сейчас: Федя увидел, как из «ауди» вылез хорошо одетый, солидный молодой мужик с грустным лицом и направился к собору. Попрошайка тут же спрятал бутылку и стал жалобно канючить, натренированно размазывая грязные сопли по хитрой физиономии. В пластиковую коробочку из-под «Доширака» упала сторублевка.

— Бог тебе в помощь! Пусть вся семья твоя будет здорова! Помоги, Господи! — радостно и привычно заголосил Федя вслед благодетелю, затем, довольный, вытер остатки слез и достал бутылку.

Отец Карабасий вышел из трапезной, стряхивая крошки хлеба с бороды. По двору неприкаянно бродил приличный молодой мужчина в дорогом костюме. «Надо познакомиться», — наметанным глазом определил отец ключарь и, радостно улыбаясь, как будто встретил старого друга, пошел навстречу.

— Здравствуйте! — загудел отец Карабасий, подходя к Буратинофию (а это был именно он). — Что-то хотели? Может, авто свое освятить? Так мы мигом! Кстати, я — отец Карабасий, ключарь собора, а Вы?..

Буратинофий ничего не понимал в тонкостях поповских рангов, для него «ключарь» звучало вроде «ключницы», старушки-экономки, которая в книгах о старине носила связку амбарных ключей на поясе. Поэтому он представился просто:

— Буратинофий Деревьянки, депутат городской Думы.

Мозг отца протоиерея сразу заработал на полную: «Ага, депутат! Надо потеснее с ним пообщаться — глядишь, сторицей окупится!»

— Может, чайку? — предложил отец ключарь. — А то и с капелькой коньячка? Вижу, у Вас проблемы? Обсудим, посидим — не торопитесь ведь?

Буратинофий удивленно пожал плечами:

— Да я это, хотел насчет дом освятить…

— Сделаем! — уверенно мотнул головой Карабасий. — Сейчас чайку, а потом поедем: я и поеду, все равно все требные уже разбежались.

Он увлек Буратинофия к себе в кабинет, позвал секретаршу:

— Чайку нам, Ниночка, ну и там, к чаю что полагается — ну, ты сама знаешь! — ласково сказал отец Карабасий прибежавшей красавице.

Карабасий с Буратинофием беседовали о жизни целый час. Потом освятили «ауди», взяли все необходимое для освящения дома, сели в машину и покатили…

Деревьянки и Барабасенко

Базилио, рыжий кот семейства Деревьянки, сидел на ветке яблони и плакал. Да и как ему было не плакать?.. Ему только что наступил на хвост здоровенный бородатый мужик с крестом на пузе, входивший в дом вместе с хозяином.

Дедушка Карло ползал, кряхтя, по ковру, изображая из себя лошадку. Артемка восторженно кричал: «Тпррууу!» и пытался с разбега оседлать сивого дедулю. Два старших резались в шашки, сидя прямо на проходе у лестницы.

В это время в дом зашел отец, а с ним незнакомый огромный батюшка с такой длинной бородой, какую мальчишки видели только у деда Мороза, каждый год приносившего им подарки. У священника в их поселке бородка была — одно название, легкий всклокоченный пушок над губой и на подбородке. А у этого — борода лежала мощной волной на еще более мощном аналое, т. е. животе.

— А ну, посторонитесь-ка, — сказал Буратинофий, — дайте пройти нам с батюшкой. И поздоровайтесь!

Мальчишки вскочили, рассыпав шашки:

— Здрасьте! — хором выпалили оба.

Отец Карабасий погладил их по вихрам:

— Хорошие мальчики какие! И умницы — в шахматы играют!

— Где мама? И дедушка? — спросил Буратинофий. — Позовите их, сейчас будем дом освящать.

Пацаны разбежались в поисках родных. Мальвина как раз заканчивала стирку (стиральная машинка очень некстати сломалась пару дней назад). Она с трудом разогнула затекшую спину, когда в комнату ворвался старший сын.

— Мама, мама! Пошли скорей, папа зовет: щас будем дом посвящать! — потянул ее сынок за руку.

— Что? — не поняла мать. — Дом посвящать? Это как? Ты о чем?

— Папка батюшку привел! Такого толстого, огромного, бородища — во! — сияя, объяснил сын. — Пошли!

Удивленная Мальвина глянула в зеркало, попыталась поправить растрепанные волосы, смыла остатки пены с рук, сбегала в спальню сменить халат на более приличный и спустилась вниз, где собралась уже вся семья.

Внизу, в гостиной, стоял столик с большой чашей воды, лежали свечи, кропило. Спиной к Мальвине стоял очень крупный священник со странно знакомой гривой…

— А вот и мама наша пришла! — закричал Артемка.

Священник обернулся. Мальвина охнула и осела.

— Дочка… — только и вымолвил отец Карабасий и выронил требник.

***

Прошло полгода. Семьи Деревьянки и Барабасенко сдружились. То Деревьянки приезжали в гости к родителям Мальвины, то те отвечали визитами. Барабасенки часто забирали к себе мальчиков и не могли нарадоваться на внуков.

Отец Карабасий любил посидеть на веранде с папой Карло и за чашечкой коньячка обсудить с ним разные вопросы искусства, а также будущее внуков. Летом все вместе съездили на отдых в поместье Барабасенок под Ялтой.

Однажды вечером Буратинофий пришел домой в приподнятом настроении. Он подошел к жене, которая протирала посуду, и, загадочно улыбаясь, чмокнул ее в щеку. Мальвина вопросительно взглянула на него.

— Ты знаешь, дорогая, — начал Буратино, — я долго думал и решил… стать священником!

Чашка выпала из рук Мальвины и разбилась…

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: