Ахилла

РПЦ МП начинает реагировать (правда, с некоторым опозданием, демонстрируя симптомы так называемого «синдрома позднего зажигания») на появление в общественном поле РФ отдельных граждан и группировок, осуществляющих от имени православных верующих акции прямого действия — 14 сентября по этому поводу высказался митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев).

Шеф ОВЦС многими воспринимается (и вполне обоснованно) как «кронпринц» нынешнего патриарха, транслирующий его позицию городу и миру. Тем интереснее рассмотреть, как именно РПЦ МП воспринимает поджог кинотеатров и автомобилей гражданами, которые именуют себя православными верующими, или появление в публичном поле организации, именующей себя «Христианское государство – Святая Русь» (только совсем недогадливый наблюдатель не заметит, что это название – всего лишь калька с другого, гораздо более известного, собранное по той же схеме: конфессиональная принадлежность + декларация себя как государства + ареал географического распространения).

Что же можно заключить по прочтении этого совсем небольшого текста?

Во-первых, умиляет застенчивость, которую г-н Алфеев испытывает при выборе определения для теракта в Екатеринбурге или массовой рассылки писем с угрозами владельцам кинотеатров по всей стране – он именует это «обострением общественной дискуссии». Застенчивость и склонность к эвфемизмам – качество, безусловно необходимое для викторианской девушки, которая предпочла бы умереть, но не признаться в том, что ей срочно нужно сходить в туалет, а где он расположен, она не знает; но от человека, позиционирующего себя как определенный моральный авторитет, хотелось бы большей ясности в дефинициях.

Во-вторых, удивляет сам подход к оценке событий: если поджог кинотеатра, осуществленный в лучших традициях ближневосточных терактов – это «обострение общественной дискуссии», то, по-видимому, нападения непосредственно на участников съемочной группы будут трактоваться РПЦ МП как «неокончательное решение “матильдовского” вопроса» — ну или окончательное, если со смертельным исходом.

В-третьих, странной кажется сама интонация шефа ОВЦС, в которой сквозит практически детская обида: «Тогда нас всех пытались поставить перед дилеммой: вы с «Шарли» или вы с террористами, которые расстреляли сотрудников редакции? Сейчас нас пытаются поставить перед выбором: либо ты поддерживаешь «Матильду», либо ты с теми, кто призывает сжигать кинотеатры. А как быть тем, кто не с одними и не с другими? Я, например, выступаю безоговорочно и категорически против любых призывов к насилию, любых угроз в адрес кого бы то ни было… Но в то же время никак не могу и не хочу становиться на сторону тех, кто этот фильм защищает». Иными словами, шеф ОВЦС пытается занять некую «срединную позицию», обозначив «особый русский путь» и в очередной раз заявив, что «свобода слова – это хорошо, но у нас есть и собственные, особые ценности».

Г-н Алфеев упорно не хочет понять, почему и он, и его непосредственный начальник регулярно оказываются перед подобной дилеммой – ведь, в самом деле, странно было бы, если бы подобные вопросы задавались высшим духовным чиновникам в большинстве ближневосточных государств.

Почему же так происходит?

Тут, как мне кажется, дело обстоит в следующем. Безусловно, нынешняя европейская парадигма прав и свобод человека – не единственно возможная. И свобода слова – ценность не универсальная и не абсолютная. Но для того, чтобы иметь право не учитывать европейский концепт базовых свобод, необходимо не только не принимать его на словах; необходимо еще и не учитывать его в собственной жизни.

Всякий, кто проповедует любую идеологическую либо мировоззренческую парадигму, должен хотя бы минимально соответствовать содержанию своей проповеди. Тоталитарные идеологии и фундаменталистские движения именно потому и популярны, что их публичные фигуры не врут и не лицемерят; они искренне верят в то, что проповедуют – какими бы людоедскими их проповеди ни были. Д-р Геббельс, проводящий летний отпуск на курортах южного побережья Соединенного Королевства, или тов. Жданов, направляющийся на шопинг в Париж, – картина непредставимая. А вот епископ РПЦ МП, между первой и последней неделями Великого Поста стремящийся на швейцарский горнолыжный курорт ухватить «последний снег сезона» — это строчки светской хроники.

Исповедание всеми делами своими европейских либеральных ценностей и европейского культа потребления (желательно, люксового) – это нынешняя реальность российской православной иерархии. Персональные сбережения хранятся в валюте и под проценты (хотя, учитывая монашеский статус всех иерархов, сам вопрос об их личном имуществе уже звучит забавно); вопрос покупки недвижимости в Европе решается одним из первых при назначении на кафедру (сразу после приобретения квартиры в центре города и внедорожника); отпуск проводится не в паломнических поездках по «святым местам Усть-Кукуйского уезда», а на курортах премиум-класса за границами РФ; да и продукты с напитками к преосвященному столу, бывает, привозят самолетами из-за рубежа.

Тот же г-н Алфеев, будучи новоназначенным викарием, запросил у своего правящего архиерея (митрополита Антония Сурожского — прим.ред.) заработную плату в размере 40000 фунтов стерлингов (в 2002 это составляло 80% зарплаты члена британского парламента и около двух третей зарплаты архиепископа Кентерберийского, главы государственной Церкви Англии – правда, он на эти деньги еще и Ламбетский дворец содержал). Такое требование немало удивило престарелого митрополита, воспитанного несколько в других традициях – но было вполне в русле европейской идеологии общества потребления, которую так любят обличать в РПЦ МП: правда, обличают только в рабочее время.

И именно потому, что иерархи РПЦ МП живут в соответствии с европейскими ценностями, с них и спрашивают в рамках европейской либеральной парадигмы. Столь неудобной дилеммы, о которой так сокрушается г-н Алфеев, может и не быть – для этого надо всего лишь привести в соответствие свои дела и свои слова. Тогда и вопросов никаких не будет – незачем их станет задавать.

А пока что все публичные выступления о «духовности» и «русском мире» официальных спикеров РПЦ МП превращаются в классическую картину лекции о вреде курения с «беломориной» в зубах. И общество воспринимает подобные застенчивые комментарии об «обострении общественной дискуссии» как свидетельство либо крайнего цинизма, либо тотального лицемерия, либо расщепления личности и соответствующего медицинского диагноза.