Ахилла

1

«Тогда Кудря из пулеметной команды взял его голову и спрятал ее у себя под мышкой. Еврей затих и расставил ноги. Кудря правой рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись. Потом он стукнул в закрытую раму.

— Если кто интересуется, — сказал он, — нехай приберет. Это свободно…» (Исаак Бабель «Берестечко»)

Евреи — жертвы и евреи — победители. Те, что участвовали в революции, устанавливая новую власть. С теми и с другими Бабель был хорошо знаком. Больше, конечно, с первыми, чьей кровью пропитана его «Конармия» и некоторые другие рассказы.

• У святого Валента
• Иваны

Первый еврейский погром он пережил в Одессе, изобразив его глазами девятилетнего мальчика в рассказе «История моей голубятни». В России они случались и раньше, а в революционном беспределе в южных краях были явлением обычным. Ленин, прадед которого был еврей (Моисей Бланк), в гражданскую войну как-то погромам противостоял и не препятствовал евреям участвовать в политике. Умных, исполнительных, верных коммунистической партии, в руководстве страны их было немало. Сталин поток приостановил и погромы-репрессии негласно узаконил. Он намеревался продолжить Холокост, не завершенный Гитлером, продолжить и окончательно завершить. Помешала внезапная смерть.

Антисемитизм в России всегда теплился, стихал, разгорался в разных слоях общества. От казака Кудри до православного священноначалия. Одна уважаемая дама, учительница, из популярного когда-то Мечевского прихода, уверяла меня, что революция и то, что посыпалось за ней, дело рук евреев. И совсем недавно молодой человек, тоже практикующий прихожанин, загадочными путями оказавшийся в Германии, убеждал меня в том же: во всем виноваты евреи.

«Загадочными» — потому что умалчивал, как попал в Германию. А известно, что ФСБ и сегодня засылает своих спецов в зарубежные страны и они успешно действуют — поддерживают российскую пропаганду, собирают информацию.

В прозе Бабеля еврейская тема очень заметна. Революция сдвинула с места многие народы. Фельдшер, срывая повязки с отмороженных ног еврея, спрашивает, скрипя зубами (рассказ «Дорога»): «Куда? Куда вас носит… Зачем она едет, ваша нация?.. Зачем мутит, турбуется…»

Бабель и сам задавал себе этот вопрос: зачем и куда? И однозначного ответа не имел. С одной стороны, видя безысходность еврейского вопроса в царской России (процентные нормы действовали вплоть до 17 года), он соглашался с теми, кто находил положительный ответ в революционном движении. А таких было внушительное множество, особенно среди молодежи — грамотной, успевшей поучиться в гимназиях, в университетах. Даже дети раввинов не были защищены от влияния новых политических веяний. Один из них в рассказе «Сын Рабби», член партии, призванный в действующую армию, таскал с собой дорожный сундучок, в котором перемешались портреты Ленина и Маймонида, строки древнееврейской поэзии и агитки листовок. Страницы Песни песней и заряженные патроны. Содержание сундучка полностью укладывалось в умонастроение его владельца.

А с другой стороны — грабежи, убийства, насилия. «Все говорят, что они воюют за правду, и все грабят» — замечает старый еврей. (Запись Бабеля в дневнике)

Новые советские порядки отменяли вековые еврейские традиции. Отныне им необязательно было следовать. Чтение Талмуда, Синагоги, обрезание — для молодежи казались жалкими пережитками прошлого. Но страдали родители, старики, понимая, что их необрезанные внуки уже не будут евреями — сынами Авраама. Оставалось одно — наложить на себя руки, так поступил Старый Шлойме из одноименного рассказа.

Бабель видит, что погромы в еврейских местечках не прекращаются. «Бей ж*дов, спасай Россию!» Однажды он вступился за несчастных и был зверски избит казаками. Он честно служит революции (переводчиком в ЧК, в Наркомпросе и в других советских учреждениях, корреспондентом газеты «Красный кавалерист» в Первой Конной армии), но не может понять ее громогласных идей и целей. «Мы будем воевать бесконечно. Красная Армия сделалась мировым фактором» (Дневник). Это подтверждается и сегодняшним днем. «Почему у меня непроходимая тоска? Потому что далек от дома, потому что разрушаем, идем как вихрь, как лава, всеми ненавидимые, разлетается жизнь, я на большой непрекращающейся панихиде» (Дневник). В Петрограде он чувствует «тяжкую тревогу войны и неведомо куда влекущее содрогание революции». Догадывается, что все эти сокрушительные новшества не есть революция. «Надобно хорошо рожать детей. И это — я знаю твердо — настоящая революция».

Хорошо рожать детей… когда — «все солдаты больны сифилисом».

В Дневнике, в синхронных записях, остались многие подробности, которым не нашлось места в художественных текстах. Но Дневник сохранился далеко не полностью. А большое повествование о ЧК, о революции, о «восстании дикой вольницы», о ее зверствах и бесчеловечных победах, чему он был свидетель, и вовсе исчезло в заглотах Лубянки. Многие его вещи по духу были контрреволюционные. В.П. Полонский, главный редактор «Нового мира», считал, что у него репутация попутническая. Красный командир Семен Буденный, которого писатель никак не возвеличил в «Конармии», отомстил ему статьей в газете, назвав «дегенератом от литературы». Писал, конечно, не он, полуграмотный, а какой-нибудь журналист, выполняя задание.

Бабель был хорошо образован. Детство и юность его прошли в Одессе. В городе было 30 типографий, выпускавших книги на русском, на иностранных языках, из них 5% на еврейском. 20 православных церквей, 8 синагог, 26 молитвенных домов. Он закончил коммерческое училище и Коммерческий институт в Киеве. Дома прилежно изучал Библию и Талмуд. Знал европейские языки, даже писал рассказы по-французски. Библию читал на иврите и хорошо в ней ориентировался. Но она не была для него кладезем Истины, как и для многих его соплеменников.

2

Еврейское население, отошедшее к России после Третьего раздела Польши, проживало на территории, которая было ограничена чертой оседлости. При этом население ограничивалось и во многих гражданских правах. Александр I, понимая опасную роль дискриминации меньшинств, создал специальную комиссию с целью облегчить положение евреев. «Просвещение, — значилось в законодательном акте, — является важным фактором решения еврейского вопроса». Оно должно «воспитывать в подрастающем еврейском поколении чувство русской гражданственности».

«Этот курс, осуществляемый на протяжении 80 лет правительствами Александра I, Николая I, Александра II, при всех его антисемитских рудиментах, в конечном итоге, сформировал у еврейского юношества стойкое стремление к европейскому образованию как одной из альтернатив своему гражданскому бесправию» (А.Е. Иванов).

Световые волны эпохи европейского Просвещения стали давно проникать и в российские пределы. По-разному адаптируясь и преломляясь в «стране рабов, стране господ».

Надежным рычагом для адаптации евреев в русской среде было обращение их в православие. Об этом задумывался уже Иван Грозный. И проделал это со свойственной ему проницательностью. После взятия Полоцка в 1563 году он приказал утопить в Двине всех евреев, отказавшихся креститься.

Николай I считал, что армия и «школа должны поколебать основания Талмуда». Зачисленные в рекруты еврейские мальчики (кантонисты) от 12 лет, а зачастую и младше возрастом, отсылались в Сибирь, подальше от родного языка и родных обычаев. К несогласным креститься применялись розги и пытки. Они попадали в полную зависимость сначала в крестьянские семьи до 18 лет, а потом в палочную дисциплину двадцатипятилетней армейской службы.

Александр II кантонистские батальоны, через которые прошли десятки тысяч еврейских детей, отменил. Стала меняться к лучшему и регламентация некоторых законов. Увеличивалось количество евреев в Университетах — Московском и Киевском.

Возникали денежные вспомоществования. Например, барон Гинзбург содержал «Общество распространения просвещения между евреями», поддерживал регулярное количество стипендиатов. Среди которых был и вольнослушатель Академии художеств скульптор М. Антокольский. Число благотворителей увеличивалось, нарастало и количество частных стипендий. Светская культура становилась все более доступной в еврейской среде. Но при этом часто входила в конфликт с традиционным семейным укладом. Девушки, противясь обязательному браку, готовы были бежать из родного дома, чтобы получить высшее образование.

Все больше юных иудеев стали стремиться поступить в казенные еврейские и общие с православными учебные заведения.

С.М. Дубнов — еврейский историк, публицист и общественный деятель, писал о вольном воздухе, которым повеяло в России в 70-х годах:

«Наш разрыв со старым был еще острее, чем у русской молодежи, ибо у нас дело шло о разрушении и религиозной, и национальной связи с народом. (…) В это время я имел первый серьезный конфликт с дедом. Больно было старику, что я его талмудическую науку забросил и предаюсь так страстно наукам, которые он без основания считал вредными для правоверия. (…) Чуявший в этом начало моего ухода от старого мира в новый, чуждый ему, полный опасностей для еврейской души».

В уездном городе, в интеллигентной еврейской семье считалось хорошим тоном иметь библиотеку русской литературы — классической и современной. Были доступны издания и либеральной прессы — «Русское слово», «Русские ведомости».

Но «вольный воздух», тем не менее, в целом политического климата не изменил. Процентные нормы для евреев при поступлении в учебные заведения (которые коснулись и юного Бабеля), недозволенность некоторых профессий, ограничения правожительства в столицах и другие препоны все еще свидетельствовали о дискриминации. «Еврейская молодежь, — считал министр просвещения П.М. Кауфман, — вступала в жизнь с чувством обиды и вражды к государственной власти. Этими озлобленными элементами пополнялась и поддерживалась революционная партия».

Все более популярным и вынужденным становилось крещение в православие. Но мировоззрения это не касалось. Отпавшая от канонов иудаизма, молодежь веры в христианстве не обретала. Вот мнение одного из молодых реформаторов: «Массовое крещение — болезнь века, но с ним нельзя бороться, сея рознь между и без того мало сплоченными товарищами… Нужно проводить только профилактические меры в смысле подъема национального сознания, создавать новую идею, всех объединяющую, взамен беспочвенной идеи религиозного единства».

И новая идея воссияла в приманчивых лучах коммунистического завтра.

Положение еврейского студенчества в Российской империи начала ХХ века подробно освещено в документах Университетов — Московского, Киевского, Одесского. В опросных листках, в анализах переписей, в анкетах, в таблицах. «Наша молодежь делает очень мало для того, чтобы стать действительно народной еврейской интеллигенцией. Невежество в вопросах нашего прошлого и настоящего, незнание ни истории, ни литературы, ни языка … поражают». Деградацию знаний, полученных еврейским юношеством в период начального конфессионального образования, организаторы переписи студентов-одесситов определяют как «смывание национального лица». Отношение к религии, иудаизму и христианству, у подавляющего большинства — отрицательное.

Ассимиляция вытеснила в российском еврействе потребность в изначальных незыблемых ценностях. То, что было передано евреям на Синае, что изучалось и усваивалось последующими поколениями, в революционной России было ими выброшено и забыто. Обмирщение различных областей общественной жизни и культуры уравняло евреев и «просвещенных» безбожников в борьбе за светлое будущее. Еврейский мессианизм выродился в социальную идею.

Но неискоренимы богоданные зачатки иудаизма из природного генофонда. Инстинктивно евреи поверили в СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ как в ЦАРСТВО БОЖИЕ, путеводительствовать к которому их избрал Бог. Путь начинался с 10 заповедей, с Декалога, который как стрелка компаса показывал и показывает, укрепившись в христианстве, истинное направление пути. Без компаса путники обречены тащиться за предводителем, горлопанящим «мы пойдем своим путем».

Секулярная культура и общественная жизнь вытеснили из иудейского мировосприятия призвание мессианского духа. Но зачатки его затаились в древней крови, что и побудило их сражаться за райскую жизнь на земле… «Кровь древнее нас», — писала Цветаева Пастернаку. Грамотные, исполнительные до фанатизма, обмирщенные евреи частенько занимали руководящие должности.

3

В 1935 году летом на Международный конгресс писателей в защиту культуры и мира призвали Бабеля и Пастернака. Призвали, потому что их не оказалось в числе прибывших из России. Писательское начальство посчитало необязательным им там присутствовать, но Конгресс затребовал. В поезде Пастернак беспрестанно жаловался, что он болен, что не хотел ехать… После того, как он увидел стройки коммунизма в Сибири, тоже обязательная писательская поездка, бессонница мучила его чуть ли ни целый год. Спасла, вроде бы, Аля, дочь Цветаевой. Они подолгу гуляли в Париже, и, кажется, вспоминает Аля, он стал приходить в себя от пережитого и увиденного в России. Бабель запомнил его слова, сказанные кому-то из зарубежных журналистов: «Россию может спасти только Бог». То же самое говорила Мать Мария (Кузьмина-Караваева): «Россию может спасти только Христос».

У Бабеля тоже был бог — Максим Горький. Лев Славин вспоминает: «При Бабеле нельзя было сказать ни одного критического слова о Горьком. Обычно такой терпимый к мнению других, в этих случаях Бабель свирепел». Он называл его «великим человеком социалистической эпохи».

Горький видел в Бабеле писателя, «большую надежду русской литературы», который «туго и надолго заряжен». Ответил на позорную статью Буденного. Но редактор сгладил его резкие несогласия. И Горький смирился, подписал в печать проходной вариант. Познакомил со Сталиным, завзятым, по слухам, книгочеем. Тот «Конармию», конечно, читал. Но мнения об авторе, как и Буденный, был уничижительного. Он ведь считал себя создателем Конной армии. А у Бабеля об этом ни слова. Такое — не прощается.

Бабель тоже знал ему цену. В отличие от многих писателей. Тынянов, к примеру, восхищаясь появлению колхозов, говорил, что Сталин — величайший из гениев.

На похоронах Горького Бабель сказал Эренбургу: «Теперь мне конец». Предчувствия скоро оправдались. Сталин Горького-то еле терпел. Оградил его дом от нежелательных внешних контактов. Выманил из-за границы и неотступно следил за ним. Мало ли что может сочинить автор былых «Несвоевременных мыслей»…

И правда, таковых Горький уже не сочинял. Одна из его статей в годы гражданской войны, опубликованная в Берлине, называлась «О русском крестьянстве». По ней можно судить о сходном отношении Бабеля и Горького к революции. Об их сомнительных взглядах о народе, в руках которого оказалось будущее страны. С присущей ему прямотой Горький писал: «Я очертил — так, как я ее понимаю, — среду, в которой разыгралась и разыгрывается трагедия русской революции. Это — среда полудиких людей.

Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа.

Нет, я просто хочу сказать то, что хорошо знаю и что — в мягкой форме — можно выразить словами печальной, но истинной правды: какими бы идеями ни руководились люди, — в своей практической деятельности они все еще остаются зверями. И часто — бешеными, причем иногда бешенство объяснимо страхом». «В чем, где корни человеческой жестокости? Я много думал над этим и — ничего не понял, не понимаю».

• Срезать надо с земли всех образованных, тогда нам, дуракам, легко жить будет
• Русский народ обвенчался со Свободой

Если вынести за скобки повседневной жизни нравственный закон, посланный человечеству Свыше, то понять ничего невозможно. Бабель, воспитанный в религиозной традиции, о нем вспоминал. В тюрьме перед расстрелом — молился. В Дневнике тоже есть упоминания о молитве. Но традиции были расшатаны, и зрелый Бабель сомневался в критериях справедливости.

А Горький, не понимавший природы человеческой жестокости, высказывался без обиняков:

«Религии — все до одной — нелепы: их мораль рассчитана на детей, их обещания эгоистичны и чудовищно глупы».

Кризис религиозного сознания в ХIХ веке коснулся не только христианских церквей, но и иудаизма. Бывали случаи, когда в хедере, начальной еврейской школе, учитель, меламед, считал себя атеистом и не скрывал этого.

Картину человеческого звероподобия Бабель красочно живописал в своей прозе. Он полагал, что у него нет воображения. Писал с натуры и в то же время тяготился этим: «как-то никак не могу слезть с натуры». Частый цвет в его палитре — желтый, цвет-символ в еврейском понимании. Означает универсальную красоту, цвет силы и душевной бодрости.

Ему действительно в своих художественных изысканиях хотелось «дойти до самой сути… до оснований, до корней». Он и в ЧК пошел работать, чтобы лучше понять закрученную пружину революции. Смерть тоже была для него одной из безответных загадок… Пришел посмотреть на кремацию Эдуарда Багрицкого, одесского друга. Досмотрел до конца. Большевики предоставляли избранным такую возможность. Через стекло можно было наблюдать, как выгибается в огне и машет руками бездыханное тело. Сакральные мгновения, быть может…

15 мая 1939 года Бабеля арестовали. Сначала приехали в московскую квартиру, и не найдя его в ней, отправились в Переделкино на дачу, где он в эти дни жил.

Прихватили и жену, Антонину Пирожкову. Стучитесь — приказал уполномоченный. Она постучалась в запертую дверь. «Кто?» — спросил Бабель. «Я», — ответила Антонина. Дверь открылась, и двое оперов, отпихнув женщину, вломились в комнату.

— Руки вверх! Оружие есть?

Зачем Бабелю оружие…

Сложили рукописи в папки. «Не дали закончить, черти», — прошептал он.

Она его проводила до самой последней двери на Лубянке, куда он вошел, не оглянувшись. Ей подумалось: «дадут ли ему там стакан горячего чая, без чего он никогда не мог начать день».

Архив Бабеля — 24 папки с рукописями, записные книжки, письма, фотографии — исчез бесследно.

• Рыцарские латы Евфросинии Керсновской
• Нестандартная фигура: писатель Борис Крячко в письмах и воспоминаниях
• Нестандартная фигура: писатель Борис Крячко в письмах и воспоминаниях (окончание)

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

ЮMoney: 410013762179717

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: