Ахилла

Я от Рема Вяхирева

Господин — солидный, лысоватый, в кожаной куртке: хозяйственник. Показывает документ. Представился: «Прохоров, от Рема Вяхирева, работаю в Газпроме. У нас благотворительная акция для Православной церкви». И предлагает список стройматериалов, из которых можно выбрать бесплатно не более 10 кубометров, а по низкой цене — еще 10.

Отец Владимир, настоятель Никольского храма в Твери, углубился в список, подчеркивает: доска половая, кровельное железо, проводка (обрадовался, на нее как раз денег не хватает, а электроинспекция грозится оштрафовать за то, что проводка старая, в аварийном состоянии), стекло подчеркнул (и свои бы окошки подлатать), в общем, строительных материалов набрал от души, не постеснялся. Благотворительная помощь — бери, пока дают!

Хозяйственник достает и второй список — с продуктами. Тушенка, маслины, крупы, мука, сахар, конфеты и т.д. «Тоже, что надо, можете подчеркнуть, но за продукты мы берем задаток — пятидесятипроцентный. И за ними нужно приехать завтра же, в точное время, потому что мы машину подгоняем к складу, приедет еще несколько священников, простой стоит денег. Не опаздывайте».

Отец Владимир сник: «У меня нет машины и денег предоплатных тоже нет…»

Господин посочувствовал и уехал. Оказалось, в Клин, в Троицкий собор к отцу Николаю. И показал ему те же списки. Отец Николай выбрал себе тесу 20 кубов. Объяснил, что надо менять полы и обрешетку на крыше, вся сгнила. Благотворитель пошел навстречу, но просил об этом не распространяться. Священник заплатил 50% за продукты, выложил 1000 рублей. На радостях повел показать доброму человеку город с колокольни. Это при его ста килограммах, по винтовой лестнице, на этаж, примерно, седьмой или восьмой… Потом покормил гостя от души. А тот налопался от пуза и попросил довести его до Москвы, до конторы, то есть до самой вяхиревской высотки. Приехали в Москву, остановились у ворот, снабженец говорит: у нас на заправке хороший бензин и чуть дешевле. Но посторонние машины не пускают. Давайте деньги, я принесу талоны… Шофер ждет… прошел час… стучится в проходную. А ему говорят, нет, никто не проходил. Прохоров? Не знаем Прохорова.

Пастырь и его овечки

Вениамин крестился в зрелом возрасте и стал прихожанином одного из московских храмов. Но православный батюшка, его духовник, оказался антисемитом, чего не скрывал в своих проповедях, и чего Вениамин, еврей от рождения, стерпеть не мог. Ему показалось, что антисемитизм распространен в церковной среде. Он пришел в синагогу и по всем правилам вероисповедания принял иудейский обряд.

Но душа его не успокоилась, еще суждено ему было пройти через катаклизмы неудавшейся семейной жизни, через мучительные проблемы, разрешения которых он не находил. Он снова оказался на пороге православного храма, на сей раз сельского, в Новой Деревне, и, утешенный мудрым священником, вернулся в Церковь.

Умный, обаятельный, он был застенчив, как девушка, и старался отцу личными проблемами не досаждать. Он приезжал в храм на стареньком «Москвиче» и, оставаясь после службы, предлагал батюшке свои водительские услуги. Прихожане, из имущих, иногда возили отца Александра на «своих» колесах. Он не отказывался, потому что работы невпроворот: требы, посещения больных в Пушкино, где транспорт переполнен, и в Москве, где все равно приходилось ловить такси.

В общем, у священника, наверное, была единственная возможность спокойно пообщаться с новым прихожанином, когда они сидели рядом в машине. И он этой возможности не упускал, а Вениамин ее ненавязчиво устраивал.

А тут к ним в машину, зная, что едут в Москву, попросился я.

Не теряя ни секунды, я достал свою статью о Борисе Пастернаке, недавно сочиненную: «Посмотрите, батюшка, статья небольшая».

Любя Пастернака, я не мог принять его народнического идолопоклонства, этого хронического недуга русской интеллигенции. Недуга, как мне казалось, не отрезвившего поэта после стольких катастроф! Он и в сорок первом году писал (стихотворение «На ранних поездах»):

Превозмогая обожанье,

Я наблюдал боготворя.

Здесь были бабы, слобожане,

Учащиеся, слесаря.

В них не было следов холопства…

Вокруг этого восторженного поклонения и строился мой памфлет, в котором я пытался уличить поэта в псевдорелигиозности.

Отец Александр безропотно принял мои десять страничек и потратил не более минуты на ознакомление с ними. У него была феноменальная способность мельком впитывать текст. «Мало материала. Не хватает аргументации», — сказал он спокойно. И тут же обратился к Вениамину. Он сейчас ему был важнее великого поэта и спорных мнений о его творчестве.

Я стал смотреть в окно, стараясь не слушать их разговора.

Я ничуть не огорчился, ничуть не обиделся. Во-первых потому, что в словах отца прозвучала проникновенная серьезность и доверительность. А во-вторых, всему свое время под солнцем: изящной словесности, бывалому прихожанину и новообращенному из иудеев, застенчивому и деликатному, как девушка.

• «Чего вы с ним носитесь как с писаной торбой»: Россия до о. Александра Меня еще не доросла
• Кафедральный собор на Ленинском проспекте

Важная персона

Отец Николай живет в Баклушихе, в большом селе, где есть храм. А служит в Красноозерске, куда добирается два часа на автобусах, с тремя пересадками. В годы перестройки он не поладил с правящим архиереем и тот согнал его с родного прихода, определив ему место второго священника под началом недавно рукоположенного.

Настоятель, бывший директор кирпичного завода, благообразный с виду «службист», оказался человеком малообразованным и к тому же дремучим антисемитом. В каждой проповеди он поминал «еврейский народ, продавший Христа», сводя к этому обстоятельству все настоящие и грядущие беды, прямо по анекдоту: если в кране нет воды… Отец Николай не выдержал и однажды сказал ему в алтаре: «Упрощаете тайну Боговоплощения и хулите народ Божий».

Зато он любит и безупречно знает церковную службу, собрал левый хор и сам иногда встает на клиросе, у него красивый баритон, подтянуть антифонное «Благослови, душе моя, Господа».

— Православие себя исчерпало, — говорит отец Николай, — во всяком случае в том виде, в каком оно пребывает сегодня.

Мария и Вера поют в правом хоре. Бывший директор завода у них на подозрении. «Они ведь, директора, партийные. Может, он и сейчас платит взносы в свою партячейку».

Как-то настоятель объявил певчим: «Завтра похороны, в десять, чтоб не опаздывать!» «А когда мы опаздывали, — подумала Вера, — чего он беспокоится?»

А беспокоиться было чего, потому что покойник предстоял необычный, важная персона — местный бандит Михач.

Когда внесли гроб, тут же на четырех углах встали охранники. Вера рассказывает: «Я с клироса смотрю, у охранника что-то под полой топырится. „Мань, что это?“ — „Автомат, молчи, дура“. Мы испугались, говорим: мы на кладбище не пойдем. А мне настоятель: „Вы что, в своем уме! Они вас постреляют. У вас же семьи, дети“. Ладно, пошли. Сам с кадилом у могилы, мы поем, а они по сторонам зырк-зырк. Чтоб не пропустить, если кто поедет по шоссе. У них ведь разборки. Мы поем, дрожим. Автоматы они в храме прятали под пиджаки, а здесь уже не прячут. Страх Божий! Гроб у них шикарный, с подсветом. Лампочки по бокам. Когда отпевали в церкви, лампочки горели. Да и здесь у могилы гроб сверкает, как елка на Рождестве. А внутри у него музыка. Будет играть на девятый день и на сороковой. Они на кладбище приедут помянуть, а он из земли голос подаст, мол, у меня все в ажуре, все тип-топ. И похоронный марш заведет…»

— В общем, гроб с музыкой, — грустно улыбнулся отец Николай.

Иллюстрация: прот. Александр Мень