Ахилла

Продолжение, читайте также части первую, вторую и третью.

На Чукотку Галина попала с Максимом, вторым своим мужем — ветераном Афгана, офицером разведки. Но это было потом, после того как…

«Прости, Душа, что это у тебя там прозвучало сейчас? — я услышал что-то знакомое на ее компе. — „Человек Иисус Христос?“ Верни чуть назад».

Она откатывает слайдер на мониторе своего компа чуть влево, и мы снова слушаем: «Един Бог, един и посредник между Богом и человеком — это Человек Иисус Христос».

«Вот это „Человек“ с большой буквы надо выделить четко, красным, — говорю я. — Тут самая суть. Давай-ка, найди изображение Христа как человека. Сейчас мы сделаем».

В кладезях Гугла находится картинка Христа, стоящего на утесе, смотрящего в туманную даль. С помощью Фотошопа мы помещаем на этом тумане библейские строки, выделяя красным «Человек», и открыточка эта теперь готова к плаванию по просторам сети. Таких вот библейских откровений улетело с галиного компьютера уже больше тысячи. Они не подписаны, обратного адреса на них нет. Потом иные из них появляются то тут, то там, бывает, что и с чужими штампиками — кто-то присваивает себе бесхозный товар, ну да Бог с ними. Лишь бы летело Слово Господне по всему миру, как заповедовал то Спаситель.

Три открытки с Божьим Словом утром, три вечером — это повседневное занятие Души моей Галины. Ее посильный труд на Божьем поле. Я никогда не понуждал свою женушку идти зарабатывать, привносить в домашний бюджет. Моего дохода дальнобойщика нам вполне хватает. Благословляет Господь.

На моей самопальной джинсовой жилетке вышито красивой вязью: «The Lord is my shepherd, I shall not want». То есть: «Господь пастырь мой, ни в чем не буду знать нужды». Так вот и я слово Божье по жизни несу. И сколько светлых улыбок я вижу в ответ, сколько получаю всяких добрых комментов. Нет, братцы, не продаются такие жилетки еще в магазинах, это я сам попыхтел, пошил себе такую. Хотите еще Слова Божия? Идите в группу «Господь — упование мое» на ВКонтакте и в привычном вам Фейсбуке. Там моя драгоценная какой только премудрости не публикует. По-русски там все, правда, вам, американцам, не понять, но кликайте на любую картинку, делитесь ею с друзьями, не ошибетесь: Слово Божие на всех языках верно.

Про что я начал-то?.. Несколько лет прошло, пока встретился Гале Максим. Подрастала дочка Люба, еще была полна сил га́лина мама, все шло себе как-то день за днем с Божьей помощью. Поблескивающий нержавеющими боками самогонный аппарат подключался по необходимости в помощь, добавлял пахучей капелью к их скромным зарплатам.

Двухэтажный их дом, построенный вскоре после войны, был добротным, теплым. Подобные кирпичные дома после войны строились обычно пленными немцами, но Галина про то не знает. Ванной комнаты там не было, но ванну (вот когда первачок-то срабатывал!) притащили им водопроводчики и установили прямо на кухне. Когда не было в ней нужды, пряталась она под листом толстой фанеры, покрытой веселенькой клеенкой, — чем не столик. Ну и что, что в кухне, зато своя ванна, в баню больше ходить не надо. В женском их царстве — кого стесняться? В эту двухкомнатную квартирку принесли Галю из роддома. Из этой квартирки увезла ее мама, когда ушла она от своего мужа — галиного отца. Довел своим пьянством.

Поселились они тогда где-то под Челябинском, в небольшом поселке. Там обещали дать им квартиру, и дом тот, многоквартирный, готов почти был, и уже ходили они с мамой смотреть, где они будут жить. Светлая квартира, с окнами на восток и юг. Просторная. И вся недолгая жизнь в этом поселке запомнилась Гале как праздник. Синие Уральские горы. Тут же лес, светлая большая школа, тут же новые друзья, с которыми она так хорошо сошлась. Той неловкой истории здесь никто не знал. И как хорошо было без этой тяжести жить!

Непосильным грузом несла десятилетняя Галя незначительное вроде бы событие, что произошло в первый ее школьный день. И уже собиралась она в новую школу, но тут… пришла телеграмма. Отец покончил с собой.

Когда они вернулись в Омск, всего лишь через несколько дней, квартира была пуста. Родственники отца вывезли из нее все. Я не преувеличил — все, до последней плошки. Рассудили видно, если оставила его жена, значит и не положено ей ничего. Нечего было дурить, все терпят, и она б потерпеть могла. Ишь, цаца! Не ушла бы, глядишь, и он был бы жив.

Могли бы теперь, по их возвращении, кое-что из барахлишка и вернуть, но нет. Обидели вдову с сиротой. Остался им лишь сработанный отцом овальный стол — был он слишком велик, чтобы пронести его в двери. И тумбочка. Та, с которой отец шагнул, приладив петлю на шею.

Нет, читатель. Не был Василий просто горьким пьяницей. Среди своих братьев был он меньшим, но ума был куда большего. Братья его вспоминали, как делал он за них домашние работы, как много читал, как спорилось у него в руках всякое дело. А уж как пел — так долго еще про то вся родня со слезой сокрушалась.

Вот он на стареньком фото. Сидит на краешке кровати, на коленях трехлетняя Галя. Живой взгляд, открытый лоб, зачесанные назад густые волосы — красавец. Дочка ему под стать. Такой же взгляд, очень похожа. Эх, где Ты был, Человек Иисус Христос, в тот страшный вечер? Если нет Тебя в сердцах, так селятся там злые черти и мучают бедолаг соблазнами, толкают на недоброе, губят водкой, или гордыней да завистью жгут. Сколько таких вот неплохих вовсе парней попутал зеленый змий, сбил с пути, довел до смерти! Прочел бы Василию тогда кто из Писания, что тело твое храм, что предназначен он Господу, и потому если кто-либо разрушит Божий храм, Бог уничтожит такого человека, поскольку Божий храм свят, а храм этот — вы сами.

Сказано, вера от слышанья. А от кого было Василию такое услышать? Гореть вам, большевики, с вашим вурдалаком в кепке в аду за поруху России. А малым сим, которых вы соблазнили, пошли, Господи, разумения, коли еще живы, и будь, Господи, милостив к душам тех, кого в этом мире уж нет.

На голой стене оставил отец какую-то надпись — во всю ширь стены, размашисто. Галя не успела прочесть, ее увели, а послание то, последнее, спешно закрасили.

Квартиру в Омске мама посчитала куда весомее, чем новое жилье в далеком уральском поселке. Душа моя Галина и названия того поселка теперь не помнит, и спросить некого — мамы на этом свете больше нет.

«Эх, как хорошо там зажили, — сокрушается иной раз моя Галина. — Зачем было возвращаться? В такое-то место…»

«Если б вы там остались, все пошло бы совсем иначе, — отвечаю я. — Не было бы в твоей жизни того замечательного драмкружка, не пожила бы ты на Чукотке, не улетала бы ты два раза замуж в Америку. Да и главного — твоих замечательных дочек — у тебя не было бы. Прожила б ты совсем иную жизнь, возможно, куда менее интересную. Так что на все Божья воля, Его и благодари за все дни свои».

Душа моя не спорит. Лишь вздыхает тихо.

Детская та трагедия, к которой я возвращаюсь, человеку взрослому может показаться сущей чепухой. Но семилетнюю Галю недоразумение то ударило предельно больно.

Последнюю свою тещу я живьем не видел. Говорил с нею где-то с минутку по скайпу, и это все. Очень она мне напомнила другую старушку — бабушку моей первой жены. Похожи словно сестры. Та меня очень уважала, особенно после того, как я на глазах у нее (жила она тогда с нами, в квартирке-хрущевке, в Тушино) сшил себе модное пальто. С Валентиной Никифоровной, галиной мамой, думаю, я бы тоже быстро нашел общий язык, когда сыграл бы ей на аккордеоне «Старый клен шумит в окно»: гармонисты были для нее первые парни.

«Вы вылазите?» — спрашивала она впереди стоящих, пробираясь к выходу в автобусе. Сколько ни поправляли ее дочка и внучки, все было напрасно. Мне этот простой вопрос и самому мил. Окажись я в российском общественном транспорте, пожилой и седой, я бы и сам так прикалывал, веселя пассажиров.

Среди соседей по дому и даче Валентина Никифоровна слыла за душу добрейшую. Кому яблок из сада, кому морковки с грядки, а уж голуби — так те и вовсе стайкой за ней пешком ходили. По молодости работала она на стройке, маляром, а к преклонным годам устроилась санитаркой в роддом, что совсем рядом находился. Начальство было ею очень довольно: всегда она кого-то выручала, за кого-то оставалась, долгие часы ее переработок обращались хорошей зарплатой, таковой же оказалась и пенсия.

Зять ее, ветеран Афганской войны, офицер запаса со всеми своими заслугами, ранениями и наградами, был наделен пенсией даже меньшей. Его недоумение по этому поводу вызывало у тещи предовольный смешок. Зятем же своим она гордилась, говорила, что он у нее просто золотой.

Но это все было потом, а тогда, когда собирали маленькую Галю первый раз в первый класс, обмишурилась по простоте своей Валентина, просто в голову ей не пришло, что к школьной форме повседневной надо бы еще и белый фартучек для торжественных случаев. Да и в колготки белые, и в бантики атласные не грех бы дочку нарядить. И букет цветов надо бы собрать, чтобы дочь не хуже других была. Наверное, чем-то другим была занята у ней голова. Одела Галю как положено, сунула ей в руки портфельчик, да и свела в школу. «Учись там, давай, хорошо», — только и сказала.

Пришла Галя на школьный двор — а там праздник. Все в цветах, оркестр играет, речи говорят, все такие нарядные, а она одна такая — колготки коричневые, фартук черный. Смотрят на нее кто насмешливо, кто с презрением. Хорошо, подружки тут же верные оказались. Поделились и бантиком, и цветочков из букетиков ей понадергали, чтоб хоть на фотке все нормально смотрелось.

«Мне ж только за день до того семь лет исполнилось, такая была еще кроха, а помню все, — с горечью поясняет моя душа. — Как вижу эти брови, поднятые недоуменно, пальцы на меня направленные. Я столько лет еще у доски сказать ничего не могла, все эти указующие пальцы видела. Просила: можно я письменно отвечу? Разрешали. Училась я неплохо. Как же я счастлива была, что школа будет другая! Так нет же, пришлось вернуться. И куда! Теперь еще история с отцом за мною тянулась. Учителя-то знали… Я в драмкружок-то пошла, потому что понимала: нельзя так, всю жизнь зажатой быть. Слава Богу, встретилась мне там еще одна мама, Любовь Васильевна. Сколько она нас, покалеченных детских душ, к жизни вернула!»

Прошло с тех пор много лет. Старшая галина дочка заканчивала десятый класс. О школьной форме тогда никто уж и не вспоминал. Галина не задумываясь раскроила свой дорогущий гипюровый подъюбник и сшила из него богатый белый фартук. Чуть не силком надела его на дочь и отправила ее на выпускной. Фартук тот так всем девчонкам понравился, что в очередь встали, чтобы в нем сфотографироваться. Тем душа и успокоилась.

К числу своего дня рождения, тридцать первого августа, Галина относится благоговейно. Псалом 31:8. Стих этот гласит: «Вразумлю тебя, поставлю тебя на путь, по которому тебе идти; буду руководить тебя, око Мое над тобою».