Ахилла

К девяностолетию со дня рождения прот. Александра Меня

Александр Мень (1935-1990) с детства воспитывался в религиозной среде. Он, мама Елена Семеновна и ее сестра Вера Яковлевна крестились в катакомбной церкви. Их духовник архимандрит Серафим Батюков тайно жил в Загорске. О. Александр вспоминал: «Мое детство и отрочество прошли под сенью преподобного Сергия. Там я часто гостил у схиигуменьи Марии, которая во многом определила мой жизненный путь и духовное устроение». Подарила Библию. У нее «была черта, роднящая ее с оптинскими старцами. Оптина, в сущности, начала диалог Церкви с обществом. Живое продолжение этого диалога я видел в лице о. Серафима и матери Марии. Поэтому на всю жизнь мне запала мысль о необходимости не прекращать этот диалог, участвуя в нем своими слабыми силами». «Наставниками моими кроме родителей были люди, связанные с Оптинской пустынью и „маросейской“ общиной отцов Мечевых. В этой традиции меня привлекала открытость миру и его проблемам. Замкнутая в себе церковность, напротив, казалась, ущерблением истины».

К школе он относился как к карательной машине. Вспоминал: «Все, что там говорилось, я воспринимал наоборот. Но ни на чем не настаивал — потому что понимал, что это рабская мертвящая система». Ни в пионеры, ни в комсомол не вступал. «У меня были учителя другие, не в школе; у меня были живые примеры, живое общение с людьми, которые были ровесниками моих родителей. Это люди, которые в то время прошли уже через лагеря, через все. И я, будучи ребенком, общался с ними, наблюдал, беседовал…»

Он с пятого класса начал собирать свою библиотеку. «На рынке среди гвоздей и морских свинок» находил тома Владимира Соловьева, Сергея Булгакова. «В то время, когда не было ни „самиздата“, ни тамиздата», когда в сфере философии печаталась только ахинея, которую нельзя было брать в руки, я открыл мир великих мыслителей. В 12 лет прочитал полное собрание Житий святых и тогда же понял, что сегодня для них нужно иное изложение«. Позже, читая Бонхеффера, убеждался снова, что «в мире изменился культурный фон, язык надо искать другой».

Разносторонне одаренный, писал стихи, пропадал в музее Изобразительных искусств и консерватории, много и увлеченно рисовал. Скульптор-анималист Ватагин, у которого учился, прочил ему будущее художника.

Однако решение быть священником созрело в 14-15 лет. Когда прислуживал алтарником в московском храме. Но после школы поступил в пушно-меховой институт из-за любви к биологии. Кроме того, понимал, что священнику необходимы научные знания о мире. Живя в Иркутске, куда был переведен институт, обрел абсолютную ясность того, что происходит в стране. Неподалеку находился лагерь, в колхозах не было ни одного коренного жителя — все ссыльные из России.

Тогда же, в студенческие годы и даже чуть раньше складывается концепция шеститомника истории религии — «В поисках Пути, Истины и Жизни». Писал, используя любую свободную минуту, иногда на лекциях, в лесу, где-нибудь на пенечке, поблизости шумной компании друзей… Как, впрочем, на протяжении всей жизни. Будучи священником, возвращаясь домой поздно вечером, выстучит на пишущей машинке страничку, без которой, как профессиональный писатель, не мог дня прожить. Писателя и священника в себе не разделял, они взаимодействовали, дополняя друг друга. О травмах, об исторических причинах конфессионально распавшейся Церкви знал давно. В ранних работах, «Исторические пути христианства», мысли о единстве Церкви уже были.

В Иркутске самостоятельно изучил почти весь курс Духовной академии. Предполагал поступить туда после отработки положенного после института срока. Но защитить диплом ему не дали, отчислили за религиозные взгляды. И отрабатывать три года не пришлось. Через месяц в Москве, 1 июня 1958 года, был рукоположен в дьяконы.

А.В. Ведерников, редактор ЖМП, давал отцу Александру регулярный заработок в журнале. За 1959-1963 гг. он напечатал около 40 его статей. Владыка Питирим, новый редактор, публикации статей молодого священника мгновенно пресек.

О. Александр служил в подмосковных храмах. Некоторое время в 60-е годы, по средам, к себе домой в Семхоз приглашал знакомых священников-единомышленников. Собиралось до 30 человек. «Целью общения считал необходимость создания „среды“, в которой верующие чувствовали бы себя свободно. — Предпосылки для образа жизни, мысли и устоев христиан ХХ века, без староверства. Тогда же, в связи с литературной работой, расширились связи с учеными и писателями». Кому-то содействовал в публикациях за границей, например, А. Солженицыну, М. Поповскому, Зое Крахмальниковой…

В 1976 году начальник Комитета государственной безопасности Андропов писал правительству о прокатолических явлениях в нашей Церкви. Распространителем их называл отца Александра. С тех пор КГБ с него глаз не спускал. Обыски, допросы, угрозы: тюрьма или высылка за границу. Больше всего ему доставалось от настоятелей, его непосредственных начальников, которые всячески препятствовали просветительской работе среди прихожан, писали доносы, запрещали записывать проповеди на магнитофон, распространяли антисемитские слухи.

А прихожане, в основном интеллигенция, москвичи, народ разный. «Мою паству, — шутил батюшка, — составляют „пациенты“, „бегущие по волнам“ и „соратники“». Последние в меньшем числе. На них полагался, собирая «малые группы» — скрепляющие приход. В них практиковалась общая молитва, изучение Св. Писания или истории Церкви. И в конце 70-годов такие группы появились. Возможно, их появление вызвало реакцию КГБ. Прихожан таскали на допросы, кого-то арестовали. Отца Александра принуждали публично покаяться. Прихожане всячески хоронились: попрятали тамиздат, «опасную» духовную литературу, телефонные книжки.

А в перестройку отец Александр был нарасхват. Ежедневные выступления, до 30 в месяц. На радио, на телевидении, в разных аудиториях, стадион в Лужниках. Его печатают по всей стране, планируют фильмы с его участием. Участвует в заграничных конференциях. Основал общество «Культурное возрождение», журнал «Мир Библии», группу помощи Республиканской детской больницы. Закончил Библиологический словарь — семитомный многолетний труд…

Обстановка в стране изменилась. За два дня до гибели он говорит в интервью: «Когда Горбачев открыл шлюзы, то хлынула и демократия, и реакция. Но реакция всегда более агрессивна. Произошло соединение русского фашизма с клерикализмом и ностальгией церковной. Это, конечно, позор для нас, для верующих, потому что общество ожидало найти в нас какую-то поддержку, а поддержка получается для фашистов. Конечно, не все так ориентированы, но это немалый процент. (…) Этот — монархист, этот — антисемит, тот — антиэкуменист и так далее».

Он считал, что «свобода должна вырастать из духовной глубины человека. Никакие внешние перемены не дадут ничего радикально нового, если люди не переживут свободу и уважение к чужим мнениям в собственном опыте».

Он был послан в Россию свыше — для ее духовного преображения, и был убит… по дороге в храм.

Но смерть не пресекла его проповедь. Сегодня его книги переведены на многие языки. В России, изданные миллионными тиражами, раскупаются в основном в книжных магазинах, а не церковных лавках. Многие архиереи и священники не допускают их в свои храмы. Так или иначе они были участниками его гибели. Один из них, довольно тогда популярный священник, в дни поминовения убиенного, ни разу не помянул его имя в алтаре.

Этот пастырь и сегодня пользуется особым доверием у патриарха, будучи настоятелем нескольких храмов.

Духовное преображение России возможно лишь при ее новой евангелизации, путь которой прокладывал отец Александр Мень.