Ахилла

Читать первую часть

5.Церковь и государство

Проблема взаимоотношений церкви и государства заслуживает отдельной книги. И все же, совсем обойти ее здесь тоже нельзя. Церковь и государство  – явления не просто принципиально разной, а несовместимой друг с другом природы. Государство есть аппарат насилия. Где нет насилия, нет государства. Для церкви никакое насилие категорически неприемлемо. К сожалению, обходиться без насилия человечество до сих пор не научилось. Поэтому заповедь Христа призывает нас не упразднить государство, но решительно отмежевать от него все, что так или иначе связано с Богом и с церковью: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф., 22:21). Увы, этого призыва древние христиане не услышали или не поняли. А многие не слышат и теперь. Потому-то история церковно-государственных отношений и сложилась столь трагично.

5.1.Возникновение государства (в библейской истории)

Первые, упоминаемые в Библии, государства – те же, что известны как наиболее древние исторической науке: Шумер и Египет. Каково же отношение к ним Писания? Из Шумера (Ура халдейского) происходит родоначальник всех верующих Авраам. Но его история, в результате которой он стал таким родоначальником, начинается с того, что он слышит призыв Божий выйти не только из самого Ура (метрополии), но и из шумерской провинции Харрана, где обосновался его отец (Быт.,12:1-8).

Тут важно не забывать исторический контекст. Личностное самовосприятие человека возникло гораздо позже. В то время человек не осознавал себя иначе как частью своего сообщества или социума. Экстрадиция была практически равносильна смертной казни. Человек, добровольно покинувший свое сообщество, воспринимался как отщепенец. А вовсе ушедший за пределы империи (по тогдашним меркам Шумер можно считать империей) – как сумасшедший авантюрист. Тем не менее, поступок Авраама однозначно оценивается бытописателем и всей традицией как подвиг веры. Что было бы невозможно без крайне негативной оценки того государства, из которого Господь предписывает выйти.

Египет упоминается в Писании многократно и по разным поводам. В нем бывали и Авраам, и многие его потомки, в том числе весьма длительное время, и даже новозаветное Святое Семейство. Но всякий раз Египет предстает как нечто чуждое, враждебное. В нем можно укрыться на какое-то время, но затем нужно непременно выйти. Длительное пребывание в нем оборачивается рабством. Сравнение Иерусалима в духовном отношении с Египтом (Откр., 11:8) еще, вроде бы, никому не приходило в голову толковать в позитивном смысле.

Особый вопрос – отношение ветхозаветного народа к своему государству. До некоторых пор этот народ обходился без такового, управлялся харизматическими вождями, действовавшими от имени Божьего. О государстве речь впервые заходит, когда старейшины Израиля просят пророка Самуила поставить им царя (1 Цар., 8:5). До сих пор монархисты ссылаются на этот текст, утверждая, что монархия есть установление Божие. Однако, ответ Божий на молитву о царе хорошо известен: «Послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними» (1 Цар., 8:7).

Какое же это установление? Господь соглашается исполнить желание людей, хотя оно Ему не просто не нравится, но является предательством с их стороны. Соглашается потому, что такое решение оказывается наименьшим злом. Обходиться без власти люди оказались неспособны. В этом случае они впадают в полное беззаконие и беспредел. К сожалению, эта проблема остается актуальной до сих пор. Мы не можем упразднить государство или добиваться его упразднения. В этом случае вместо организованного ограниченного и управляемого насилия мы получили бы шквал насилия без всяких пределов. Но мы можем и обязаны добиваться ограничения и обуздания государственной власти. Чтобы она служила народу, а не народ — ей.

5.2.Христос и государство

С проблемой власти церковь столкнулась с первых же моментов своей истории. Даже еще раньше, Сам Христос столкнулся. И категорически отверг путь соединения власти любви и власти принуждающей (Мф., 4:9-10). Вместо этого Он стал проповедовать совершенно иное устройство общества – Царство Небесное. Этот евангельский образ в последующие века подвергся многочисленным искажениям и упрощениям. Одни до сих пор представляют его как нечто вполне приземленное. Полагают, что достаточно лишь что-то изменить в нашем обществе, принять правильные законы, и его вполне возможно осуществить в нашем мире. Другие же вообще понимают его исключительно духовно, никак не прилагая ни к каким общественным взаимоотношениям.

В то же время, о Царстве Небесном в Евангелии сказано довольно много. Правда, в основном о том, как к нему прийти. А о том, что оно из себя представляет, лишь намеками и образами. Видимо, у современников Христа просто не было подходящих терминов для его описания. Однако и из этих образов можно сделать некоторые выводы.

Образ Царства Небесного в притчах Христа — это всегда торжественный праздничный пир. Почему же именно пир? Если бы речь шла о рае, как это впоследствии было многими истолковано, то для этого есть (тогда уже существовал) другой образ – сад. Если бы Спаситель имел в виду какую-то особую близость к Богу, то, наверное, наиболее подходящим образом оказалось бы храмовое богослужение, в котором, однако, участвуют не одни священники, а все верные. А трапеза для ветхозаветного иудея это, в первую очередь, место общения. Место, где можно не только услышать ближнего, но и самому быть услышанным. А праздничный пир отличается от обычного не столько качеством пищи (это не главное), сколько размерами – это место общения многих, в идеале — всех.

Так, те, кто говорит о принципиальной аполитичности Христа, в значительной степени лукавят. Тут все дело в том, что понимать под политикой. Христос действительно не вмешивался ни в какие политические разборки отдельных партий и группировок. Но это вовсе не значит, что Он был безразличен к общественному устройству. Напротив, принципиально иное общественное устройство и было главным содержанием Его проповеди. А вот «партию», которая бы не только проповедовала, но и явила миру это новое устройство, еще предстояло создать. И эта «партия» – Церковь.

5.3.Церковь и государство в Римской империи

Поначалу государство церковь попросту не замечало, считая христианство одним из ответвлений иудаизма. Но это продолжалось недолго, заметить пришлось. Одним из краеугольных камней власти Рима был государственный культ. Участие в нем считалось признаком лояльности императору. Единственным исключением были иудеи. Заставить их приносить жертвы римским богам римлянам так и не удалось. В конце концов, они с этим смирились, поскольку везде, кроме Палестины (из которой евреев во II веке все-таки изгнали), евреи оставались небольшой замкнутой группой, не проявлявшей никаких признаков ни агрессии, ни миссионерской активности.

Проповедь же Христа и апостолов, в особенности апостола Павла, была обращена к «граду и миру». К этому невозможно было оставаться равнодушным. Одних это приводило в церковь, других — в стан ее непримиримых врагов. Простой бытовой неприязнью к христианам воспользовался еще Нерон, свалив на них вину за поджог Рима. Однако, уже Траян (рубеж I-II вв.) прямо называет их преступниками, которых нужно наказывать за одну лишь принадлежность к христианству (Плиний Младший; Письма, 97). К тому времени ко Христу уже обратились многие римляне, в том числе из высших сословий.

После этого еще более 200 лет шла борьба государства с церковью. Со стороны государства она принимала самые разнообразные формы – от тотальной войны на уничтожение до тонких провокаций, смотря по вкусу очередного императора. А со стороны церкви всегда одну – мирное ненасильственное, но и неотступное отстаивание своей правоты. Это стоило церкви множества жизней мучеников и искалеченных судеб исповедников, но привело ее к полной победе – к обращению самого императора.

Однако эта победа вскоре обернулась для победителей тяжелейшим поражением на многие века, последствия которого мы расхлебываем до сих пор. Последовавший за этим период церковной истории обычно называют константиновским, связывая его начало с именем императора Константина Великого. Однако Константин лишь легализовал церковь, прекратил гонения на нее. Сам же он, оставаясь вплоть до смертного одра оглашаемым, старался более помогать церкви, чем вмешиваться в ее дела. Можно сказать, что он скорее сам был подвержен влиянию церкви, чем пытался влиять на нее.

А вот со стороны церкви многие такого искушения властью, к сожалению, не выдержали. К тому времени христианство уже было распространено по всей империи и включало множество весьма разнообразных традиций. Нередки были и ереси, отличать которые от вариаций христианства часто было непросто. И многие христиане, в том числе епископы, с легкостью поддались искушению призвать на помощь в этом деле императора. Он, разумеется, помог, как мог – отправил еретиков в изгнание. За что вскоре и получили той же монетой – еретики добились влияния при дворе и убедили императора вернуть их на свои кафедры, а в изгнание отправить православных. Так сами церковные иерархи втянули в свои разборки государственную власть, попав через это в тяжкую от нее зависимость.

В конце того же IV века император Феодосий утвердил во всей империи христианство как государственную религию. Христианские догматы стали утверждаться императорскими эдиктами.

5.4.Церковь и государство в Византии

Особенно тяжело упомянутая зависимость сказалась на восточной части империи, где авторитетных центров христианского богословия было множество, и между ними была некоторая конкуренция, а государство еще долго сохраняло административное единство. Уже в VI веке основой церковно-государственных отношений становится идея Симфонии – согласия церковной и светской властей. Согласно этой теории, священство и царство суть дары Божьи, из которых первое заботится о божественных делах, а второе — о человеческих, пребывая между собой в полном согласии (симфонии) на благо всех подданных.

К сожалению, катастрофичность этого союза для церкви в то время не осознавалась практически никем. Напротив, он воспринимался как значительное достижение. А между тем, в результате этого союза государство получало от церкви санкцию на свою деятельность, то есть на насилие. Более того, насилие тем самым освящалось, получало статус божественного установления. Церковь же от государства могла получить только легализацию – позволение быть, отсутствие необходимости скрываться. Но главное, император теперь нередко оказывался судьей в церковных спорах. Поскольку епископам для успешного противостояния светской власти требовалось единство между собой, которого часто весьма непросто было достигнуть, а император был один и мог советоваться с кем хочет, а главное — применять силу по своему усмотрению.

В результате к концу византийского периода Симфония фактически выродилась в порабощение церкви. Церковные иерархи стали такими же чиновниками, как их светские коллеги. На их избрание все большее влияние оказывал административный ресурс светской власти.

5.5.Церковь и государство на Руси

Миссию, естественную потребность христианина делиться своей верой с другими, Византия активно использовала как инструмент внешней политики. Специальные миссионерские экспедиции посылались к варварским народам с целью обращения их в христианство. Многие миссионеры старались научить обращаемых жизни по Евангелию, но это всегда была лишь частная инициатива. Правительство, которое, как правило, и организовывало подобные мероприятия, было заинтересовано совсем в другом – учредить новую епархию и поставить туда своего епископа, подчиненного Константинополю.

Одна из таких миссий обратила в православие русского князя Владимира и его дружину. (На самом деле все было несколько сложнее, но результат тот же: Владимир оказал византийскому двору важную услугу – военную помощь против восстания Фоки Варды. За это ему была обещана в жены принцесса Анна – сестра императоров (соправителей) Константина и Василия. Однако, выполнять свое обещание императоры не спешили. Сперва от Владимира потребовали креститься, он согласился. Перед крещением потребовалось длительное оглашение, он пошел и на это. В конце концов, поняв, что его пытаются обмануть, Владимир захватил Корсунь (Херсонес) и потребовал Анну к себе. Поняв, что далее тянуть опасно (Владимир может напасть на Константинополь), императоры выполнили его требование, однако с рядом дополнительных условий: крещение всей дружины, учреждение в Киеве епархии и т.п.  Поппэ А. «Политический фон крещения Руси (Русско-византийские отношения в 986-989 годах)» // Как была крещена Русь. М., 1990.)

Поскольку к тому времени на Руси было уже немало христиан, перемена веры была воспринята в Киеве примерно так же, как и прочие нововведения князя – без сколько-нибудь серьезного сопротивления, но и без всеобщего одобрямса. Однако, если сам Владимир, пройдя серьезное оглашение, принял христианство вполне всерьез, то из его соотечественников последовали за ним в этом лишь немногие. Как говорил Н.С. Лесков, Русь была крещена, но не просвещена. Большинство лишь переменили предмет поклонения, а по сути своей остались язычниками. Так что ни новая вера, ни уговоры епископов, как правило, не мешали русским князьям вести между собой столь кровавые разборки, что даже на фоне феодальной Европы это казалось дикостью. Те немногие, кто старался воздерживаться от насилия, вскоре попадали в святцы (например, Борис и Глеб).

Не удивительно, что при первой же серьезной опасности Русь потеряла свою самостоятельность. Князья ненавидели друг друга настолько, что не только не объединились для борьбы с монгольским завоеванием, но нередко и использовали помощь завоевателей в борьбе друг с другом. Особая роль в этом Александра Невского историкам, в отличие от пропагандистов, также хорошо известна. Вскоре вся политическая система Руси оказалась устроена по монгольскому принципу. Теперь князья должны были получать на свое княжение ярлык от хана в обмен на обязательство самостоятельно собирать со своего княжества дань и доставлять в орду. Малейшее подозрение в недостаточной лояльности (а настучать на соседа почиталось едва ли не за доблесть) и ярлык передавался другому. Так «противоестественный отбор» поднимал на вершины власти самых отъявленных негодяев и предателей.

Ничего не производящая, живущая лишь грабежами и завоеваниями орда быстро стала терять завоеванное. Однако понадобилось еще 250-300 лет, чтобы она ослабла настолько, что московские князья, выторговавшие себе великокняжеский ярлык, смогли избавиться от монгольской зависимости и стать самостоятельными правителями. Впрочем, систему управления они оставили прежнюю. Все ресурсы сверх нищенского минимума по-прежнему отбирал у всех князь, а потом распределял, кому хотел.

Однако для русской церкви этот период оказался временем едва ли не максимального за всю ее историю духовного подъема. Святые, подобные Андрею Рублеву и Сергию Радонежскому, бывали и в другие времена. Но почти никогда более они не пользовались таким авторитетом и влиянием при жизни. Народ реально потянулся к святости, хотя представление о ней имел весьма смутное. Даже грамотных людей, не говоря уже о каком-либо образовании, было ничтожное меньшинство. Фактически эта тяга вылилась в подражание тем, кого почитали духовными авторитетами, но подражание чисто внешнее. Именно в это время на Руси повсеместно утверждается Иерусалимский устав (гораздо более длинный и трудный для исполнения, чем прежний Студитский), многочисленные длительные и строгие посты и прочие подвиги. Изменение образа жизни, отказ от греховных страстей и привычек за этим следовали далеко не всегда. О понимании смысла соблюдаемых правил не было и речи.

Причудливым образом в Московском царстве возобновилась идея Симфонии. Византийский император, кем бы он ни был, всегда оставался лишь верховным чиновником. Он никогда не забывал (ему не позволяли забыть), что высшая власть на самом деле принадлежит Богу, а он лишь исполняет вверенную ему функцию. В праздничном богослужении император исполнял скромную роль свещеносца. Не раз бывало, что патриархи отлучали императоров от церкви.

Русский же царь всегда был полновластным хозяином всея Руси. Единственная попытка поставить патриаршую власть выше царской была предпринята в XVII веке Никоном и закончилась полным крахом. За редчайшими исключениями, церковные иерархи всегда исполняли волю светской власти. А введением Петром I Духовного Регламента это оказалось даже узаконенным. Однако это привело к подчинению государству не церкви в целом, а лишь ее иерархии. Напротив, подчинение иерархов государству, их зависимость от него, а не от паствы, превратило их в особое сословие – духовенство, существенно отличающееся как по реалиям своей жизни, так и по своим интересам от большинства верующих. Так что вернее было бы говорить не о подчинении церкви государству, а об утрате церковью доверия к своей иерархии, в виду подчинения государству последней.

5.6.Церковная революция

Необходимость радикальных изменений в церковной жизни осознавалась в русской церкви многими задолго до падения монархии. Однако именно самодержавие до последнего своего часа препятствовало их осуществлению. После событий 1905 года синод наконец убедил Николая II в необходимости подготовки и проведения поместного собора, и 16 января 1906 года Император учредил Предсоборное Присутствие. Сводный доклад Присутствия был представлен Государю, он его изучил и 25 апреля 1907 года наложил на него резолюцию: «Собор пока не созывать». Это «пока» протянулось до 1917 года.

Краткий период истории Русской церкви между февральской революцией и октябрьским переворотом еще современниками был назван «церковной революцией» (Рогозный П.Г. «Церковная революция 1917 года»). В это время удалось наконец созвать давно готовившийся поместный собор — провести выборы, собрать делегатов и приступить к работе. Удалось также восстановить принадлежавшее Русской церкви патриаршество и избрать патриарха. Но главное, Духовный Регламент, превративший на 200 лет церковь в инструмент государственной политики, был отвергнут и впервые более чем за 1500 лет в церковную жизнь было возвращено выборное начало. По всей России проходили выборы настоятелей и прочих клириков, в ряде епархий прошли выборы архиереев.

К сожалению, все это продолжалось очень недолго. За кратким периодом относительной свободы для церкви последовал длительный период невиданных с доконстантиновских времен гонений. Поместный Собор, едва приступив к работе в комиссиях, был разогнан большевиками. Многие клирики и активные миряне оказались репрессированы или расстреляны в ходе начавшейся кампании красного террора.

5.7.Церковь плененная

О гонениях на церковь в советский период написано очень много. Но еще больше не написано. Поскольку большую часть информации о преступлениях советской власти нынешняя власть до сих пор хранит в строгом секрете. Впрочем, многое удалось добыть и опубликовать в краткий период в начале 1990-х, когда режим секретности был несколько ослаблен. В своей патологической ненависти к Богу и Церкви большевики не остановились даже перед истреблением значительной части русского народа ради уничтожения в нем веры.

Из письма Ленина Максиму Горькому: «Дорогой А.М.! Что же это Вы такое делаете? — просто ужас, право! Всякий боженька есть труположство, всякая идея о боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыразимейшая мерзость, ….самая опасная мерзость, самая гнусная зараза. Миллион грехов, пакостей, насилий и зараз физических гораздо легче раскрываются толпой и потому гораздо менее опасны, чем тонкая, духовная, приодетая в самые нарядные «идейные» костюмы идея боженьки». (ПСС. Т.48; стр. 226-227)

Из письма Ленина об изъятии церковных ценностей: «Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».

В результате многолетней последовательной политики погромов и опустошений к концу 1930-х гг. на всю страну осталось около 100 действующих храмов и всего 4 архиерея. Тем не менее, этот небольшой остаток, абсолютно не опасный для его власти, вынужденный постоянно лгать, что в СССР гонений на христиан нет, Сталин предпочел на всякий случай сохранить. И этот случай вскоре представился. Провал сталинского плана завоевания всего мира поставил его перед необходимостью как-то считаться в своих действиях с правительствами других стран. Для этого ему потребовалась некая структура, пользующаяся у них авторитетом, но при этом вполне подконтрольная. Тут-то и родилась идея собрать все, что осталось от Русской церкви, и, предав ей респектабельный вид, создать на ее основе «православный ватикан» – структуру, противостоящую католическому Ватикану, вполне сталинской диктатуре враждебному.

Придание респектабельного вида вылилось не только в срочное «избрание» митр. Сергия в патриархи, но и в освобождение из заключения некоторых священнослужителей, открытие ряда храмов, семинарий и позволение издавать журнал. Ценою же этих послаблений оказался тотальный контроль за всею деятельностью церкви, включая ее кадровую политику. Надзор за церковью стал осуществлять через своих уполномоченных «совет по делам религий» фактически являвшийся подразделением КГБ. Без его санкции не могла состояться ни одна хиротония. Если бы эта система не давала иногда сбоев (и чем дальше, тем больше) у нас бы сейчас не было ни одного порядочного священника.

5.8.Освобождение

В 1991 году советская система рухнула. Вся система контроля и подавления церкви оказалась просто упразднена в одночасье. Однако годы чекистского контроля, хотя и не смогли изменить саму природу церкви (она все-таки осталась церковью), наложили на всю ее жизнь тяжелый отпечаток. Практически вся ее управленческая структура оказалась сформирована по чекистскому принципу – чем хуже, тем лучше. КГБ и в других областях, а в церкви тем более, продвигал лишь тех, на кого имелся достаточно серьезный компромат. Для них это было гарантией покорности человека, его зависимости от системы. Лишь совершивший преступление или как минимум тяжкий аморальный поступок, имел шансы в Советском Союзе стать епископом. Не написавший ни одного доноса исключительно редко поднимался выше дьякона.

И вот, со всем этим «багажом» церковь оказалась… Нет, не свободна. Но предоставлена сама себе. Вот тут-то и выяснилось, что Московская патриархия — это одно, а церковь (в смысле церковный народ) — совсем другое. И соотносятся они друг с другом не как пастыри и пасомые, а примерно как разные социальные классы с совершенно разными классовыми интересами. Народ тогда валом повалил в церковь, поскольку увидел в ней некое духовное начало, освободившееся (как и они тогда) от большевистского рабства. А большинство иерархов восприняли это как средство к обогащению и к обретению власти над людьми. Что всего за несколько лет фактически свело на нет все миссионерские усилия этой волны, приток людей в церковь почти прекратился, а отток увеличился многократно.

Воздержусь от прогнозов. Но без обретения подлинной Свободы, думаю, у РПЦ перспектив просто нет.

6.Свобода и освобождение

В древности, если о ком-то говорили, что он свободный, никаких дополнительных разъяснений, что имеется в виду, не требовалось. Свобода подразумевала определенный социальный статус, принципиально отличающийся от статуса раба. Теперь социальный институт рабства почти повсеместно упразднен. Однако это вовсе не значит, что все сделались свободными. Иногда рабство приходится «выдавливать по капле». Попытаемся же разобраться, что это такое.

6.1.Рабство и искупление

Один из фундаментальных принципов либертарианства – самопринадлежность человека: каждый принадлежит только самому себе и не может принадлежать никому другому. Казалось бы, это входит в непримиримое противоречие с верой. Ведь Господь, как известно, искупил нас из рабства (Рим. 7:14-20), и теперь мы принадлежим Ему. Однако противоречие здесь кажущееся. Ведь даже классическое (античное) рабство предполагало возможность купившему раба предоставить ему свободу. Христианское учение об Искуплении именно и означает, что Господь не выкупает нас из рабства вещественным началам мира (Гал.4:3) в рабство Себе, но искупает нас из рабства вообще, дает нам Свободу. А это значит, что мы уже не рабы, а граждане. А гражданам, в отличие от рабов, не отдают распоряжения, что и как делать. Граждане сами отвечают за себя и за то, чем владеют или что им вверено.

Не убивай, не прелюбодействуй, не кради… – так говорят рабу. Нам же Господь говорит: «Ты свободен». И ждет, что мы теперь сами будем отвергать худое и избирать доброе, ибо мы научены этому. Потому-то и будет на небесах более радости об одном человеке, который, несмотря на все свои грехи, избирает добро по любви к Добру, а не по приказу, чем о девяносто девяти праведниках, в точности исполняющих все предписания Закона (Лк.15:7).

6.2.Понятия свободы

Слово «свобода» в русском языке, как, к сожалению, и множество других слов, содержит не один определенный смысл, а несколько. Свободен ли человек, сидящий в тюрьме? А человек, совершивший преступление и скрывающийся от преследования? На первый взгляд очевидно, свободен второй, а первый — нет. Но сидящий в тюрьме может поступать по совести, а скрывающийся вынужден идти с нею на компромисс. Ведь совесть наверняка посоветует ему сознаться в преступлении, понести заслуженное наказание, а затем продолжать жизнь честного гражданина. Но это значит перестать скрываться. И если он этого не делает, значит не может, то есть не свободен.

Ясно, что здесь речь идет о свободе в разном смысле. Внешняя, то есть определяемая обстоятельствами, свобода — это возможность самому определять параметры своего поведения. Но здесь нужно сделать важную оговорку. Ведь и заключенные могут сами определить свое поведение. Например, устроить бунт и перестать подчиняться распорядку. Но последствия… Следовательно, внешняя свобода — это возможность вести себя так, как мы сами считаем нужным без каких-то слишком уж нежелательных для себя последствий.

Но и тут мы попадаем в ловушку. Ведь ничем не ограничивая себя в своем поведении, мы можем причинять неудобства или даже вред другим, нарушать их свободу. Таким образом, абсолютная свобода такого рода ни в каком человеческом обществе невозможна. А вне общества? Свободен ли Робинзон, находящийся на необитаемом острове? Ведь он вынужден постоянно трудиться, добывая себе пропитание, обустраивая жилище и так далее. И если он не будет всего этого делать, негативные последствия не заставят себя ждать. Даже император династии Цин, который мог отдать любой приказ любому жителю Поднебесной (и тот обязан был его выполнить), был определенным образом ограничен в своих действиях. О чем свидетельствуют многочисленные дворцовые перевороты той эпохи. Так что абсолютная внешняя свобода невозможна в принципе. Добивающийся такой свободы на самом деле старается ущемить права других в свою пользу, расширить свои возможности за счет других.

Другое дело Свобода внутренняя. Внутренне свободный человек — это тот, кто при любых обстоятельствах поступает в соответствии со своими убеждениями. Или со своей совестью. В общем так, как сам считает правильным. Если свободному человеку приставить к виску ствол, он поступит так, как с его точки зрения должен поступать человек, которому к виску приставили ствол. А несвободный испугается и всех сдаст или выполнит все, что от него требуют. Свободным в этом смысле можно быть в любых обстоятельствах. Даже на эшафоте. Или на кресте. И смею думать, что именно к такой Свободе (будем далее писать ее с большой буквы) призывает нас Господь по слову апостола (Гал. 5:13).

6.3.Свобода и право

Понятия «право» и «закон», тщательно различаемые немецкой юриспруденцией и почти не различаемые английской, в русском языке требуют семантической конкретизации. Само слово «право», этимологически отсылающее нас к понятиям правды и праведности, апеллирует тем самым к некоей объективной справедливости, к правильному (праведному) решению. «Закон» же означает установленное сверху (впрочем, не обязательно свыше), предписание или запрещение, обязательное к исполнению. Таким образом право это то, что справедливо или праведно, а закон – то, что нам навязывается некоей силой, например государством. (В этой связи Закон Божий было бы логичнее называть не Законом, а правом. Поскольку он, во-первых, никому силой не навязывается, а во-вторых, всегда праведен (по определению, что не праведно, то не от Бога.)) Разумеется, в идеале они должны совпадать. Для того и существует государство, чтобы справедливо, праведно разрешать различные спорные вопросы жизни общества, облекать эти решения в юридические формулировки и придавать им силу закона, то есть требовать неукоснительного исполнения всеми. Таков правовой порядок – наиболее щадящая по отношению к свободе форма существования государства.

Чем же он лучше других? Рассмотрим две альтернативы. Во-первых, порядок не правовой. Допустим, Некто (царь, президент, правительство и т.п.) обладает всей полнотой власти в стране, в праве решить любой вопрос на ее территории, не ограничиваясь никакими законами. Фактически это означает, что воля этого Некто и есть закон для всех остальных.

Свободны ли эти остальные? Свободны до тех пор, пока воля правителя не вошла в противоречие с их совестью или убеждениями. Это непротиворечивое (свободное) состояние может продолжаться долго, но может и нарушиться в одночасье и для весьма многих. И тогда для внутренне свободных людей не остается иного пути, кроме насилия – либо самим подвергаться преследованиям, либо свергать правителя. Правовой же порядок такую возможность дает. Если закон перестает устраивать общество, этот закон можно и нужно изменять. И участвовать в этом процессе могут все граждане. Процесс это трудный и сложный, но он позволяет множеству людей договариваться, а значит обходиться без насилия, насколько это вообще возможно.

Другая альтернатива — анархия. Не в смысле бардак и хаос, а в смысле общество без государства, с одним лишь самоуправлением. Ведь как было бы замечательно определить с помощью законов, чего нельзя делать, чтобы каждый своею свободой не мешал свободе другого, и чтобы все это исполняли! И никакого насилия! Беда в том, что у такого порядка наверняка найдутся нарушители. Грешен человек. Ожидать, что никто не попытается за счет других получить себе какую-то дополнительную выгоду, расширить свою свободу, было бы не трезвенно. Потому-то и необходимо государство, чтобы ограждать общество от подобных посягательств. Чтобы все были максимально и в равной мере свободны (здесь, разумеется, тоже речь идет о свободе внешней).

6.4.Свобода и государство

Но доверяя государству эту функцию, не следует забывать, что государство – вещь очень опасная. Ведь государство, его органы и должностные лица тоже не прочь расширить свою свободу. Отчего бы им не сделать это за счет других, если есть такая возможность? А возможность есть – это и силовые органы, и административные, и суды… Потому-то и важно, чтобы все эти структуры были жестко отделены друг от друга и каждая из них в отдельности напрямую избиралась народом и зависела только от него. Тогда им труднее будет вступить в сговор с тем, чтобы установить и поддерживать несправедливый (в свою, разумеется, пользу) порядок. Но контролировать их, следить, чтобы они этого не сделали, должно общество, каждый из нас. Это нельзя доверить какой-то специальной структуре или организации. Ибо таковая и сама окажется частью той же системы, ее саму так же придется контролировать, чтобы она от защиты общественных интересов не перешла незаметно к лоббированию своих собственных. Иначе, чем больше свободы захватит себе государство, отняв ее у нас, тем труднее нам будет добиваться ее возвращения и восстановления справедливости.

Образно говоря, не следует забывать, что государство — это не добрый дядя, который защищает нас от злых дядь и обеспечивает вдобавок всем необходимым. Государство — это волкодав, которого следует держать на цепи. Он необходим, чтобы достаточно убедительно, в крайнем случае и силой, призывать к порядку его нарушителей. Но сорвавшийся с цепи (т.е. не контролируемый обществом), такой волкодав опаснее любого нарушителя. Единственное спасение – немедленно его уничтожить.

6.5.Цена свободы

Наконец, рассмотрим Свободу как ценность. Люди, как уже говорилось (см. п.1.4), часто ценят ее не слишком высоко, а то и не ценят вообще. Но за нашу Свободу Христос заплатил Своей жизнью (1 Кор.7:23), потому мы и призваны пребывать в ней и не подвергаться опять игу рабства (Гал. 5:1).

Чего же требует от нас Господь за предоставленную нам Свободу? Не требует НИЧЕГО. Но ожидает многого. Ведь Свободу невозможно получить на определенных условиях. Человек, обязанный свою «свободу» как-то отрабатывать, тем самым уже не свободен. Свободу можно купить, выкупив себя из рабства своими силами. На это человек, как правило, не способен. Или можно получить в дар. Но это значит безвозмездно и безусловно.

Как и все дары Божьи, Свобода является не «пряником», который можно съесть (употребить в свою пользу), а напротив, неким заданием, требующим усилий от того, кто этот дар получил. Так, например, народу, совершившему Исход, Господь даровал Землю Обетованную. Однако, ее еще нужно было пойти и взять (Втор. 1:21), что требовало немалых усилий. Так и Свобода. Она нам дарована. Но это вовсе не значит, что мы можем просто ею наслаждаться. Напротив, мы должны тщательно оберегать ее, опасаясь впасть в новое рабство. Иногда ради сохранения Свободы приходится жертвовать своей свободой (т.е., например, садиться в тюрьму), не говоря уж о более мелких жертвах, или даже жизнью, чему есть многочисленные примеры среди новомучеников ХХ века.

Чего же ожидает от нас Господь? Для чего Он даровал нам эту Свободу? Очевидно, того, что по приказу (закону, заповеди и т.д.) получить невозможно. «Возлюби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими» – это призыв. Это невозможно сделать во исполнение предписания. Возлюбить можно только свободно. Христос указывает на эти слова, когда Его спрашивают о «наибольшей из заповедей» (Матф. 22:36). Он часто отвечал не на то, о чем Его спрашивали, а о чем хотели спросить – на то самое главное, что составляло суть проблемы вопрошающего.

Так и здесь, видимо, вопрос был не столько о заповедях, сколько о самом главном в Писании. Ведь это не заповедь. Ведь невозможно приказать себе, а тем более другому: «Люби!» Это призыв Божий, составляющий самую суть всего Священного Писания. Его невозможно исполнить по приказу. И если Господь до сих пор терпит все грехи и преступления человечества, которые Он мог бы прекратить в любой момент, то только потому, что Он до сих пор не потерял надежды на нашу любовь, которая невозможна без Свободы.