Ахилла

Из «Дневников».

Суббота, 5 июня 1976

Давно по-настоящему ничего не записывал. Но не потому, что «нечего писать», а потому, что в эти суматошные дни и недели все равно не удалось бы записать по-настоящему мысли, что приходили в голову, ту, никогда во мне, в сущности, не прекращающуюся reverie, в «рекордировании»(от англ. to record — записывать, фиксировать), которой единственный смысл этой тетрадки. А теперь, пожалуй, уже не нагнать.

На этой неделе — отдание Пасхи и Вознесение. Оба дня, все службы — прошли чудно, дали полную меру радости. Живу в литургическом раю… И еще раз за эти дни почувствовал, до какой степени это литургическое «инобытие» существенно для простого бытия, дает этому последнему его terms of reference (смысл, измерение (англ.)).

(…) Вчера утром в Evanston около Чикаго, где я был Commencement speaker в Seabury Western Seminary (оратором на выпускном акте епископальной семинарии (англ.)). Прилетел в Чикаго накануне вечером. Ужин с профессорами. Ночь в старомодном Orrington Hotel. Вечером, после ужина, пошел пройтись по местам, памятным с 1954 года. Знакомое, любимое чувство depaysement (отчужденности (фр.)) — один, в незнакомом городе, прохладной летней ночью. «В такие вот часы…» (слова из стихотворения В. Маяковского «Неоконченное»).

Ослепительное утро. Церемония в епископальной церкви тоже наполняет меня ностальгией, переносит в Англию 1937—1938 гг., особенно знакомые с тех пор гимны и пение их с органом, всегда меня вдохновляющее. Следя за службой — очень хорошей, «традиционной», торжественной, думал о каком-то коренном, так сказать «безвыходном» благополучии, присущем христианскому Западу, может быть, лучше сказать — неисправимой «буржуазности» западного христианства. Все слова, обряды, молитвы предполагают, являют, дают ощутить какую-то бесконечно высокую трагедию, но именно трагедию (в греческом смысле этого слова). То, что раскрывает Бог людям, — неслыханно, невозможно, и трагедия именно в этой неслыханности, которой уже не уместить без остатка, без некоего раздрания в жизнь. Ибо тут все превышает и потому раздирает жизнь — и радость, которой «никто не отнимет от нас…», этот дар. Христианство подлинное не может не «отравить» души этим раздранием, и это и есть «эсхатология». Но, вот, не чувствуешь ее в этих гладких церемониях, где все «на месте», все «правильно», но из всего вынута эта эсхатологическая «запредельность». Может быть, это и есть основное духовное свойство всякой — в том числе и религиозной — буржуазности: закрытость к «трагизму», на который обрекает, так сказать, само существование Бога.

Сначала, глядя на этих чистеньких, благополучных «буржуев», благочестиво, стройными рядами подходивших к причастию, я думал, что не хватает тут «бедных» и «страдающих». Потом почувствовал, что дело не в этом. В византийской Св. Софии, наверное, было в тысячу раз больше и золота, и богатства, и «душевного ожирения». Но вот не была Византия «буржуазной». Всегда оставалось (и в Православии остается) в ней это чувство абсолютной несоизмеримости, это знание о том, что в конце концов — «il n’y a qu’une seule tristesse…» («есть только одна грусть…» (фр.). Цитата из книги Леона Блуа «Женщина, которая была бедной»: «Есть только одна грусть — не быть святым»), ощущение зова, дуновения, которых не свести ни к «социальным проблемам», ни к «месту Церкви в современном мире», ни к обсуждению «ministry «(служения (англ.)).

И, может быть, действительно «бедность» — центральный символ. Ибо не в экономическом факте «бедности», а в самом подходе к ней, к восприятию ее. Запад решил, что христианство призывает к борьбе с бедностью, то есть к замене ее хотя бы относительным «богатством» или хотя бы «экономическим равенством» и т. д. И на это уходят все силы души… А христианский призыв совсем, совсем другой: к бедности как свободе, к бедности как «знаку», что душа ощутила и восприняла невозможный (и потому для мира — трагический) призыв к Царствию Божьему…

Не знаю. Все это трудно выразить. Но так ясно чувствую, что тут другое восприятие самой жизни и что «буржуазность» во всех ее измерениях (а есть «буржуазность» религиозная, богословская, духовно-благочестивая, культурная и т. д.) слепа к чему-то главному в христианстве. И что об этом, в сущности, все споры, хотя спорящие этого как раз и не знают.

Иллюстрация: мозаика в Софийском соборе Константинополя. Об истории этой мозаики читайте тут.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: