Ахилла

Отрывок из книги, вышедшей под редакцией Николая Зернова «На переломе. Три поколения одной московской семьи». Автор отрывка — София Зернова, глава «Вера в Бога».

***

…Я находилась в «религиозном кризисе». Он начался давно, когда мне было 12 лет. До этого я верила по-детски. По утрам и вечерам мы молились все вместе. По воскресеньям и на большие праздники нас водили в церковь. Каждый год Великим Постом мы исповедовались и причащались. Ходить в церковь было и скучно и утомительно, службы я мало понимала и старалась найти что-нибудь, чем можно было бы развлечься. Только на Страстную Неделю и на Пасху что-то проникало в меня, и я захватывалась таинственной красотой богослужения. Правда, жил во мне где-то и образ Христа, наша мать по вечерам читала нам вслух Евангелие, и священные слова западали в душу.

Мой «религиозный кризис» был вызван незначительным случаем, но часто так бывает в жизни. Это было в Москве.

К моей матери пришла какая-то ее приятельница, они разговаривали, не обращая внимания на меня. Я сидела в кресле, смотря рассеянно в окно, на улицу, на наш Хлебный переулок и не прислушивалась к их разговору. Вдруг я услыхала фразу: «конечно, я не верю в Бога, совсем ясно, что Бога нет, и все это только предрассудки, суеверия и сказки для маленьких детей» — говорила эта дама.

«Как Бога нет? — подумала я. — Как это может быть, что Бога нет?..» И вдруг в эту минуту кто-то стал стучать в дверь и мы услышали крик: «пожар». Приятельница моей матери вскочила, быстро перекрестилась и воскликнула: «Господи, помоги».

Я в детстве мучительно боялась огня, но в эту минуту я забыла про пожар, я была поражена тем, что это дама только что говорила, что не верит в Бога и при первой опасности она крестится и говорит: «Господи, помоги». Я была поражена ложью, и я стала думать о себе. Может быть, я тоже прибегаю к Богу только тогда, когда Он нужен мне? Может быть, я тоже не верю?

С этого момента я вступила на путь сомнений и исканий. Кончилась моя детская, наивная и простая вера. Я говорила себе: «я хочу быть честной; или я верю всегда или я не верю, и тогда я не смею ни идти в церковь, ни молиться, ни просить у Бога помощи». В 12, 13 лет это были лишь неясные мысли, которые то появлялись, то исчезали, но в 14 лет я решила, что я в Бога не верю.

Идя в гимназию и проходя через «проходной двор» около церкви Симеона Столпника на Поварской, я раньше часто забегала в церковь «перекрестить лоб». Теперь я запрещала себе это делать. От этого запрета — на сердце была тоска.

Тогда я решила — искать Бога. Я искала то горячо, то играя и рисуясь этим. Одно время для меня этот вопрос был действительно занимательной игрой, это было уже позднее. Я решила, что я буду спрашивать каждого, кого я встречаю, верит он в Бога или нет? Если он скажет — «нет», то он меня больше не интересует, если он скажет «да» — я спрошу его, как он нашел Бога и попрошу научить и меня верить.

Летом, в Ессентуках, я подошла с этим вопросом к К.С. Станиславскому. Он вдруг сделался совсем серьезным и, посмотрев мне пристально в глаза, сказал: «я верую в Господа Бога, но научить вас верить не могу, молитесь, чтобы Бог послал вам веру». Я была смущена его ответом, потому что я задала ему мой вопрос как-то по-иному и думала, что он ответит мне, смеясь и шутя. Он слишком серьезно ответил мне. Я вспоминаю, и вижу перед собой и сейчас его лицо. Я тогда поняла на мгновение, что этим вопросом «играть» нельзя, об этом знало мое сердце, но мы редко останавливаемся на этом «знании» сердца, я как будто хотела бросить «вызов» этому голосу сердца и понеслась дальше по наклонной плоскости; часто смеясь и рисуясь, я продолжала эту игру.

Иногда я забывала о ней, ходила в церковь, говела Великим Постом, жила как все. Но потом этот вопрос опять начинал меня мучить, и я возобновляла мою анкету. Я только никогда не говорила на эту тему с моими родителями, вероятно, не хотела их огорчать.

Я задала этот же вопрос Л.М. Лопатину. Он тоже выслушал меня внимательно: «Ищите веру, — сказал он мне, — Бог вам поможет, и вы Его познаете». Но он не мог мне сказать, как и где искать.

Когда я решила говорить о вере с Ниной Эрнестовной, я не хотела ее спрашивать — верит ли она, я знала, что она была протестанткой, и я просила ее дать мне адрес протестантской церкви. «Зачем тебе?» — спросила она. «Я ищу Бога, — сказала я, — и хочу побывать во всех церквах». Она пристально посмотрела на меня и дала мне адрес.

В следующее же воскресенье я отправилась в Протестантскую церковь. «Вот это настоящая церковь, — говорила я потом Нине Эрнестовне, — такая простота, никаких ненужных икон, белые стены, одно Распятие, никаких длинноволосых батюшек, никаких „паки и паки“…»

Нина Эрнестовна дала мне высказаться и потом спокойно сказала: «ничего ты не понимаешь; благодари Бога, что ты православная, когда будешь постарше — ты поймешь. Наша простота — это бедность. Православие, с его мистикой, символами, таинствами — есть великое богатство и полнота истины, ты когда-нибудь это поймешь…» Ее слова меня поразили, я их запомнила навсегда. «Когда будешь постарше…» Мне казалось тогда, что я уже все понимаю, и эти ее слова звучали особенно оскорбительно.

Ко мне домой приходила репетировать со мной уроки молодая преподавательница, дочь известного в Москве священника о. Иосифа Фуделя — Нина. Однажды она предложила мне поехать с нею на 2 дня в Оптину пустынь, к старцу Нектарию (1856-1928). Я «возмущенно» отказалась. Почему «возмущенно»? Я не знаю, я только помню, как я негодовала на нее за это предложение.

«Зачем я поеду? — спрашивала ее я. — О чем я буду с ним говорить?» «Он тебя благословит», — ответила Нина. «Нет, я не поеду, я ни за что не поеду, я вообще в Бога, может быть, не верю». «Я и не убеждаю тебя, я только предложила», — сказала Нина.

Я не поехала. Я ничего не сказала об этом разговоре ни моей матери, ни брату, ни сестре, ни Тане, но я не могла о нем забыть. Образ неизвестного мне старца как будто все время звал меня. Нина уехала одна, она привезла мне из Оптины маленькую бумажную иконку — благословение старца Нектария. Я ее небрежно взяла, но потом свято хранила.

Я не могла уйти от вопроса о вере в Бога.

Так проходила моя жизнь, между гимназией и домом. Училась я всегда хорошо, но никогда не отдавала учению много времени, хотя выдерживала экзамены и переходила без труда из класса в класс.

Труднее всего мне давалась математика, я не любила и не хотела понять ее. Это огорчало мою мать. Она сама прекрасно знала математику, греческий и латинский язык и хотела передать своей старшей дочери это наследство.

Один раз, мне было тогда 16 лет, она позвала меня к себе. «Завтра придет к тебе учитель, — сказала она. — Он оставлен при Университете на математическом факультете, я надеюсь, что он поможет тебе полюбить математику». «Знаешь, так странно, — прибавила она, — оказывается его отец учился вместе с твоим отцом, в том же классе, в той же гимназии, а его мать училась вместе со мной».

Это меня больше всего вдохновило, все, что было «странно» — всегда вдохновляло меня.

Он пришел на следующий день. Я думала, что моя мать сразу позовет меня и я приведу его в мою комнату — давать мне урок. Но она позвала меня только час спустя. О чем они могли говорить?

Он был среднего роста, молодой и выглядел очень серьезным. У него был внимательный и какой-то задумчивый взгляд, как будто его мысль была со мной и, одновременно, где-то еще, в глубине его самого. Я не могла разгадать цвета его глаз, так как он носил темные очки.

Он вошел в мою комнату и, внимательно смотря мне в глаза, спросил: «Верите ли Вы в Бога?»

Я не ожидала этого вопроса и не сразу ответила ему.

«Думали ли Вы когда-нибудь, — продолжал он, — что для того, чтобы выразить тайну и истину о Боге, человек избрал единственный возможный способ, он взял числа, он сказал: „Бог один и три“. Думали ли Вы когда-нибудь об этом?»

«Нет, не думала».

«Бог — это великий архитектор, — говорил он, — Он создал мир в гармонии и красоте, но все, что Он создал, зиждется на математике. Математика — это тайна мироздания».

Я слушала его и впитывала в себя каждое его слово, и это, вероятно, отображалось в моих глазах. Очень скоро я заметила, что мое вдохновение вдохновляет и его. Мы просиживали с ним часы, забывая время. Как я ждала его уроков, как я жила ими. Он, вероятно, тоже ждал их. О чем только ни говорили мы? Конечно, больше говорил он, а я слушала. Он говорил о Боге, о мире, о красоте, о венце творения — человеке. Потом мы переходили к математике. Каждая линия, каждый треугольник, каждая символическая буква алгебры казались мне теперь иными, я искала в них таинственные переплетения Божьей премудрости с гением человеческого разума. Мой учитель преобразил мое отношение к математике. Я вдруг стала хорошо учиться, я стала все понимать.

Однажды, за одним из уроков, он заговорил со мной о «бесконечности».

«У Вас есть друзья?» — спросил он потом.

«Да, но не настоящие, они не могут дать мне того, что я ищу».

«А что Вы ищете?»

«Что я ищу? Ищу вероятно то, о чем Вы сегодня говорили, ищу бесконечности», — сказала я.

Он весь загорелся от моих слов.

«Вы Бога ищете, — говорил он, — я знаю — Вы Бога ищете, только Бог может утолить эту жажду, только Бог…»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: