Ахилла

Надо сказать, что этот текст мне дался нелегко. Вроде бы основная идея была понятна уже в момент написания первой части моего «исповедания веры», но когда эту идею вынимаешь из головы и пытаешься облечь ее в слова, то выходит как-то нескладно. Помощь пришла с неожиданной стороны. На «Ахилле» были опубликованы размышления Игнатия Иванова под названием «„Властелин колец“ вне христианства». Сама статья и представленная в ней трактовка знаменитой книги вызывает легкое недоумение, но вместе с тем следует признать, что вопрос о соотношении эпопеи Толкина с христианством и, конкретнее, с евангельской историей, вполне актуален и весьма интересен. Ниже я предложу свой вариант ответа на этот вопрос, а уже дальше перейду к основной теме моей нынешней публикации (напомню, речь у нас пойдет о Христе).

Прежде всего стоит напомнить, что Саурон был не единственным (и даже не главным) злодеем в Средиземье. Первым, кто пошел против воли Илуватара, был Мелькор (он же Моргот), один из валар, аналог Люцифера. Победа над ним была ознаменовала конец Первой эпохи.

Майа Саурон был учеником и наместником Моргота. Его владычество было уничтожено в конце Второй эпохи (впрочем, как оказалось, уничтожение было не полным).

В финале Третьей эпохи Саурону наносится окончательное поражение — соответствующие события составляют сюжет «Властелина колец».

Наконец, на стыке Третьей и Четвертой эпох погибает приспешник Саурона — бывший глава Белого совета майа Саруман.

Таким образом, эпичная победа над силами зла случается в легендариуме Толкина не единожды (то же, кстати, в известной мере относится и к «Хроникам Нарнии» К. С. Льюиса) — и здесь мы видим значимое отличие от евангельской истории, которая мыслится как единственная в своем роде драма космического масштаба, напрямую связывающая первые дни мира и последние времена.

Вместе с тем очень естественно проводить аналогию между сюжетом «Властелина колец» и событиями, описанными в Евангелии и получившими осмысление в других книгах Нового Завета и в последующей христианской традиции. И тут, и там мы имеем дело с врагом, который представляет собой нечто гораздо большее, нежели неприятель в обычной войне. И тут, и там к победе ведет парадоксальный путь и дается она огромной ценой. В обоих случаях в результате поражения, нанесенного силам зла, в мире наступает новая эра, новая эпоха.

Таковы основные сходства двух сюжетов. В чем же различия? Одно значимое расхождение я указал выше: в истории Средиземья и, шире, Арды Война кольца — не единственное событие подобного рода. Второе отличие — и оно для меня наиболее интересно — типологически сходно с первым: во «Властелине колец», в отличие от христианской традиции, нет единственного спасителя мира: здесь действуют многочисленные персонажи, чьи истории — при желании — можно соотнести с историей Иисуса.

Один из этих спасителей — конечно же, майа Гэндальф (Олорин, Митрандир). Его падение в бездну вместе с Барлогом в первой части «Властелина колец» и возвращение во второй части — довольно прозрачная аналогия к смерти, сошествию во ад и воскресению Иисуса. (При этом сама идея воскресения, возвращения с того света — довольно обычный сюжет для разных религий и культур.)

Еще один крайне важный персонаж — Арагорн (Эстель, Дунадан): воин, целитель, потомок древних королей и, одновременно, эльфийских владык. Арагорн, принадлежа Братству кольца и в отсутствие Гэндальфа возглавляя его, вместе с тем имеет и свои цели: он претендует на престол своих предков, и на пути к нему он проходит Дорогой мертвых — и это, конечно, тоже аналог смерти и воскресения Иисуса.

И, наконец, три хоббита — да, именно три: Смеагол, Фродо и Сэм.

Сэм — простой парень, архетипический верный слуга. Но верен он не только своему господину: из всех троих этих хоббитов — он единственный, кто при всей своей простоте (а может, именно благодаря ей) не поддается на искушения сил тьмы, успешно противостоит чарам кольца.

Фродо — хранитель кольца, средоточие надежд свободных народов Запада. Ценой неимоверных усилий он вместе с Сэмом доходит до Ородруина (и по дороге тоже, как и Гэндальф с Арагорном, на свой лад умирает и воскресает) — но в последний момент его воля оказывается подчиненной кольцу.

И тут, в точном соответствии с предвидением Гэндальфа, решающей оказывается роль Смеагола (Голлума). «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», — говорит о себе гетевский Мефистофель. И это оказывается верным применительно к Смеаголу — по крайней мере, к последнему его действию. Будучи давно порабощен кольцом, он набрасывается на Фродо и отбирает у него «свою прелесть» — но падает в кипящую лаву вместе с кольцом и тем самым завершает миссию двух других хоббитов и всего Братства.

Итак, мы видим, что роль спасителя мира (или, лучше, функция спасения мира) у Толкина распределена между несколькими персонажами. И некоторые из этих персонажей несовершенны (к примеру, даже Гэндальф не все понимает сразу и не везде поспевает вовремя), а другие — так и вовсе перешли или готовы были перейти на сторону зла. Но их общая решимость, их готовность к самопожертвованию и, что тоже немаловажно, их надежда — все это принесло свой плод.

Однако помимо этих нескольких главных фигур падение Саурона сделали возможным тысячи и тысячи иных обитателей Средиземья: эльфы, люди, гномы, хоббиты, орлы и др. Во «Властелине колец» нет одного-единственного чудесного избранника или помазанника, который единолично совершил бы подвиг спасения всего мира. Нет, это был, если можно так выразиться, коллективный спаситель. Но различные черты Иисуса, стороны его личности, вплоть до его одиночества и непонимания со стороны ближайших учеников — все это спроецировано на фигуры Гэндальфа, Арагорна и Фродо.

***

А теперь от «Властелина колец» мы можем перейти к самой фигуре Иисуса.

Важная черта христианства (как и ряда других религий) — эксклюзивизм. В последнее время благодаря экуменическому движению и глобализации это ощущение исключительности собственной религии оказалось несколько поколебленным, но в целом оно никуда не исчезло: многие христиане до сих пор считают, что спасение (что бы мы под этим ни подразумевали) возможно лишь в рамках христианства (а лучше и надежнее — в рамках определенной конфессии, самой истинной: православия, католичества и т. п.). Естественно, этот эксклюзивизм распространяется и на фигуру Иисуса.

Одним из важнейших вероучительных пунктов христианства является утверждение, что Сын Божий (= второе лицо божественной Триады, Логос) воплотился в Иисусе (Иешуа, Иегошуа) из Назарета, жившем две тысячи лет назад. Согласно халкидонскому догмату, божественная природа в Иисусе соединена с его человеческой природой «неслиянно, неизменно, нераздельно, неразлучно». Исходя из этого представления, Иисус именуется Богочеловеком. Кроме того, соотнеся фигуру Иисуса с пророчествами, содержащимися в ТаНаХе, его ученики и последователи увидели в нем ожидавшегося Машиаха, или, по-гречески, Христа — помазанника.

Пока что я хочу отложить все остальное, что имеет отношение к христологии (чудесную историю его зачатия и рождения, вопрос об искуплении, воскресение Иисуса и др.) и сосредоточиться исключительно на боговоплощении.

Как уже было сказано, для христиан Иисус — Богочеловек. Утверждается, что в этом отношении он уникален. Ни до него такого не было, ни после него такого не будет. В нем телесно обитает полнота Божества (Кол 2:9).

Как это получилось? Об этом мы можем прочесть у двух евангелистов: у Матфея и, прежде всего, у Луки: «Дух Святой найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя» (Лк 1:35) — говорит архангел Гавриил деве Марии. Кроме того, можно вспомнить Символ веры: «Верую … во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия … сшедшаго с небес».

В обеих этих цитатах Бог мыслится как существующий отдельно от этого мира, как внешний по отношению к человеку: поэтому он сходит с неба, поэтому он находит на Марию. То есть это движение сверху вниз, снаружи внутрь, это некий особый, отдельный, единовременный акт. И этот акт совершился лишь единожды в человеческой истории: Иисус причастен самому́ божественному естеству, в то время как его ученики — христиане — могут приобщиться лишь божественной благодати (= божественной энергии, божественному действию), но не самой божественной природе. Иными словами, они могут со сколь угодным усердием стремиться подражать Иисусу, но между ним и ими лежит онтологическая пропасть: у них есть шанс в той или иной степени обожиться, в то время как Иисус уже является Богом по одному из двух своих естеств.

И вот здесь мне хотелось бы предложить несколько иной взгляд на боговоплощение и на взаимоотношения человека и Бога. Я вовсе не собираюсь ниспровергать основы, отрицать божественность Иисуса и оскорблять чьи-либо религиозные чувства. Более того: у меня нет намерения формулировать какую-то альтернативу, которая бы вошла в острое противоречие с традиционными постулатами христианства. Но я все же осмелюсь предложить, если можно так выразиться, расширительную трактовку привычных для христиан сюжетов.

Представим себе, что Бог не «где-то там», а «внутри» нас. Собственно, тут нет абсолютно ничего нового: ведь сам Иисус говорит, что царство небесное (читай: Бог) находится внутри нас. Итак, примем за гипотезу, что Бог — «внутри» каждого человека (ограничимся пока что людьми). Но снаружи его по большей части не видно. От нас самих и друг от друга его скрывают, если выражаться традиционным языком, наши грехи и страсти. Но некоторым людям удается приоткрыть в себе Бога. И часто это становится явно и для других людей — особенно, если и они достигли определенных успехов на этом пути.

При таком подходе можно предположить, что Иисусу удалось раскрыть в себе Бога в весьма высокой степени. Возможно, ему это удалось лучше, глубже и полнее, чем кому бы то ни было другому на этой земле. Но здесь мы имеем дело с движением изнутри наружу. Бог — он с самого начала был «внутри». Тут не нужно никакого сошествия с небес, никакого воплощения как отдельного акта, никакого движения внутрь. Бог был с Иисусом и в Иисусе с рождения и даже с момента зачатия (каким бы оно ни было).

И если это так, то и каждый человек может раскрыть в себе Божество, явить свою божественность (в конце концов, Иисус ведь сказал ученикам, что верующие в него сделают то же, что и он, и сделают даже больше. — Ин 14:12). То есть Бог пребывает внутри каждого человека. Более того: мы можем пойти дальше, и сказать, что Бог пребывает внутри каждого живого существа (валар, майар, эльфов, гномов, хоббитов, орлов и прочих птиц, животных и растений), внутри каждого предмета (тела, объекта) этого материального мира. Иначе говоря, весь наш мир потенциально причастен божественной природе — и потенциально причастен делу спасения (что бы это понятие ни значило). Но, к примеру, камню будет довольно трудно раскрыть, реализовать свою божественность. Человеку — вроде бы — сделать это легче. Некоторые люди прошли по этому пути довольно далеко. Иисус по этому пути прошел, возможно, дальше всех.

***

Кстати, что касается камня, то здесь тоже не все так просто. Мы, люди, привычно ставим себя выше прочих животных — и уж тем более выше растений, грибов, бактерий, вирусов, кристаллов, минералов и прочих форм вещества и энергии. И такой взгляд во многом опирается на христианскую доктрину: человек-де создан по образу и подобию Бога, он обладает бессмертной душой, а животные и растения, камни и звезды ничем таким похвастаться не могут. Наука в целом поддерживает религию в ее антропоцентризме: человек — единственное известное нам разумное существо во всей Вселенной (что бы ни обозначало понятие «разум»). Ну а с бытовой точки зрения своя рубашка ближе к телу: люди — это существа примерно такие же, как и я сам, а все остальное меня волнует гораздо меньше.

Совокупность всех этих представлений ведет к тому, что в христианстве между человеком и всеми остальными живыми существами и неодушевленными объектами пролегает пропасть. Церковь — это только люди (хорошо, добавим сюда еще ангелов). Земное богослужение и таинства — только для людей. Божественная благодать и небесное царство — лишь для нашего биологического вида.

А потому если кто и может помимо Иисуса раскрыть в себе Бога, то это именно люди. И не просто люди, а христиане. (И не просто христиане, добавим, а православные. И не любые православные, а из РПЦ или тех поместных церквей, с которыми РПЦ сохранила евхаристическое общение. И не из любого прихода РПЦ, а… Все-все, простите, больше не буду.)

Но обнаружение, раскрытие, явление в себе Бога не обязательно связано с традиционно понимаемым божественным образом и подобием, здесь нет жесткого требования к наличию разума, и уж совершенно нет никакого высшего смысла в то, чтобы это был именно «наш» вид. Бог являет себя везде — собственно, об этом и Павел говорит: «невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим 1:20).

И здесь я хочу подчеркнуть одну важную вещь. Думаю, никто не будет спорить, что красоты земной природы или гениальные произведения искусства могут напоминать нам о Боге. Но часто к таким напоминаниям относятся высокомерно-снисходительно: мол, да, конечно, все это хорошо, но все это лишь так, по касательной, а главное-то — оно все в храме, в богослужении, в таинствах. И вот с этим я теперь уже не готов согласиться.

Когда мы, забыв о себе и всех своих делах, поглощаем захватившую нас книгу, отдаемся потоку музыки, созерцаем картину (и почти проваливаемся в нее, как герои Льюиса), когда мы видим красоту человеческого тела и человеческой души, когда на глазах выступают слезы от красоты ясного осеннего дня, когда у нас перехватывает дыхание от осознания элегантности и стройности научной теории — тогда мы не просто получаем «напоминание» о Боге. Нет, мы приобщаемся Богу. А все то, что дарует нам эту замечательную возможность, — оно раскрывает, являет, обнаруживает в себе Бога не хуже христианских аскетов, а подчас гораздо лучше и полнее. В науке, в искусстве, в литературе, в людях, животных и растениях, в моем письменном столе и в стенах моего дома, в земной коре и в ярде нашей планеты, в атомах, звездах и галактиках — везде присутствует Бог. И благодаря этому всему мы можем приобщаться Богу. Все может приобщаться ему. И все может приобщаться всему, ибо все — едино.

Ни у христианства, ни у религии вообще, ни у последователей конкретной религии, ни у человеческого рода в целом нет и не может быть монополии на богораскрытие, на явление Бога, на приобщение ему. Дух дышит где хочет, а Лев — он, как известно, не ручной и никому не дает отчета в своих действиях.

(Продолжение, возможно, последует.)

Читайте также:

• Како веруеши? Часть 1
• Кто ж тогда может спастись?..

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: