Ахилла

Моя недавняя публикация на «Ахилле» вызвала обсуждение в фейсбуке. В частности, С. Л. Худиев, проявив неожиданный интерес к моей скромной персоне, оставил в комментариях такую реплику: «Простите, а нельзя ли подробнее? То есть Вы пришли к убеждению, что Бога нет и Христос не воскресал? Или речь о чем-то другом? Было бы очень интересно понять». Некоторые другие читатели также присоединились к этому вопросу.

Скажу честно, я всячески оттягивал момент, когда мне придется формулировать свои нынешние убеждения. Во-первых, они еще не устоялись — да и не устоятся, я надеюсь. Меньше всего мне хотелось бы снова «несумненно веровать» и «непоколебимо знать». Нет уж, лучше я с Сократом буду во всем сомневаться, лучше я буду сознавать, что ничего не знаю.

А во-вторых, мысль изреченная есть ложь. Говоря о Боге, мы говорим о запредельном, о том, что невыразимо средствами нашего языка. И если мы хотя бы отдаем себе отчет в этой невыразимости, если постоянно помним о том, что любое наше утверждение о Боге как минимум неполно (а скорее всего, в значительной степени ложно), — тогда еще есть какая-то надежда. Но если мы начинаем изрекать догматы и ревностно охранять их нерушимость — тогда беда: тогда мы творим себе идола вместо Бога.

И все же ответ на вопрос, как и во что я нынче верю, может оказаться полезным опытом — прежде всего для меня самого, но, может быть, и для кого-то еще.

А потому приступим.

Главный вопрос, который, по русской традиции, люди задают себе и другим, формулируется так: «Есть ли Бог?» Это вопрос считается крайне важным. Он, с точки зрения многих верующих, определяет водораздел: если Бог есть — то у нашего бытия есть точка опоры, у нашей этической системы есть точка отсчета, у нашей жизни есть точка приложения сил — и у всех нас есть надежда на грядущую встречу с Богом лицом к лицу. Согласитесь, это звучит утешительно и вдохновляюще.

Напротив, если Бога нет, то неясно, почему и зачем этот мир вообще существует, неясно, что такое добро, а что зло; жизнь утрачивает смысл и цель, а после смерти нас никто и ничто не ждет. Так себе картина, не правда ли?

Между тем, в мире существует немало атеистов, агностиков или же людей религиозных, но верящих иначе, чем христиане. И, насколько мы можем судить, в целом они справляются со своей жизнью. Не хуже христиан (в частности, православных) они наполняют свою жизнь смыслом, умеют различать добро от зла, ставят перед собой философские вопросы и порой даже находят на некоторые из них ответы.

Напротив, мы прекрасно видим, что сама по себе вера в Бога не гарантирует ни нравственной, ни осмысленной жизни. У христиан точно так же, как и у иных-прочих, могут случаться разного рода кризисы. Как и прочие представители рода человеческого, христиане совершают грехи и, более того, совершают преступления. Да, если человек жил как дикий зверь в джунглях, боролся за выживание всеми средствами и благу своего ближнего последовательно и неизменно предпочитал свое собственное благо — в таком случае религия способна дать некие нравственные ориентиры и послужить цивилизующим фактором. Но вряд ли мы можем ждать от религии вообще и от христианства в частности чего-либо существенно большего. Точнее, христианство уже дало практически все, что могло дать, — а мир это воспринял в той мере, в каком это для него было доступно.

Впрочем, я, кажется, слишком уклонился в сторону. Но я всего лишь хотел показать, что само по себе признание или непризнание бытия Бога автоматически не влечет за собой наполненность жизни смыслом и добрыми делами.

Между тем, главное даже не в этом. Главное (по крайней мере, для меня) заключается в том, что этот бинарный выбор — есть Бог или же его нет — сам по себе является ложным. Иными словами, вопрос поставлен некорректно.

Как я уже сказал (и как многажды говорили до меня мудрейшие меня мужи и жены), любое наше высказывание о Боге как минимум неполно. Более того: оно неизбежно искажает истину. Мы пользуемся словами нашего повседневного языка так, словно их значение самоочевидно. Но это не так. С одной стороны, легко убедиться, что для разных носителей одного и того же языка за одним словом скрываются разные образы, неодинаковые значения. Они сходны, иногда почти до неразличимости, но все же различны. С другой стороны, мы можем собраться вдвоем, втроем и гораздо большей компанией — и попытаться определить значение каждого из важных для нас слов. Однако для этого нам тоже потребуются слова. И очень скоро мы придем к порочному кругу: окажется, что «предмет — это вещь», а «вещь — это предмет». А то и другое — «штука».

И вот таким образом мы приходим к известной проблеме — проблеме метаязыка, т. е. некоего языка (или языковой подсистемы), на котором мы говорим о нашем языке. Собственно, один из метаязыков давно разработан, в том числе в богословии: это терминология. Но само по себе наличие метаязыка ни от чего не спасает: мы вновь имеем дело со словами, а каждое слово, каждый термин нуждается в четком и недвусмысленном определении. Над языком первого уровня мы можем надстроить язык второго уровня (метаязык), над ним — язык третьего уровня, и так далее. Но этот ряд никогда не закончится, это путь, ведущий в пустоту.

Каким же может быть выход? Здесь видится по меньшей мере два варианта. Один из этих вариантов реализован в науке, и прежде всего — в математике. Наиболее важные, базовые понятия вводятся без определений. В геометрии обычно не дается дефиниций таким понятиям, как «точка», «прямая» или «плоскость». В теории множеств чаще всего избегают давать определения концептам множества и элемента множества. Мы просто используем эти и другие понятия (например, «пересекаться», «принадлежать», «включать в себя», «лежать между», «соответствовать» и т. п.) исходя из предположения, что, в общем и целом, мы понимаем, о чем идет речь.

Второй подход может быть охарактеризован как философский и отчасти религиозный. В этом случае мы признаем неопределимость и непостижимость ряда понятий не как досадную техническую подробность, а как фундаментальное, неотъемлемое и даже по-своему полезное и благое свойство нашего мира и нашего мышления. We surrender — мне почему-то кажется особенно уместным здесь этот английский глагол. Мы радостно и с благоговением сдаемся, сдаем занятые нами интеллектуальные позиции, отказываемся от попыток постичь непостижимое — по крайней мере, от попыток понять бесконечную и безграничную реальность посредством нашего ограниченного ratio. Иными словами, мы отказываемся от сомнительных выгод катафатического богословия и становимся апофатиками.

И вот здесь — наконец-то! — вопрос о бытии Бога наполняется смыслом. Или, что то же самое, лишается всякого смысла.

«Есть ли Бог?» — спрашиваем мы друг друга. И ожидаем ответа «да», либо «нет», либо хотя бы «не знаю». (В принципе, возможен еще ответ «А мне похрен», но к этому варианту мы вернемся чуть позже.) Но, задавая вопрос и ожидая ответа, мы исходим из неявного предположения, что мы знаем 1) что́ значить быть и 2) кто такой Бог.

Так что же — неужто мы знаем, кто такой Бог? Некоторым кажется, что да. Более того: эти некоторые знают, как правильно думать о Боге, а как неправильно. И во многих (в слишком многих!) случаях этот Бог, о котором они так много и так хорошо знают, требует от них покарать тех, кто думает и знает как-то иначе. Звучит немножко безумно, но не из этого ли состоит история христианства, да и ряда других религий?

И далее. Правда ли, что мы разобрались в таком концепте, как бытие? Мы в самом деле понимаем, что значит быть? Может быть, мы даже способны представить себе небытие? Почему-то мне кажется, что за те тысячелетия, что прошли со времен Сократа, Платона и Аристотеля, мы не так сильно продвинулись в этом направлении, как хотелось бы иногда думать.

Но хорошо, допустим мы смогли на пальцах объяснить друг другу, кто такой Бог и что значит существовать. Итак, мы обсуждаем утверждение: «Бог есть». Предположим, ответ положительный. Ура, Бог есть! Но как он есть? Как он существует, как он бытийствует? Так же, как ты и я? Так же, как это небо у нас над головой и земля у нас под ногами? Так же, как планеты, звезды и галактики? Но ведь это же абсурд. Более того: это кощунство. Бытие всего перечисленного — все равно что небытие в сравнении с бытием Бога. И гораздо правильнее (хотя почти столь же безнадежно) сказать, что Бога нет. В сравнении с бытием всех окружающих нас предметов и живых существ, Бог демонстрирует идеальное небытие. Если они суть, то его нет, да и быть не может. А если он есть — то все, что находится рядом с нами, да и мы сами, — не больше, чем блики солнца на поверхности мыльного пузыря, иллюзия и кажимость.

Так что ответ «а мне похрен» может оказаться самым правильным, самым полным. Не в смысле оскорбительного равнодушия к Творцу, вовсе нет. Но в том смысле, что с определенной точки зрения совершенно все равно, есть Бог или его нет.

Бог выше бытия и небытия, выше существования и несуществования. На него никак не влияет, что именно мы о нем думаем. И мне кажется, что это не очень-то влияет и на нас самих. Мы можем думать и верить очень по-разному. Дело-то, по всей видимости, вовсе не в этом. А в чем же? Этого я пока не знаю, но пытаюсь нащупать. Как говорил Смоктуновский в образе ИОО из «Отроков во Вселенной»: «Думаю, ищу, исследую, надеюсь…»

***

В заключение этой первой части моего исповедания веры я хотел бы сделать одну ремарку. Я уже слышу, как многие в нетерпении тянут руку, чтобы в волнении прокричать: «Но как же Христос? Разве Христос не явил в себе Бога? Разве видевший Сына не видел Отца?» Признаю́: вопрос совершенно справедливый. И мне кажется, что у меня есть на него ответ — ну или хотя бы черновик ответа. Но об этом мы поговорим в следующий раз.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: