Ахилла

Три раза ударяют в колокол. Мы поднимаемся с мест, чтобы воспеть славу Отцу Вседержителю, к которому пришли с покаянием в совершенных за последнюю неделю грехах. Прежние грехи были омыты причастием в прошлое воскресенье, мы, неразумные, нахватали новых, и вот — снова мы здесь. Общее покаяние у нас происходит после пения открывающих службу гимнов и начальных наставлений нашего пастора, облаченного в светлые одежды. В православии всякая одежка священника несет особое значение, еще Гоголь писал о том с восхищенным придыханием, у католиков, наверное, тоже. У нас, лютеран, подобная символика присутствует, но, скорее, как антураж, следование вековым традициям. Ведь что-то должно ж было отличать жреца, а потом и служителя Господня от простого грешника. Хотя… вот здесь-то и затык. Нет у нас, в лютеранстве, «простого грешника», по идее, мы все тут — священнослужители. А как же иначе, если каждое воскресенье причащаемся мы «истинным телом Христа», принимаем «His true blood» (Его истинную кровь), воссоединяемся со Спасителем телесно, становясь при этом (а как же иначе) Христу братьями и сестрами, Богу Отцу — дочками и сыновьями, а Богородица, Пресвятая Дева Мария, становится нам мамой. Как тут набезобразишь, если принимают в такое семейство?

И все же… «Мы согрешили против Тебя тем, что сделали, и тем, что не сделали!» — возглашает наш поп. Мы покаянно, всею церковью отвечаем: «Have mercy on us!» (Помилуй нас!) Главный продолжает зачитывать наши общие прегрешения, — и не поспоришь же с ним! «Мы не были внимательны к ближнему, слишком были заняты собой!» И тут с сокрушением ответишь: «Have mercy on us!»

Из-под передней скамейки вдруг появляется кудрявая головка, увенчанная красным бантиком. Затем и вся девочка в платьице. Видно, мама так ушла в молитвы, что дите улизнуло. Но вот и мама уже тут как тут. «Эльза, Эльза! — шепотом. И уже нам, с виноватой улыбкой: — Простите, недоглядела…» Эльза, уносимая мамой, машет нам ручкой. Мы ей тоже, в ответ.

Детей здесь, в отличие от других церквей, из зала не отправляют. В обычные, нековидные, времена в начале службы пастор или один из дьяконов призывает их к кафедре, усаживается с ними на ступеньках и рассказывает библейские истории. Бывает, до сорока ребятишек к нему соберется, и слушаем мы вместе с ними простой пересказ про Авраама или про Иосифа. Потом бегут дети к своим родителям, и высиживают с нами всю службу. То тут, то там расплачется младенец, если слишком уж разорется, унесет его мамка в холл, а так, немножко — можно. Никто не возразит. Сказал же Христос: «Пустите детей приходить ко Мне», так чего ж их гонять?

Вообще, на нашем Среднем Западе часто замечаешь, что живешь просто в большой семье, где стесняться друг дружку причин нет. Какая-нибудь тетя запросто заявится в вечерний час в магазин в пижаме и домашних тапочках. А что?.. время-то отдыхучее. Что тут причепуриваться?

Мне невольно вспоминается рассказ двух американских врачей, что, работая по обмену в России, жили в простой квартирке провинциального городка. Они просто недоумевали, зачем надевать дорогую шубу и туфли на каблуках, чтобы просто пройти из подъезда в подъезд навестить подругу. Тут же у нас, валенков, никакой помпы. В местных ковбойских городках принято жить одинаково скромно. Богатством, если оно есть, никто не трясет. Богатство нажито не тобой, оно дается Богом на благие дела. Богатство, говорил Мартин Лютер, основатель нашей конфессии, как и бедность — великое испытание. Богат — помоги ближнему. Так вот и мне когда-то помогли простые верующие американцы. Я обмолвился в разговоре с ними, что мечтал бы жить в их стране, и они просто приняли меня с женой и двумя детишками в свою семью, оплатили мою учебу в США, и по студенческой визе мы приехали из Латвии в Оклахому. Имена тех добрых протестантов — Рэй и Эстер Семонез.

«Ибо много званых, но мало избранных», — зачитывает с кафедры наш поп. И правда, а зачем вообще ходить в церковь, если не чувствуешь своего избранничества? Зовут ко Христу всех, приходит к Нему далеко не всякий. А если уж пришел, крестился, воспринял подобие Божие — соответствуй. Здесь тебя никто червем последним не назовет. Здесь последний становится первым. Здесь сам поп, надо будет, так и омоет тебе ноги, здесь мы все во священстве своем равны. Здесь мы — одно целое, тело Христово.

Как-то читал о православном попе, распекающем прихожанку за то, что осмелилась ко Христу обратиться. «Ты ко мне обращайся, Его не беспокой, ишь нашлась, я пред Ним за тебя в ответе, что о тебе Ему доложу, по тому Он и судить тебя будет».

Хорошо, когда есть кто-то земной, кто за тебя в ответе. С ним и договориться можно. В протестантизме посредников между Отцом Небесным и тобою нет. «Страшно впасть в руки Бога живого!» Тут уж никакой батюшка тебя не отмажет. Ответишь за все сам. У нас один Ходатай — Иисус Христос. Так не подводи, если причащаешься в тело и кровь Его. Тем вот и страшен протестантизм — личной перед Богом ответственностью.

Говорят, каков поп — таков и приход. Я с нашим попом близко не знаком. Обычно, после службы он стоит у выхода, пожимает прихожанам руки, с кем-то пошутит, кого-то о родных спросит, с нами пару раз поговорил. Теперь одаряет нас подбадривающей улыбкой. Рукопожатие его теплое, Галина моя полуообнимает его на прощание, раз дала ему русскую карамельку.

Теперь ковидные времена. В зале мы держим дистанцию, больше не ручкаемся и не обнимаемся. Всякое воскресенье поп с удовольствием объявляет, что наши усилия не напрасны — никто в нашей конгрегации еще не заболел. Поп наш хорошо образован, глупостей в его проповедях не услышишь. Напротив, проповедует он очень неплохо, явно от себя, не из многочисленных сборников проповедей и разных там пособий слизывает.

Да тут иначе и нельзя — паства уж больно серьезная. Церковь наша состоит из представителей крепкого среднего класса, выходцев из Европы. Веселых песен и плясок здесь не практикуется, потому афро-американцев здесь совсем немного. Темперамент у них другой, скушновато им с нами.

Среди других мы часто замечаем пожилых мужа с женой, что садятся всегда скромно, в задних рядах. Мы раз встретили их в другой обстановке, но вряд ли они нас помнят. Было это на балете «Щелкунчик» в местном театре. Мы тогда сидели на балконе, ждали начала представления. Появились вдруг они, эта пожилая пара. Определили, что их места как раз перед нами. Театр наш построен как надо. Зрители друг другу вида не перекрывают. Старички ничем бы нам не помешали. Тем не менее этот дедушка обратился к нам с легким поклоном и произнес: «Просим нас извинить, места наши как раз перед вами, дайте нам знать, если чем-то мы вас будем беспокоить». Галина моя до сих пор такой вежливости изумляется. Ничего подобного она прежде не встречала.

Вообще-то это просто та самая забота о ближнем, которой учит нас наш умный поп. Эти старички напоминают мне Исидора и Иду Страусс с корабля «Титаник». Исидор был совладельцем знаменитой торговой фирмы Macy’s и конгрессменом от партии демократов. Они занимали одну из самых дорогущих кают на обреченном корабле. Иде сразу же дали место в спасательной шлюпке; она отказалась покинуть мужа. Тогда и ему было предоставлено спасительное место, но Исидор заявил, что он «wouldn’t go before the other men» (не пойдет раньше других мужчин), и Ида покинула шлюпку, осталась на тонущем корабле разделить судьбу со своим мужем. По сути, они дали возможность спастись кому-то вместо себя. Вот вам и протестантизм.

Во время недавних весенних беспорядков множество белой молодежи вышли на улицы городов под лозунгом Black lives matter. Казалось бы, им-то какое дело? Не наших же бьют. Однако ж и тут сработало христианское сознание, в котором нет первых и последних, нет белых и цветных, а есть любовь к ближнему, уважение к его правам, протест против всякого произвола. И эта уверенность в своем праве гражданина стоять за свободу и достоинство всякого тоже отсюда — из таких вот церквей, из проповедей местных пасторов, из учения Христа.

Скажете: что ж, в этой твоей Америке, сплошная «аллилуйя!», что ли? И безобразий у вас там нет? — Да сколько угодно безобразий. Тюряги вон переполнены. Я — дальнобойщик. Я и в тюрьмы, бывало, грузы доставляю. За сетчатыми заборами, где арестантов выгуливают, редко увидишь белого. В основном латинос и афро-американцы. В школы, где я прежде учительствовал, нередко приходят бывшие зэки с увещеваниями о том, как правильно быть умным да работящим, и как глупо сидеть в тюрьме. О том же твердят и пасторы. Но… каждому Господь определяет свой путь. Кому-то и через тюрягу.

В день выборов я пришел на избирательный участок, в местную школу. Было около восьми утра. Перед школой парнишка и девочка возились с подъемом флага. Это каждодневная процедура. Флаг рвался из рук, норовил улететь вместе с ветерком, его крепко удерживали. По правилам, если звездно-полосатый коснется земли, поднимать его нельзя, а следует предать сожжению. Вот дети, наконец-то, закрепили флаг на тросике, девочка начала его подъем, а парнишка, отойдя на несколько шагов, замер на месте, подняв руку в приветственном салюте.

«I pledge my allegiance to the flag of the United States of America…» (Я клянусь быть верным флагу Соединенных Штатов Америки) — такой клятвой начинается день во всякой американской школе. Здесь каких только верующих нет. Есть и вовсе не верующие. Звездно-полосатый флаг — символ свободы, объединяет всех. Свобода по сердцу каждому. А свобода местная, куда уж тут денешься, — завоевание отцов-основателей этой страны. Завоевание протестантов.

Проповедь закончилась. Я не очень-то ее в этот раз и слушал. Обычно для причастия мы все выходим вперед, к кафедре, где устроена длинная скамеечка, для преклонения колен. Теперь же надо соблюдать дистанцию. Освятив хлеб и вино, наш поп передает их дьяконам, и те располагают все в холле, по пути к выходу из церкви. Мы выстраиваемся в очередь. Отметки на полу определяют безопасное расстояние в шесть футов. Две параллельные очереди. Можно рассмотреть братьев прихожан, хотя и грех — на причастие надо настраиваться.

На улице, мы знаем, есть и другая очередь. Из автомобилей. Многие в эти ковидные дни не решаются ходить на службу, а к причастию приезжают. Там особый стол. Прихожане выходят из машин, причащаются и едут себе куда надо.

В параллельной очереди я замечаю мальчугана. Одного из тех, кто норовил прилепить мне, учителю, на спину бумажку с веселой ерундой, кто болтал в классе, бузил как умел. Вот подходит его очередь. Мальчишка вдруг становится серьезен, выпрямляется, осеняет себя крестным знамением, и подходит к причастию. Подошла и наша очередь. «Берите этот хлеб и ешьте, это — тело Христово. Берите это вино и пейте. This is true blood of Christ. Это истинная кровь Христа».

Служба заканчивается напутствием: Go in piece and serve the Lord! (Идите с миром и служите Богу!)

Фото автора

Читайте также:

• Америка не та: геи, ботаники, Хэллоуин и клубника со сливками

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: