«Да что вы, гражданин, какая Америка? — такое только у нас возможно!»

23 июля 2024 Владимир Буковский

Владимир Буковский (1942-2019) — писатель, публицист, один из основателей диссидентского движения. В советских тюрьмах и на «принудительном лечении» находился 12 лет, в 1976 году был обменян на лидера чилийских коммунистов. После этого жил в Кембридже (Англия), занимался правозащитной, политической деятельностью. В 2008 году выдвигался на пост президента России, но не был зарегистрирован. Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги Буковского «И возвращается ветер…»:

Удивительно, как в русском человеке все это примиряется. Я редко встречал в должности надзирателей садистов — даже злых по характеру людей среди них, в сущности, тоже немного. Обычно это были простые русские мужики, сбежавшие в город из колхоза, но вот прикажут такому, как Дойников, нас расстрелять — и расстреляет. Он, конечно, постарается, чтобы по бестолковости на такое дело его не послали, он и нас как-то ублажить постарается, чтобы не очень мы за это на него обижались, но ведь расстреляет!

Стыдно признаться — много раз ему удавалось упросить нас забрать назад жалобы. Придет в камеру, станет с ними в руках как-то так жалостно, начнет бесконечную околесицу, бестолковщину, и всем своим видом так и просит: забрать бы надо, дескать, совсем это ни к чему — жалобы ваши. Что ж это вдруг — жалобы да жалобы? Забрать бы их — и так жизнь собачья, и — черт знает что! — у нас война идет не на жизнь, а на смерть, нас уже почти задавили, заморили, а мы берем-таки у него эти жалобы. Рука не поднимается, сил нет — Дойникова жалко…

Помню, в Институте Сербского на экспертизе работали у нас санитарками простые деревенские бабки — почти все верующие, с крестиками тайком за пазухой. Жалели нас эти бабки, особенно тех, кого из лагеря привезли или из тюрьмы, — тощих, заморенных, тайком приносили поесть: то яблочко незаметно под подушку подсунут, то конфет дешевых, то помидор.

Забавно было смотреть, как они обращаются с настоящими сумасшедшими — такими, которые уже ничего не понимают, только смотрят в одну точку или бредут, не зная куда. Точно как крестьянки на коров, покрикивали они на психов безо всякой злобы: «Ну, пошел, говорю, ну, куда прешь, ну, милый!» Так и казалось — сейчас хворостиной огреет, и вот эти-то бабки стучали на нас немилосердно. Каждую мелочь, каждое слово наше замечали и доносили сестрам, а те записывали в журнал. Случалось, и побеги готовились, а иной норовил симулировать, особенно кому грозит смертная казнь, — бабки же все замечали и обо всем тут же докладывали, а спросишь их, бывало: «Что же вы так? Вы же ведь верующие!» — «Как же, — отвечали, — работа у нас такая». Вот и спорь с ними потом — может, и Брежнев неплохой человек, только работа у него скверная — Генеральным секретарем.

Любопытно, что при всем многообразии книг, исследований и монографий о социализме — политических, экономических, социологических, статистических и прочих — не догадался никто написать исследование на тему: душа человека при социализме, а без такого путеводителя по лабиринтам советской души все остальные монографии просто бесполезны — более того, еще больше затуманивают предмет. Ах, как трудно, наверно, понять эту чертову Россию со стороны — загадочная страна, загадочная русская душа!

Судя по газетам, по книгам да фильмам — а по чему еще о советской жизни судить? — они всем довольны. Ну, нет у них политических свобод, многопартийности, а они и рады — народ и партия едины! Вот ведь у них выборы — не выборы, черт знает что такое: один кандидат, и выбирать не из кого, а участвуют в них 99,9 процента, причем 99,899 процента голосуют «за». Вот ведь у них жизненный уровень низкий, продуктов, говорят, не хватает — а забастовок нет! По слухам, морят их голодом по лагерям и тюрьмам безо всякой вины, за границу не выпускают, но вот, глядите же — по всем заводам и селам митинги: единодушно одобряем политику партии и правительства — ответим на заботу партии новым повышением производительности труда! Голосуют дружно, все руки тянут — что за черт? Едут зарубежные корреспонденты, присутствуют на митингах и видят: и вправду все политику партии одобряют — никто даже при голосовании не воздерживается.

Говорят, отсталая экономически страна, ручной труд и прочее, а ведь первый спутник Земли запустили, первого человека в космос — обогнали Соединенные Штаты. Более того, имеют мощную военную промышленность, да такую, что весь мир в страхе дрожит, — откуда это? Делаются научные открытия, и какие, а Большой театр, балет? Что же это все — рабы, подневольные люди?

Ну, литература у них, положим, скучная — все о производстве да о планах, о собраниях, но читают же, покупают книги — значит, им нравится. Есть и у них отдельные недостатки — так сами и признают их, и критикуют. Было что-то раньше, какие-то неоправданные репрессии, но теперь-то нет — разобрались, осудили ошибки, невинных выпустили и за границу все-таки их пускают. Вот и туристы, и спортсмены, и артисты, и разные там делегации — и всем довольны, и назад возвращаются. Ну, бывает, один-другой убежит, не вернется — так, может, только этим и было плохо, а остальным хорошо, остальные довольны?

Спроси любого советского человека на улице, хорошо ему или плохо, и все как по писаному ответят: хорошо, лучше, чем у вас на Западе, а может, и вправду лучше? Образование бесплатное, медицинское обслуживание тоже, жилье дешевое, безработицы и инфляции нет — может, подвирает западная пропаганда и жизнь у них прекрасная?

Или вот еще объяснение: может, для них эта жизнь лучше нашей, и они другие, особенные — им только такая жизнь и нужна, и не нужно им наших благ и свобод?

И уж совсем сбивают с толку эти самые диссиденты. Если все так плохо, как они утверждают, такое бесправие и произвол, так почему они еще все в живых, даже не сидят некоторые? Значит, и какая-то свобода есть, и права какие-то? Или это просто инспирировано и советским властям выгодно? А может, придумано ЦРУ, да и сколько же их, этих диссидентов? Вот ведь под какой-то там петицией протеста 10 человек подписалось: это же курам на смех — в стране, где 250 миллионов.

Ну, наконец, если им всем и вправду плохо — почему нет восстаний, массовых протестов, демонстраций, забастовок, и массового террора ведь тоже больше нет? Ну, посадят там человек 10-15 в год — не то что в Чили или Южной Корее, и еще много-много недоуменных вопросов, на которые нет ответа…

В результате после досконального, с его точки зрения, изучения вопроса критически мыслящий западный наблюдатель приходит к двум выводам. Если придерживается левых взглядов: прекрасная страна СССР, прекрасный и самый передовой у нее строй. Люди счастливы и, несмотря на отдельные недостатки, строят светлое будущее, а буржуазная пропаганда, конечно, стремится за эти отдельные недостатки ухватиться и все у них извратить, оклеветать, оболгать. Если наблюдатель не придерживается левых взглядов: русские — люди особенные, и что нам плохо — им очень нравится. Такие они фанатики, так рвутся строить свой социализм, что готовы от привычных нам удобств и образа жизни отказаться, и в обоих случаях — одно заключение: не нужно мешать им, нельзя запретить людям страдать, коли им это нравится — не спасать же их вопреки их воле. Такие уж эти русские!

Да, трудно понять эту страну со стороны, почти невозможно, но легче ли изнутри, то есть легче ли понять и оценить происходящее тем самым «русским» (всех нас Запад зовет русскими — от молдаванина до чукчи), которые там всю жизнь живут?

Вот он, этот будущий советский человек, человек нового типа родился, и на первых порах его никак нельзя посчитать диссидентом. Никаких особых свобод он не требует, запрещенных книг не читает, за границу не просится, против места и времени своего рождения не протестует — он еще, правда, не знает, как уже много советскому государству и родной партии должен. Не лежать бы ему сейчас в коляске и не сосать мирно соску, если бы не их неустанная забота, но очень скоро с него этот долг спросят.

Родители, по занятости своей, отдадут его сперва в ясли, потом в детский сад, и если первые слова, которым он обучится, будут «мама» и «папа», то уж затем обязательно «Ленин». Будет он по выходным дням удивлять своих родителей способностями, декламируя:

День Седьмого ноября —

Красный день календаря!

Посмотри в свое окно —

Все на улице красно!

Затем в школе кругозор его еще расширится. Постепенно он узнает, что Бога не было и нет, что вся история человечества есть переход из мрака к свету, от несправедливости и угнетения к свободе и социализму, что люди во все времена мечтали жить в такой стране, как наша (ради этого они тысячелетиями шли на восстания, жертвы, на муки и казнь), что все великие люди прошлого стремились к тому самому обществу, которое мы, наконец, построили, — даже если они сами не всегда это понимали. Что такое Лев Толстой, например? Зеркало русской революции, и сейчас мир разделен пополам: с одной стороны — силы света, счастья и прогресса у нас, а с другой — реакция, капитализм, империализм, которые только и мечтают, как бы уничтожить наше счастье и поработить нас так же, как порабощен народ в их собственных странах.

Чтобы этого не произошло, нужно прилежно учиться, а потом вдохновенно трудиться — чем дальше, тем подробнее и обстоятельнее: сначала в школе, а потом в институте, в армии, на работе — изо дня в день представления эти усваиваются. В явной форме — в виде преподавания истории СССР, истории КПСС, политэкономии, научного коммунизма, научного атеизма, основ марксизма-ленинизма, диалектического материализма, исторического материализма и так далее, и тому подобное. В неявной форме — почти шепотом, как гипноз, — в кино и книгах, в полотнах и скульптурах, по радио и телевидению, в газетах, на лекциях, в учебниках математики, физики, логики, иностранного языка, в плакатах и афишах, и даже в сочинениях, переведенных с других языков мира.

Если, допустим, вы переводите из учебника французского, немецкого или английского языка текст, то это о том, как плохо живется рабочим во Франции, Западной Германии, Англии или США. Или, наоборот, о том, как хорошо живется людям под солнцем социализма, или эпизоды из жизни великих революционеров прошлого, или о борьбе народов против капитализма. Если же вы откроете учебник логики, в качестве примера объективной истины вам приведут: «Марксизм-ленинизм — всепобеждающее учение».

Возьмите газетные новости или кинохронику. Вам сообщают или показывают: открыт новый курорт в Болгарии, пронесся тайфун в Японии, уральские рабочие перевыполнили план, многотысячная забастовка во Франции, богатый урожай собирают на Украине, чудовищная статистика автомобильных происшествий в Америке, сдан новый жилой микрорайон в Ташкенте, разгоняют студенческую демонстрацию в Италии… Становится ясно, что там — только стихийные бедствия, катастрофы, демонстрации, забастовки, полицейские дубинки, трущобы и постоянное падение уровня жизни, а у нас — только новые курорты, заводы, урожаи, бескрайние поля, светлые улыбки, новоселы и рост благосостояния. Там — черные силы реакции и империализма угнетают трудящихся и грозят нам войной, здесь — светлые силы прогресса и социализма строят сияющее будущее и борются за прочный мир, и они победят неизбежно.

Все это каждый день, каждый час — в тысячах газет, журналов, книг, кинофильмов, концертов, радиопередач, песен, стихов, опер, балетов и картин, и ничего, кроме этого, — ничего против, и даже когда вы едете в поезде и рассеянно глядите в окно на проносящиеся пейзажи, взгляд ваш бессознательно пробегает, а мозг фиксирует выложенные вдоль дороги камушками и битым кирпичом лозунги: «Миру — мир!», «Ленин всегда живой!», «Вперед, к победе коммунизма!».

С восьми-девяти лет почти принудительно тебя заставляют вступить в пионеры, а с 14-15-ти — в комсомол, то есть в молодежные политические организации с соответствующей дисциплиной, что означает активное участие в идеологической работе, и вот уже не тебе втолковывают, а ты втолковываешь другим насчет всепобеждающего учения и требуешь от них повышения успеваемости или производительности труда во имя светлого будущего, ведь все мы перед партией и правительством за их заботу в неоплатном долгу.

Что делать родителям? Пытаться с самого начала объяснить детям, что их обманывают? — но это опасно: дети расскажут своим друзьям, а те — своим родителям, учителям, и что посоветовать детям? Открыто говорить о своем несогласии или молчать, скрывать взгляды, лгать, жить двойной жизнью? Да и поверят ли дети вам, а не тому, чему учат их школа и пропаганда? К тому же вся эта идеология существует не только в чистом виде — она заложена во все школьные предметы: историю, литературу, ботанику, географию и т. д., а ученик обязан знать и отвечать их так, как написано в учебнике. Естественно, чаще всего родители машут рукой: а, черт с ним, вырастет — сам поймет.

Рано или поздно он понимает, ибо в жизни почти каждого жителя СССР наступает этот момент просветления. Рассказывают такой анекдот. Воспитательница в детском саду проводит беседу — повесила карту мира на стену и объясняет: «Вот это, дети, Соединенные Штаты Америки. Там люди живут очень плохо, у них нет денег, и поэтому они не покупают своим детям конфеты и мороженое и не водят их в кино, а вот это, дети, Советский Союз — здесь все люди счастливы, и живут хорошо, и покупают своим детям каждый день конфеты и мороженое, и водят их в кино». Вдруг маленькая девочка заплакала. «Что ты, Таня, плачешь?» — спрашивает воспитательница. «Хочу в Советский Союз!» — всхлипывает она.

Это только первый импульс, первое недоразумение — обыкновенно человек долгое время ощущает гордость и радость от того, что живет в такой замечательной, единственной стране. В самом деле, надо же, чтобы так повезло — родиться именно здесь и теперь: всего каких-нибудь три тысячи километров на запад или 50 лет назад, и столько несчастий, столько горя и угнетения, и только одно слегка беспокоит: зачем так много об этом кричать? Ну, хорошо, знаем уже, слышали, рады и счастливы: самая лучшая, самая первая, самая прогрессивная! Будем помнить, спасибо — разве такое забудешь? — да неужели еще кто не усвоил?

Постепенно вы начинаете различать, что не все так гладко в жизни, как в газетах. Живут все, за исключением большого начальства, от получки до получки, а перед получкой уже несколько дней еле-еле сводят концы, норовят друг у друга занять, а уж одежду купить, или мебель, или телевизор — так надо извернуться, сэкономить или на стороне приработать. Опять же какие-то все время нехватки — то мяса нет, то масло пропало, то картошка не уродилась, и всюду очереди — их уже почти не воспринимаешь, только отстаиваешь часами.

Потом очень уж раздражает бесхозяйственность, нерациональность. Вот привезли вам под окна какую-то кучу бревен или кирпича: везли, торопились, разгружали, а потом лежит себе эта куча и год, и другой, пока не сгниет — никому не нужно. То вдруг улицу раскопают — ни пройти ни проехать: полгода что-то чинят — говорят, водопровод, и точно, перестает идти из крана вода. Наконец, починят все, закопают, привозят асфальт, и бабы, обычно вручную, его укатывают. Не успел застыть — глядь, опять приехали и раскопали, опять месяца три-четыре ни пройти ни проехать: теперь, говорят, газ чинят — и точно, перестает идти газ. Ну чего бы, казалось, сразу его не чинить, пока раскопано было?

Или еще вот — крыша протекла в доме: это уж форменное бедствие, потому что добиться ее ремонта — дело почти невозможное. Ходят целые делегации жильцов — и в райсовет, и в горсовет, и к депутатам, пишут жалобы, собирают петиции, какие-то комиссии приезжают — крышу обследуют, устанавливают, что точно, течет она, но на ремонт денег нет, не запланировано, и так иногда годами, а пока что собирают жильцы старые корыта, тазы и ведра, подставляют на чердаке под течь и с тревогой по утрам смотрят на небо — будет дождь или нет.

Казалось бы, совсем незначительный факт, но врезался в память с детства. Невдалеке от нашего дома был магазин, куда мне часто приходилось бегать то за хлебом, то за сахаром: стоял он на другой стороне улицы — метрах в 200 от перекрестка, где обозначен переход. Большинству людей, чтобы попасть в магазин, не нарушая правил перехода, нужно было пройти эти 200 метров до угла, а затем еще 200 метров — по другой стороне до магазина.

Естественно, что все норовили перейти улицу напротив магазина, не делая крюка, но именно здесь, затаясь в засаде, поджидал их милиционер и нещадно штрафовал, и, видно, получал неплохой доход для государства, так как никакая опасность быть оштрафованным или попасть под машину не могла заставить людей идти лишних 400 метров. Не только мы, пацаны, но и взрослые, даже старые бабки в валенках и с кирзовыми кошелками в руках рысцой бежали через эту улицу под свист милиционера. Вроде бы чего проще: разреши людям переход, раз им это удобнее — нет, десятилетиями, на моей памяти, стоял там милиционер, собирая дань.

Трудно сказать, что двигало властями — экономическая ли выгода или желание отстоять свой авторитет, но эпизод этот очень типичен: порядки, ими вводимые, всегда были противоестественны, противоречили здравому смыслу и всегда вводились под угрозой наказания. Не сказать, чтобы это меняло психологию граждан или к повиновению их приучало, но зато все оказывались перед государством виновными, любого можно было наказать. Стояла за этим и типичная философия государственной власти: дескать, разреши людям делать что хотят, и что получится? — совсем никакого порядка в государстве не будет. Все эти мелочи, накапливаясь, счастье советского человека, его веру в светлое будущее затуманивают, конечно, но тысячеустый хор газет и журналов, кинофильмов и радиопередач, лекторов и просветителей уже готов ему все объяснить.

— Зачем же сразу так обобщать, товарищи? Да, есть у нас отдельные недостатки и временные трудности, местные власти часто работают еще недостаточно четко, но мы критикуем их, поправляем. Не нужно забывать, что идем по нехоженой, так сказать, тропе, первые новое общество строим, подсказать нам некому, порой и ошибаемся, но посмотрите, сколько уже достигнуто, сколько по сравнению с 1913 годом сделано! Конечно, частично, во имя создания в будущем самого совершенного общества, мы должны пойти на определенные жертвы, и если сейчас не всегда легко, потом наши дети будут благодарить нас, ведь как бы в отдельных случаях ни ошибались, в целом-то правильным идем путем — идеи-то наши светлые. Не нужно забывать и о капиталистическом окружении, которое нам вредит и будет вредить — они только и ждут, чтобы мы расслабились, усомнились в своей правоте. Враг не дремлет, и чтобы с ним успешно бороться, тоже нужно приносить определенные жертвы — и так далее, и тому подобное…

Что ты тут возразишь? Нельзя же в самом деле утверждать, что если у меня крыша течет, то и коммунизм плох или строить его не нужно или если мяса сейчас не хватает, то не следовало революцию затевать.

А годы между тем идут, складываются в десятилетия, и уже знает советский человек, что самое постоянное в его жизни — это временные трудности, но если в моем районе или области или у меня на работе, в той отрасли хозяйства, где я тружусь, бесхозяйственность, неустроенность и обман, это же не доказывает, что везде плохо и никогда лучше не будет. Вот ведь, запускаем людей в космос, балет наш за границу с большим ездит успехом, строим огромные заводы, плотины — значит, не везде и не все плохо, в чем-то и мы сильны, и уж, по крайней мере, не так худо, как там, на Западе. У них что ни месяц — забастовка: это уж, должно быть, совсем скверно жить людям, если на такое решаются, и безработицы у нас нет, с голоду не умираем.

Годы опять-таки идут, но ничего не меняется, и возникает уже сомнение: да строим ли мы этот коммунизм — может, еще и не начинали? Вот ведь с 17-го по 22-й год, ясное дело, никакой советской власти не было, гражданская война была, потом, до 30-го года, — нэп, а это, известно, отступление. Затем до 53-го — культ личности: тоже никак не советская власть, дальше, до 64-го, Хрущев, оказывается, все не так делал — вовремя спохватились, сняли: выходит, с 65-го правильную жизнь только и начали? Да еще подождать надо — может, и этого снимут или после смерти объяснят, что все было неправильно.

Нестойкое это состояние неуверенности быстро сменяется убеждением в полной лживости пропаганды: как ни сложно получить информацию, а все-таки и мы не совсем изолированы, и выясняется, что в других областях и районах ничуть не лучше, а порой — хуже, чем у нас, что в других отраслях хозяйства такой же бардак, что космос — сплошная туфта, а крупнейшие эти заводы и плотины строили зеки за пайку хлеба. Вот только насчет балета ничего не выясняется — как он, этот балет, не разваливается? Ну да и черт с ним, с балетом, — не тем живы.

Более того, просачивается к нам, что и на Западе не все так (все не так), как нам пели, и безработным, оказывается, платят за то, что они не работают (вот фантастика — у нас бы в Сибирь сослали, а там деньги дают). У каждого автомобиль, колбаса в магазине всех сортов, и никаких очередей, — короче, рай, сказка, и кончилась в светлое будущее вера.

Один мой знакомый, еще в 50-е годы, забавный провел эксперимент. Находился он в магазине, стоял в очереди за молоком, а она громадной была — продавцы работали медленно, лениво. Начала очередь роптать, как водится, что не всем хватит да что медленно отпускают, и в одну из пауз между взрывами народного гнева знакомый мой возьми да и скажи, громко и внятно: «Безобразие развели! Очередь на полдня — совсем как в Америке!», после чего обрушилось на него народное негодование: «Да что вы, гражданин, какая Америка? — такое только у нас возможно!» Долго еще поглядывали на него укоризненно и с сожалением…

Дальше — больше: стало, например, выясняться, что, пока у всех у нас временные трудности, у них там, в обкомах-горкомах да в Кремле, давно уже коммунизм построен. Тайно промеж себя распределяют икру, колбасу, всякие импортные товары, понастроили себе виллы, огородили заборами, охрану поставили, чтоб никто не увидел, как они эту икру лопают, — наплевать им на нас, хоть сдохни!