Ахилла

Когда-то давно, изучая позднюю Античность, я видел в истории императора Константина, лабаруме, победе у Мульвийского моста и Медиоланском эдикте как бы предельную цель христианства, после достижения которой Церкви остается только почивать на лаврах новой владычицы душ и умов. Тогда я еще не подозревал, что у этой повести (напоминавшей пролог к воплощенной утопии) есть продолжение, и не далее как через пару глав меня ожидает немыслимый поворот сюжета.

Итак, император Константин одержал победу в междоусобной борьбе, опираясь, помимо прочего, на христианскую Церковь, приверженцы которой, несмотря на гонения предыдущих веков, представляли многочисленную и неплохо организованную силу. Хотя очередной владыка мира не спешил принимать крещение, он не только легализовал христианство, но и возвысил его, обеспечив государственной поддержкой, и принадлежность к до той поры малопонятной и преследуемой иудейской секте стала прекрасной возможностью оседлать волну перемен в жизни империи. Церковь получила покровительство, но Рим не был бы Римом, если бы за спасительную сень пурпурного покрова не пришлось платить — так начались «взаимовыгодные» отношения Цезаря и Церкви. К тому же, Цезарь и сам был не прочь поучаствовать в жизни этой некогда закрытой общности, куда и его, в свою очередь, как арбитра с монополией на насилие, охотно приглашали. Борьба с ересями и за чистоту учения приобрела политический оттенок, а пастырский посох потяжелел и перешел в разряд ударно-дробящего оружия. А как показала история «арианского кризиса», посох сей — палка о двух концах, а благосклонность Цезаря переменчива.

Впрочем, таковым положение и останется на последующие столетия, хотя Церковь, в особенности на Западе, и попробует спровадить коронованного полицмейстера с Господнего двора, выдвинув мощную фигуру усадебного управляющего — Римского Папу. На первых же порах Церковь неплохо сдружилась с Империей, получив ресурсы и политическое влияние, которые раньше и присниться ей не могли. Гонимая и мучимая ненавистниками, Экклесия под знаменем распятого Христа если и видела сны, то не о гигантском куполе собора Святой Софии или о сочетании легионного орла с хризмой, но о столь желанном возвращении Спасителя, перед которым даже самый пышный римский триумф меркнет, как огонек свечи на фоне солнца.

Ловушку золотой клетки уже тогда заметили и сами христиане: недаром среди них появились чудаки, которые в это счастливое, казалось бы, время уходят, никем не гонимые, в пустыни, затворяясь от мира едва вышедшей из катакомб Церкви, «равноапостольных» императоров и растущих приходов просторных базилик. Когда даже придворные интриганы, без зазрения совести играющие на политической арене человеческими жизнями, стали щедрыми донаторами и блюстителями истинной веры (будь то арианство или никейство); может показаться, что перерождение мира свершилось и из Античности через шлюз Медиоланского эдикта мы благополучно переплываем в Средние века. Если бы не один человек, имя которому — Юлиан.

Племянник Константина Великого, Флавий Клавдий Юлиан родился в Константинополе спустя двадцать лет после битвы на Мульвийском мосту, в мире победившего христианства. Его семья была уничтожена во время вновь разгоревшейся борьбы за власть, на этот раз между наследниками Константина, и большую часть жизни он провел под покровительством своего брата, императора Констанция II. Покровительство это было в духе времени — Юлиан жил на положении между наследником престола и смертником, не знающим лишь дня своей казни. Его первой стезей стала ученость: в образовании Юлиана соседствовали формализм Закона Божьего в духе иезуитских колледжей и искренняя увлеченность философией древних. Уже в юности разочарованный в христианстве и захваченный идеей возродить эллинистическую религию, молодой соправитель Констанция II, заручившись поддержкой галльских легионов, приходит к власти в результате непродолжительного конфликта и принимается за воплощение замысла, который теперь, с высоты веков, мнится безумным и с самого начала обреченным на провал. Юлиан реставрирует многоликое римское язычество, в котел которого слились бесчисленные культы народов империи.

Юлиановская «реставрация» вскрыла истинное положение Церкви: как язычники при «обращении» Константина, так в угоду новому императору новообращенные христиане возвращались к «вере отцов». Те, для кого крещение было средством карьерного роста, как и те, кто принял его под давлением прежних властей, с готовностью отказывались от креста. Храмы и земли, изъятые у язычников в пользу Церкви, теперь должны были быть возвращены обратно. Христиане изгонялись из школ, хризма пропадала с солдатских щитов и знамен. Мудро решив, что кровавые гонения не принесут желанного результата, Юлиан по сути провозгласил веротерпимость — с подножки императорского трона он вернул христианство в ряд прочих религий империи.

Юлиан, прозванный христианскими историками Отступником, потерпел неудачу. Аристократ духа, философ, он не мог вполне разделять «народную веру» в богов, оставаясь в русле неоплатонической традиции. Может быть, повернись история его семьи и его личного становления иначе, и если бы не ассоциировалось у него учение Христа с корыстными неофитами, лицемерием, невежеством и жестокой борьбой внутрицерковных группировок, Юлиан нашел бы удовлетворение своим интеллектуальным и духовным потребностям в Церкви, как нашли многие его современники-христиане, ценившие мудрость Платона и Аристотеля, поэзию Гомера и Вергилия, красноречие Цицерона. Последний император-язычник сложил голову на поле боя, и вслед за тем его языческая реставрация была свернута — следующие владыки Рима и мира вернулись на путь Константина Великого. Христианская Церковь быстро восстановилась в своем статусе, и нечего говорить, что старания Юлиана если и повлияли на нее, то, скорее, к лучшему — в роковую минуту боя у знамени собираются только самые верные и отважные воины, а уж на победном шествии к ним с радостью прильнут и дезертиры…

Автор этого текста считает себя христианином, и в истории Юлиана он, конечно, на стороне вновь гонимых христиан. И именно поэтому он говорит: ave Julianus Augustus! Честный язычник, не прикрывавший ни своей мысли, ни своих дел, добрых или злых, игрой цитат и трактовок Писания, искренний и уже потому достойный почтения противник, ты последним, на долгие столетия, из сильных мира сего увидел в христианстве не инструмент, а истину, пусть и чуждую, и не скрывал этого. Твои воины не избивали никейцев по навету ариан или наоборот — христиан со всеми их противоречиями ты предоставил самим себе. Ты не покорял народы во имя Христа, хорошо зная, что лишь безоружный проповедник, несущий Слово, находится в таком праве. Смелый воин, ты не требовал, чтобы епископы пели тебе многолетие и освящали твое оружие, благословляя дела твоей воли, прихоти и похоти, а врагов твоих проклинали. В последний раз, перед долгим путешествием через века «христианского мира», приверженцы Церкви, уже не истребляемые, но и не ласкаемые царской рукой, могли почувствовать себя свободными, как птица, которую напоследок выпустили из клетки.

Юлиан остался в истории Отступником, дон-кихотом язычества, вступившим в бессмысленную борьбу с будто бы неизбежным движением исторического процесса. Фигуру странного императора-ретрограда затмевают колоссы «христианнейших государей», которые превзойдут его и масштабами своих дел, и победами, многие из которых посвятят, конечно же, Матери-Церкви. Он же, прежде чем сомкнулся над нею непроницаемый каменный купол, подарил ей последний глоток свободы под просторным небом апостолов.

Читайте также:

• Благочестивые против Отступника

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: