Ахилла

Каждый год в нашем городе проходит День православной книги.

Подъезжая к публичке на автобусе, я рассматривал людей, готовящихся выйти на остановке, и гадал, кто же из них идёт на праздник. Оказалось, никто. Площадь перед библиотекой была пуста, как и фойе гардероба. Всё ясно: зал заполнят «школотами» (не путать со сколотами и скифами-пахарями из древнерусской истории). Они прибывают организованно, с классным руководителем во главе. Так и оказалось: дети уже заняли свободные кресла, и тихо, дабы не нарушать дисциплину, уткнулись в смартфоны.

В расписанной славянскими узорами программке не было ни одного писателя, литературоведа и даже учителя словесности. Православные поэты в нашем городе имеются. Конечно, по меркам большой литературы их творчество ближе к графомании, но почему бы и не оживить аудиторию чтением в рифму. Только всё это не солидно и, следовательно, нон-грата.

Когда тучный и вечно хмурый чиновник из администрации губернатора произнес, что книга как явление возникло в недрах православия, я отключился и погрузился в смартфон. Мимо прогрохотали фразы о возрождении веры в нашей стране во время Великой Отечественной войны. Но вдруг я едва не прикусил язык. Речь шла о тяжелом уроне, который нанесла нашей духовной культуре… литература русской эмиграции, действовавшая по указке враждебного Запада. Заулыбались и другие взрослые зрители, а дети не прореагировали, конечно. Имён докладчик так и не назвал. Хочется надеяться, что он имел ввиду Герцена и Огарева, а не Солженицына, Шмемана и Антония Сурожского.

Тучный господин в костюме оторвался от бумаги и посмотрел поверх золотистых очков в зал: «А вообще хочу сказать вам, ребята, что главное оружие запада – это интернет. Там такое пишут! Есть книги печатные, надёжные, смотрите, если в интернете написано не то, что в них, значит – неправда. Вами пытаются манипулировать враги».

Два часа в аудитории говорилось о чем угодно: о святости царской семьи, о подлинности екатеринбургских останков, о геополитической стратегии, о подвиге Ивана Федорова и виньетках в печати XVIII века. Но когда же о книгах?! Единственное название, что, вероятно, запомнилось слушателям — «50 дней до моего самоубийства» Насти Крамер, читать которую категорически запрещено и очень опасно. Скажите это детям, называется! Лишь бы они не перепутали эту книгу с «50-ю оттенками серого».

Оставалось лишь разглядывать людей на трибуне и в зале, гадая, какие книги они читают. Не ради моды, не по служебной надобности, а когда им плохо, когда уныние действительно прижмёт и книга (или хотя бы кино) нужна как лекарство.

Важный чиновник, наверное, прячет у себя в шкафу за папками и томами законодательства «Тома Сойера». Молодая библиотечная блондинка в ярко-жёлтом платье, единственное солнечное пятно среди черных одежд, капает слезами на страницы Веры Полозковой. Солидный батюшка любит постапокалиптическую фантастику Глуховского, а ещё книги про «попаданцев», но уж чтобы бойцов-профессионалов и на настоящую войну. Интересно, что предпочтёт классная дама: «Доктора Живаго» или «Госпожу Бовари»? А детские головушки и вовсе ничем пока не замусорены: им хоть Гарри Поттера, хоть сказы Бажова, хоть Лемони Сникет. Даже киргизский эпос «Манас» подойдёт, особенно в адекватном пересказе, тем более русская былина.

Меня же ждут дома раскрытые от бессонницы «Дневники» отца Александра Шмемана. Где на каждой странице, помимо размышлений о Церкви, упоминания о прочитанных книгах. И Солженицын, и Алексей Толстой, и Симона де Бовуар, и Бодлер, и какой-то неведомый Жюльен Грин (надо справиться, кто это в Википедии). Без этого Шмеман не Шмеман.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: