Дикое поле
13 февраля 2018 Геннадий Травников
Гой ты, Русь моя родная!
Хаты, в ризах образа.
Не видать конца и края.
Только синь сосёт глаза.
Сергей Есенин
Гой, или, эй ты там, где-то Русь!
Вот стою как Есенин на пригорочке. Далеко видать.
Она красивая там, а я здесь. Она добрая и умная там, а я здесь.
Она справедливая там, а я здесь, все мы здесь. А она где-то там осталась, Русь. За пеленой тумана виднеется страна устроенной жизни, приятная и желанная.
Пасутся на её лугах стада.
Пастушки, в белых льняных одеждах, играют на дудочках. Весёлые румяные девушки вяжут с песнями лён. Из села слышен колокольный звон и запах ладана несётся над землёй, вселяя во всё сущее благодатное ощущение счастья и вечных Божьих благословений.
Красивая картинка, не правда ли? И мне нравится. Так бы сидел и смотрел, любовался и радовался. С Есениным вместе, за компанию, так сказать. Если не знать подробностей его жизни и в особенности её окончания.
Иду по дороге, едва угадываемой в высокой траве. Развалины храма православного. Красный кирпич, крепкая кладка. Сколько же он денег тогда стоил? Кто его строил? Деревянные домишки сёл и деревень, некогда окружавших его, давно исчезли, а развалины будут ещё долго возвышаться над местностью.
Не думаю, что эти стены возводили на деньги крепостных крестьян. Откуда у рабов деньги? Строил барин. Вопрос, зачем строил? Мода такая была, иметь храм в родовом имении?
Чувствовал несправедливость рабовладения? Грехи замаливал? Или был уверен в своём предназначении и делал это от чистого сердца, в благодарность Богу?
Как теперь узнаешь помышления сердечные? Существует до сих пор мнение, что пожертвования на храм снимают грехи.
Если, к примеру, украл или взятку взял и на храм пожертвовал, то и не согрешил вроде. Откат такой покровителям небесным.
Пробираюсь через крапиву и иван-чай. Захожу внутрь руин. На стенах остатки росписи, на полу битый кирпич. Явно взорванное здание. Большой кусок стены вывалился наружу. Зачем тратить столько взрывчатки? Откуда такая ненависть, пытаюсь понять.
Чем и кем воспитанная? Сколько столетий копилась? Сколько унижений должны были перенести люди и сохранить это в родовой памяти? Ведь проповедь христианская — только о любви и всепрощении. Непостижимо.
Много мыслей приходит в таких местах. Где нет уж звука человеческого. Ни собака не гавкнет, ни звона отбиваемой косы поутру не услышишь, ни петуха, ни коровы. Погост.
Корявая ухабистая дорога петляет вдоль заросшей речки.
Там царство лягушек и цапель. Только кладбище пополняется жёлтыми холмиками. То местные старушки переезжают из города на вечный покой. Сколько их там осталось доживать в чужом доме?
Вечный вопрос: кто виноват? Что делать — уже не вопрос.
Ничего. Слишком поздно. Переломано навсегда, доколе может простираться ум человеческий. Прервалась нить поколений. Никто уже сюда не приедет.
Вот он, конец света, уже идёт по земле. Здесь его первые шаги видны отчётливо, и следующие проступают уже в посёлках и городах, где пьянство и безработица неумолимо сокращают население.
Полные детдома брошенных алкоголиками детей воспроизведут новых несчастных, топящих свою боль в вине и наркотиках.
Где ты, дым ладана? Куда рассеялась благодать? Где те служители Божьи, чьим заботам была вверена земля сия?
Разрушен их храм, пуст дом. Ветер — наследие их.
Невозможно видеть всё это и не верить в Бога. Ни один враг так не разрушит, как проклятие Божье. Здесь наказание приобретает видимый ужасный облик. Безысходностью наполняется сердце.
Отхожу всё дальше, дальше к лесу, оглядываясь на пепелище Родины. А ведь я его люблю, пепелище это, и гробы отеческие люблю, как всякий нормальный человек. Только любовь моя не светлое чувство, наполнявшее Пушкина, который этого пепелища не видел в нынешнем виде, а горечь утраты всего, чего наследником я мог бы быть, но никогда уже не стану.
Виновато ли в этом христианство? Может, лучше было язычниками оставаться предкам нашим?
Коли Христу не угодили, так, может, Яриле или Перуну служить надо было? Или христианство ни при чём и его вообще не было на Руси? Не могу поверить, чтобы верующие во Христа люди такое сотворили с землёю своей.
Вопросы, вопросы… Пробираюсь сквозь кустарник на большак. Шагаю мимо заросших полей, вырубленных лесов, заиленных рек и прудов.
И думается прав был Василий Ключевский, когда говорил ещё до революции:
«Русский простолюдин – православный – отбывает свою веру, как церковную повинность, наложенную на него для спасения чьей-то души, только не его собственной, которую спасать он не научился, да и не желает: «Как ни молись, а все чертям достанется». Это все его богословие.
Евангелие стало полицейским уставом. Местные православные церкви, теперь существующие, суть сделочные полицейско-политические учреждения, цель которых успокоить наивно верующие совести одних и зажать крикливо протестующие рты других.
Обе эти цели приводят к третьей, самой желанной для правящей церковной иерархии, – это полное равнодушие мыслящей и спокойной части общества к делам своей местной церкви: пусть мертвые хоронят своих мертвецов.
Русской Церкви как христианского установления нет и быть не может; есть только рясофорное отделение временно-постоянной государственной охраны».
Дикое поле.
Фото: Алексей Кухтин/группа ВК «Забытые храмы Урала»
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340
С помощью PayPal
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
