Ахилла

IV

Третьего Стас ехал на работу и разглядывал попутчиков, которых разделил на три категории.

К первой он отнес людей, на лицах которых еще лежал отпечаток праздника, но уже угадывалась усталость от длительных застолий, и явственно прочитывалось ожидание неминуемой эмоциональной пустоты, которая во всей полноте наступит в последний день длительных праздников.

• Читайте также Часть первую, Часть вторую и Часть третью

Ко второй — энергичных, улыбчивых людей, искренне радующихся свалившемуся на них огромному промежутку времени, который можно провести весело и с пользой.

А к третьей… К третьей он относил и себя. Это немногочисленная категория жила в ожидании другого, главного праздника, перед которым меркнут все новогодние гуляния под грохот китайских петард — Рождества.

В компьютерной уже сидел Глеб, что было не удивительно: редко когда Стас приходил раньше него.

— Привет, Глеб! С наступившим! Мы сегодня одни?

— Пока одни! Андрюхи не будет до конца праздников — он, как все наши нецерковные, работает по светскому расписанию, Аля с Галей будут позже, а редакторы, по-моему, уже здесь. Да! И тебя с наступившим!

Они погрузились было в работу, но тут зазвонил телефон Глеба.

— Привет. И тебя. Чего голос такой? Не в штопоре? — рассмеялся Глеб, выходя в коридор.

Вернулся он уже без улыбки.

— Стас, Лиза в больнице.

— Как? Что случилось? — вскочил с места Станислав.

— Вовка звонил, здорово датый, сказал, что в Новый год, уже под утро, она упала, сломала руку и получила сотрясение мозга. Оказывается, у нее эпилепсия и был приступ.

— Эпилепсия? У Лизы?

— Да! И никто об этом не знал!

— Так, может, в больницу съездить? — заходил по комнате Стас. — Навестить всем вместе?

— Я тоже так Вовке предложил, но он сказал, что не надо. Сотрясение легкое, завтра, может, и выпишут. И еще просил не говорить ей про эпилепсию: пусть думает, что никто не знает.

— А зачем тогда было про это болтать? — разозлился Стас.

Глеб пожал плечами и уткнулся в монитор.

В компьютерную вошел Петр Петрович в сопровождении редакторов и Марины.

— Всех с наступившим! — пожал руки Стасу и Глебу. — Поработаем? Ведь наш праздник еще впереди. Ксения, ты о чем-то хотела поговорить с ребятами? Если какие-то вопросы будут ко мне — я сегодня весь день на месте.

Когда директор ушел, Ксения обратилась к Стасу с Глебом:

— Ребята, у меня к вам просьба. Можете как-то повлиять на Владимира? Он хотя и не в штате, но все равно наш давний сотрудник. Сегодня звонил мне в совершенно невменяемом состоянии. Поговорите с ним как мужчины, да и как христиане, наконец. В последнее время он ведет себя очень плохо. Что утворил на новогоднем вечере!

— Да уж! — процедила Марина.

— Так помогите парню, — продолжила Ксения. — Гибнет ведь.

— Ну, не так уже и гибнет, но поговорить серьезно с ним надо, — добавила Марфа. — Это ведь и на работе сказывается.

— Конечно, — подхватила Ксения. — Вон недавно с обложкой напутал… А вы в курсе, что Лиза поскользнулась и сломала руку?

— Да, — ответил Глеб. — Вовка мне звонил.

— Теперь она долго не сможет работать, — покачала головой Ксения.

Когда все трое направились к выходу, появились Аля с Галей.

— О, девочки, пойдемте в редакторскую, надо кое-что обсудить, — Ксения схватила их под руки, и весь женский состав издательства покинул компьютерную.

— Да-а, — протянул Глеб. — Взялись за Вовку. И зачем было дураку Ксении-то звонить! Ну я бы и сказал ей про Лизу. Наверно, и про эпилепсию разболтал…

Стас ничего не ответил.

***

Еще во время работы в «Северном Крае» Стас как-то разговорился с одним из сотрудников производственного отдела — Славиком. Была очередная вечеринка, и они оказались рядом за столом. Славик разоткровенничался и рассказал о своих непростых отношениях с девушкой, которая страдала эпилепсией.

— Понимаешь, Стас, я нахожусь с ней в постоянном напряжении. Ведь это такая болячка, которая может проявиться в любую минуту. Как люди обычно заболевают? Постепенно. Недомогание, озноб, потом температура — и в постель. Здесь же не так: идем, хохочем и вдруг — лежит человек на земле в судорогах и пена изо рта! Знаешь, ведь и у нее, и у меня всегда ложечка с собой. Это чтобы просунуть между зубов, иначе язык может повредить…

— Успокойся, — отвечал Стас. — Такие больные часто очень долго живут. А сколько талантливых людей страдало эпилепсией! Вспомни Цезаря, Достоевского.

— Да я не об этом. Знаю я и всех гениальных эпилептиков, и прочитал уйму статей об этой болезни. Я о себе. Выдержу ли? Бросить — подло, да и не могу без нее. Но жить в постоянном страхе, что вот-вот… Это под силу, наверно, только каким-нибудь шпионам. Железным Штирлицам.

Стас тогда и представить себе не мог, что далекая, незнакомая болезнь коснется и его.

«Я тоже не Штирлиц, — размышлял он теперь, когда это и случилось. — И даже не Славик. Тот все-таки смог. А ты, Стасик, сможешь?»

Уже из дома Стас несколько раз звонил Лизе, посылал эсэмэски, но ответа не получил. И на ее страничке в Фейсбуке не было никакой новой информации.

И тогда он решил набрать Владимира.

— Володя, привет. Это Стас. С наступившим тебя. Можешь говорить?

— Привет, Стас. Если честно, то долго не могу. Отходняк начинается. Спрашивай, чего хотел. Не про работу, надеюсь? Про Лизу, наверное? Наболтал я тут лишнего! Все пьянка чертова: как начал с девятнадцатого, с Николы зимнего, так не могу остановиться. Так, что по работе ты на меня не рассчитывай: оклемаюсь немного — и в монастырь. Ах, да! Я ведь обещал тебе про Лизу рассказать.

— Да, обещал, — утвердительно ответил Стас, хотя никакого обещания от Володи не получал: видно, тот что-то напутал.

— У нее это в университете случилось. Ходили в поход с однокурсниками в Карелию, и там она упала со скалы. Год по больницам, академка, но потом вроде все нормализовалось. Учебу закончила, карьеру преподавательскую начала успешно. И все было хорошо до того самого случая. Сам знаешь какого. С тех пор приступы периодически и бывают. А зачем я про ее болячку растрепал — не знаю! Она, правда, мне и не запрещала, но все равно — стыдно! А с другой стороны — пусть знают! А то думают, что только они одни страдальцы за веру. Искушения, видите ли, терпят. Ханжи они все в этой «Обители»! Не все, конечно, но… Петр-то не уехал?

— Нет, здесь.

— Ну, значит, деток за бугор отправил. Вадим с Ангелиной точно умотали! Небожители, как же! Только небо их очень низехонько. Извини, Стас, не могу больше — мутит. Пока!

— Пока, Володя.

«Вот так! — подумал Стас, нажав на кнопку окончания разговора. — Вопросы веротерпимости, несовпадение взглядов на жизнь: какая это все чушь по сравнению с настоящей бедой!»

Пришла эсэмэска: «Стас, я в больнице. Позвони через час».

Час тянулся очень долго.

— Привет, Лиза.

— Привет. Ну, ты уже, наверно, все знаешь.

— Да. Вовка рассказал. Как ты? Где ты? Я сейчас приеду!

— Не надо, Стасик. Не надо. С головой уже все в порядке. Во всех смыслах. Рука в гипсе. Левая. Так что правой могу и работать.

— Ты меня прости. Как увидел тебя с Вовкой — помутнение какое-то нашло. Да еще наши барышни с их многозначительными улыбочками… Одним словом, прости.

— Я не сержусь, Стасик, милый. Это я сама во всем виновата: нужно было сразу все рассказать о себе. А я все оттягивала, оттягивала и в результате — растянулась!

— Ничего! Все будет хорошо. Какие наши годы! Только отчаиваться не надо.

— А я и не отчаиваюсь. Никто не в курсе, что я веду группы помощи таким же больным. И это на сегодняшний день — самое главное мое занятие. Если не сказать более пафосно: предопределение.

— Здорово! А хочешь, я попрошу прийти к вам православного психолога? Это молодой священник, к тому же кандидат медицинских наук.

— Стасик, спасибо. Я поговорю с людьми, может, кого-то и заинтересует. Хотя вряд ли. У нас все построено на принципе светского гуманизма. Религию в любой форме мы избегаем.

— А-а-а. Ну ладно. Так мне приехать к тебе?

— Не надо. Увидимся обязательно. Но позже.

— Но мне как-то не по себе. Ты там, я — здесь.

— По себе, по себе! Все как надо. Жди праздника, не унывай. Ой, сейчас нас уже всех по палатам загоняют, а оттуда звонить неудобно. По-о-ка.

Стас долго стоял у окна, вглядываясь в огоньки окон дома напротив.

«Неужели это испытание, которое мне дает Господь? Но старцы говорят, что испытание не может быть не по силам. Значит это просто стечение жизненных обстоятельств?»

Стас открыл форточку и несколько раз глубоко, с шумом, вдохнул морозный воздух.

«Лиза меня явно избегает. Но может, и это к лучшему? Сразу разрешится столько проблем!»

Стас не успел ужаснуться этой мысли, как во дворе его дома с грохотом стали взлетать петарды.

***

На следующее утро Стас почувствовал легкое недомогание. Но во второй половине дня состояние ухудшилось. Отпросившись с работы, он поехал к родителям — так поступал всегда, когда заболевал. Но в этот раз болезнь оказалась значительно серьезнее: пришлось вызывать врача. Почти неделю Стас пролежал в постели с высокой температурой, осипшим голосом и жуткой слабостью. Пару раз звонила Лиза, подбадривала его, а Стасу настолько было плохо, что он старался как можно быстрее закончить разговор. Прошли Рождество, святки, и только после Крещения Стас вышел на работу.

Встретили его как-то обыденно, будто и не было этого столь длительного отсутствия. Спросили про самочувствие, покивали головой и все. Даже Глеб довольно равнодушно воспринял приход Стаса.

Но когда они остались одни, Глеб негромко сказал:

— Лиза отказалась от дальнейшей работы с издательством. Ты в курсе?

— Нет, — с удивлением ответил Стас. — Она мне звонила, справлялась о здоровье, но про работу не говорила ничего.

— Она, может быть, и поработала бы, но наши тетки… — Глеб резко махнул рукой. — Достали, в общем, ее окончательно.

— Так что случилось-то?

— Воспитывать начали. Марина с Ксенией, в первую очередь. Мол, креститься тебе надо, исповедоваться, причащаться. Ты работаешь в таком месте, где духовная брань очень сильна. Мы, говорили, защищены от бесовских нападений молитвой и таинствами, а ты — беззащитна. Отсюда все твои болезни и беды. А станешь дитем Божиим — бесы от тебя и отстанут.

— И что Лиза?

— Рассмеялась им в лицо! И это еще больше их взбесило. Такое началось!

— Да-а, — протянул Стас. — Представляю. Они ей слово, она в ответ два!

— Так и было, — поморщился Глеб. — А потом и на меня налетели: понял, за кого ты заступался? За врага!.. Неприятно все это. От наших дамочек я ничего другого не ожидал, но Лиза… С какой-то другой стороны она мне открылась. Честно скажу, Стас, не с лучшей.

«Так вот почему такая гнетущая атмосфера, — догадался Стас. — Переругались все. Но Лиза! Почему она ничего мне не сказала?»

Он надел шапку, замотал горло шарфом, взял телефон, вышел во двор, набрал Лизу:

— Привет! Как ты? Глеб мне все рассказал.

— Все в порядке, Стасик. Я сама давно собиралась уходить: не лежит у меня душа к подобной литературе. А тут как раз подходящий случай.

— Это все Вовка виноват! Наболтал лишнего!

— Не вини его. Если честно, то я сама подтолкнула Володю к этому. Он сам, того не ведая, выполнил мою скрытую просьбу.

— Зачем?

— Не спрашивай. Такая вот я темная лошадка.

— Ладно, Мата Хари, проехали. Где теперь деньги будешь зарабатывать?

— О, не беспокойся. Без заказов не останусь.

— Увидимся?

— Давай через два дня, на нашем месте. Пока. Созвонимся.

— Пока.

Стас еще немного постоял во дворе, затем вернулся на свое рабочее место, выключил компьютер, быстро оделся и, ничего не сказав удивленному Глебу, покинул издательство.

«А ведь это мой первый прогул за все время работы», — думал он, шагая по бульвару.

Поравнявшись с Владимирским собором, Стас решил зайти. В храме раздавалось негромкое пение.

«Странно, служба должна уже закончиться. Может, идет молебен?»

Действительно, совершался молебен. И тут неожиданно зазвонил мобильник, который Стас забыл выключить при входе.

«Это, скорее всего, Глеб! Видно, началось!» — Стас быстро вышел в притвор.

Но звонил не Глеб, а отчим.

— Привет, Стас. Можешь сейчас приехать? Маме было плохо, вызывали скорую, сделали укол. Предлагали в больницу, но она отказалась.

— Конечно, Георгий Павлович. Сейчас приеду! — Стас отключил мобильник и подумал: «Вот теперь я смогу оправдать свой неожиданный уход». И добавил: «Ну и сволочь же ты, Станислав Александрович!»

Затем позвонил Глебу, объяснил ситуацию, извинился и сказал, что завтра обязательно будет с самого утра.

***

Мама с отчимом жили недалеко от места новой работы Стаса, и он добрался быстро. Подходя к дому, где провел детские и юношеские годы, Станислав почувствовал неясное волнение. Будто завершился какой-то жизненный круг и снова предстоит начинать все сначала. И именно отсюда, с дома своего детства.

Мать — Анна Михайловна — всю жизнь проработала в библиотеке крупного научно-исследовательского института, проектировавшего суда с атомными двигателями. Там же познакомилась и с отцом Станислава — Александром Валентиновичем. Прожили они недолго: по возвращении из одной длительной командировки на северный судостроительный завод он серьезно заболел и умер. Стасу тогда было шесть лет.

Долгое время Анна Михайловна жила одна с сыном, а через несколько лет появился отчим — Георгий Павлович. Он работал прорабом на стройке, и Стас поначалу побаивался его морщинистого, задубелого на ветрах лица и низкого голоса. Но человеком для семейной жизни он оказался незаменимым: отзывчивым и даже не лишенным определенной доли нежности. Все внешнее, грубое, он оставлял на строительных лесах. Стас однажды был свидетелем, как он отчитывает нерадивых работников. Те стояли в позе солдатиков-новобранцев, а в их побледневшие лица летела штормовая волна прокопченного прорабского баритона. Ничего подобного он не позволял себе ни с Анной Михайловной, ни с пасынком.

***

Стас привычно взбежал на второй этаж и позвонил. Дверь открыл отчим, и сразу приложил палец к губам:

— Заснула… Пойдем на кухню.

На кухне они сели друг против друга, и отчим негромко начал:

— С самого утра у нее было высокое давление. А потом начались боли за грудиной. Ну, я и вызвал скорую. Приехали быстро. Предлагали в больницу, но она категорически отказалась. Кардиограмма показала, что инфаркта нет. Невралгия.

— Георгий Павлович, а может все же в больницу?

— Нет, не захочет она. Все это у нее от нервов. За тебя сильно беспокоится: случись с нами что — и ты совсем один. И мне все время твердит: поговори с ним, поговори с ним — пусть женится. А как я это могу? Сам должен решать. Есть хоть кто-то на примете?

И Стас, неожиданно для себя, рассказал про Лизу.

Отчим помрачнел:

— Нет, Стас, не по тебе эта ноша. И сам не выдержишь, и ей остаток жизни поломаешь. Резко рвать не надо: она сама все поймет. Ведь не глупая, судя по твоему рассказу.

— Я… — начал было Стас, но тут из комнаты его окликнула мать.

Стас присел на краешек кровати, взял ее за руку.

— Как ты?

— Ничего, Стасик, ничего. Это, наверно, на мороз нервы разыгрались. Слышал, обещали до тридцати? А ты бы пока пожил у нас: и на работу близко, и подкрепишься после болезни.

— Мама, я и так у вас столько времени провалялся!

— А мы с Георгием разве против? Подумай.

— Ну, пока тебе не станет легче — побуду. А там посмотрим. Если накатят морозы, то и поживу.

— А что, та девушка, которая тебя обидела? Помирились?

— Какая девушка?

— Ну та, про которую ты хотел рассказать первого числа, когда был у нас? Так и не рассказал.

— Мама, нечего рассказывать. Я совсем не то имел в виду. Это не личный, а производственный конфликт, — ушел от прямого ответа Стас и подумал: «Трепло я все же!»

— Жалко… Я уже подумала, что кто-то у тебя появился. Вон, Машенька-то у тебя неплохая была.

— Мама, не надо.

— Женился бы — и мне бы стало спокойнее.

— Ну, мама, ладно, ладно. Все впереди. Какие наши годы! Будут у тебя и внуки. Устанешь еще от них.

Пискнул мобильник Стаса. Пришла эсэмэска от Глеба с просьбой позвонить.

Стас отошел в глубину комнаты.

— Глеб, что случилось?

— Ты завтра точно будешь? Как там твоя мама?

— Значительно лучше.

— Тут пришел художник с работами. Приглашать его на утро? Часов на десять?

— Хорошо.

— Тогда я передам Ксении.

— А сам-то она что мне не позвонила?

— Да… Тут такое после твоего ухода завернулось! Завтра расскажу.

— Послушай, Глеб, я сегодня забегу. Через часик.

— Давай!

Стас подошел к постели матери.

— Мама, тебе правда легче? Я подбежал бы на работу ненадолго.

— Иди, иди, конечно!

— Вечером буду.

***

По пути на работу Стас мучился вопросом: «Что за мальчишеская выходка с внезапным уходом?» И не находил ответа.

В компьютерной, увидев входящего Стаса, Глеб поднялся ему навстречу и сделал знак глазами: «Выйдем!»

В коридоре, немного помолчав, Глеб сказал:

— Тут приходил художник. Весь из себя такой православный: бородка, четочки на запястье, рюкзачок — в общем, все атрибуты конфессиональной принадлежности. Показал свои иллюстрации и обложки. Наши барышни, естественно, запищали от восторга!

— А работы-то хорошие?

— Работы хорошие. Даже очень. Понравился он всем. К тому же через слово у него «спаси Господи». Свой, однако. Так что ты, Стас, смотри. И учти: я на твоей стороне. Да, еще сказал, что знает тебя — учились вместе.

— А как его зовут? — напрягся Стас.

— Сергей. А фамилию, извини, точно не запомнил. Илин или Ивин…

— Сергей… Сергей… Ивлев! Худощавый, с большой родинкой на щеке?

— Худой, да. А родинку не заметил: под бородой наверно. Вообще-то неприятный тип, скажу честно.

Глеб положил руку на плечо Стаса и пошел в компьютерную. Стас же направился к редакторам.

— О, Станислав! Не ожидала вас увидеть, — поднялась со своего места Ксения. — Как ваша мама?

— Спасибо, намного лучше.

— Ну, по милости Божией все обойдется. Молитесь больше. И мы будем. Как имя мамы?

— Анна.

— Вот и помолимся о здравии рабы Божией Анны. Я батюшку Алексия попрошу.

— Спасибо, — сказал Стас и подумал: «Мне надо было бы поднять глаза к потолку и то-о-ненько так: „Спаси, Господи“. Как это сделал бы истинный православный». А вслух спросил:

— Художник приходил? Сергей Ивлев?

— Да. Глеб вам уже рассказал?

— Хороший молодой человек, — подала голос не поднимавшая до того голову от бумаг Марфа. — И рисунки красивые.

— Еще и иконы пишет, — добавила Ксения. — Семинарию окончил, иконописное отделение.

— Вот видите, какой послужной список, — съязвил Стас. — А мы с ним учились до третьего курса, затем он куда-то пропал: может, академку взял — не знаю, но больше я его не встречал.

— Ну, вот завтра и увидитесь, — ответила Ксения. — Надеюсь, у вас все будет хорошо, и вы приедете.

И уже в спину уходящего Стаса добавила:

— Если завтра не будете, то мы и сами все решим с художником. Уже есть для него заказ.

Стас вошел в компьютерную и замер перед не включенным монитором.

«Сергей Ивлев… Редкостная зануда, прилипала. Карьерист. Если чувствовал, что человек может быть полезным — ходил за ним по пятам, выпытывал все, что ему было нужно, льстил, угодничал, только бы не упустить какой-то своей выгоды от этого знакомства. Достал он тогда всех сокурсников…»

Воспоминания Стаса прервал подошедший Андрей. С ним к креслу Станислава подошла Аля — Гали на работе не было.

— Стас, как твоя мама?

— Спасибо, уже лучше. Намного лучше.

— Если нужны какие-то лекарства, то скажи. У меня есть знакомые в этой области, — улыбчивое лицо Андрея было серьезным. — Не стесняйся.

— Шел бы ты сегодня домой, — вмешался Глеб. — Ничего срочного нет. Я тебя прикрою.

— Да, пожалуй, Глеб. Сегодня я не работник.

— Отлично. Пойдем, я тебя провожу.

В коридоре им встретилась Марина. Увидев одетого Стаса, удивленно спросила:

— Уходишь? Опять?

— Завтра, все завтра, Мариша, — с обворожительной улыбкой ответил Глеб. Марина только хмыкнула.

На улице Глеб, взяв Стаса за рукав, сказал:

— Не переживай! Хоть наши тетеньки и ухватились за этого Сергея, но в штат он не пойдет. Да и работать много не будет. У него же в каждом глазу доллары светятся. А у нас расценки? Сам знаешь какие. К тому за тебя отец Алексий! А наши бабы его боятся.

— Я все понимаю, Глеб. Но скажу тебе честно: подумываю о свободном расписании. Тут предлагают еще одну работенку как фрилансеру — не творческую, правда, но регулярную. А в «Обители» я остался бы как внештатник. Не по мне все это администрирование. Я от него из «Северного Края» сбежал.

— Ну, смотри сам, — отпустил рукав Стаса Глеб. — Тут я тебе не советчик.

— Ладно, Глеб, — протянул руку Стас. — Иди, а то простудишься еще, как я.

Глеб молча пожал ладонь Стаса и направился к двери.

 

***

Вечерняя служба во Владимирском соборе была как всегда на высоте: слаженно пел хор, раскатисто звучал бас дьякона, легко летел под купол звонкий тенор иерея. Мерцали свечи, пахло ладаном. «Ох, благодать!» — вздохнула стоящая возле Стаса старушка.

Но Станислав никак не мог включиться в плавное течение вечерни. Он прокручивал в голове события сегодняшнего дня, особенно как заявил Глебу о своем возможном уходе, о нежелании администрировать.

«Соврал я про это нежелание. Не в нем дело. Просто не хочется участвовать во всех этих дрязгах и интригах. „Против кого дружите, девочки? Против кого выпиваете, мальчики?“ — гениальные фразы».

Он вспомнил, как, проходя через такой теперь уже знакомый двор, остановился, оглянулся и посмотрел на дверь в его глубине. За этой дверью пролетел краткий миг его работы в православном издательстве. Такой же краткий, как его пономарская служба и отношения с Лизой.

Лиза… Стас отогнал мысли о ней и попытался сосредоточиться на службе.

Не получилось. Ему вдруг показалось, что он присутствует на невероятно унылом представлении, с пошлыми декорациями, плохими актерами и нелепым сценарием. Стас оглянулся вокруг, и лица прихожан, в которых он раньше выискивал внутренний свет непрестанной молитвы, показались теперь плоскими и лишенными всякого проблеска интеллекта. А широкоформатный лик коренастого дьякона напомнил физиономию бригадира трубоукладчиков, виденную Стасом во время работ по замене теплосетей возле своего дома. А надтреснутый тенорок иерея, натужные завывания чтеца-псаломщика, заунывное пение клирошан — вызвали у Стаса одну мысль: «Что я здесь делаю?» Он вспомнил высказывание великого барда Александра Вертинского: «Ужаленный красотой православного богослужения».

«И куда исчезла эта красота? Что со мной? Бесовское искушение?» — озирался по сторонам Стас.

— Не крути головой! Не в кафе! — прошипела стоящая рядом старушка. Та, которая «охблагодать».

— Извините, — пробормотал Стас и направился к выходу. Ему стало смешно. Смешно, как в школьные годы, когда он с приятелем потешался над выступлением местной самодеятельности.

На улице он постоял немного, поднял голову, посмотрел на сверкающий купол собора, и вспомнил поговорочку: «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…».

Затем позвонил матери, справился о здоровье, сказал, что скоро будет. А после сразу набрал Лизу и, без предварительных расспросов, предложил:

— В Манеже сейчас выставка русского авангарда начала двадцатого века. Не хочешь сходить? Послезавтра, в субботу?

— Стас, конечно. Во сколько?

— В час у входа. Там же и поговорим.

***

На следующее утро Стас первым делом решил поговорить с директором, но его не было на месте. Тогда он зашел к Ксении.

— Ксения, когда будет Петр Петрович?

— Точно не скажу, но обещал быть обязательно. У вас какое-то дело к нему?

— Да. И я хотел бы это обсудить всем вместе, включая Глеба. А что художник?

— Пока не позвонил. Но, может, и без звонка придет — ведь договаривались.

— Хорошо. Если придет — зовите.

Стас вышел из редакторской и уже было направился к себе, как тут его догнала Ксения.

— Станислав, извините, я не хотела об этом говорить при Марфе. Вы что, собрались увольняться? Об этом хотели говорить с директором?

— А откуда вы узнали? От Глеба?

— Ну, — замялась Ксения. — У нас здесь особых секретов друг от друга нет. Все мы считаем себя братьями и сестрами.

«Вот трепло, — подумал о Глебе Стас. — Проболтался. Точно шалый парень. Вовка-то хоть по-пьяни треплется, а этот на трезвую голову. А впрочем, чего это я? Сам же предполагал, что Глеб не будет молчать». Вслух же произнес:

— Точно пока ничего не могу сказать. Думаю перейти на свободное расписание.

— А благословение у батюшки на это вы брали? Мы, — Ксения подчеркнула это «мы», — ничего не делаем без благословения! Так у нас, — опять подчеркнула «нас», — принято!

— Будет и благословение, — усмехнулся Стас и продолжил про себя: «и дудка, и свисток…» Затем резко повернулся спиной к Ксении.

«Вот такие Ксюши и писали доносы! И не только в тридцать седьмом, а всегда, во все времена», — подумал Стас.

Когда он привычно устроился перед своими мониторами, Глеб спросил:

— Что, не приехал художник?

— Нет, даже и не звонил.

— Я так и знал! — щелкнул пальцами Глеб. — Не придет, и не позвонит! Я ведь недаром сказал про доллары в глазах. Когда я провожал его до дверей, он спросил про наши расценки. Я сказал, сколько мы платим за дизайн и за иллюстрации. Лицо у парня вытянулось. Понял, видно, что тут ловить нечего.

— Согласен с тобой, Глеб. Он еще в институте себя показал не с лучшей стороны.

Стас немного помолчал, затем напрямую спросил Глеба:

— Ты рассказал Ксении о моем уходе?

— Я. Если честно, то меня это твое заявление слегка пришибло. Да не слегка — здорово пришибло. Я представил, что вместо тебя здесь усядется такой вот Сергей — поплохело! Жалко, что ты уходишь.

— Ну, не совсем я и ухожу. Хочу предложить Петру Петровичу себя как консультанта с одним присутственным днем в неделю. А дизайн буду делать как внештатник.

— Ох, не знаю, согласится ли он? Петр ведь человек старой закалки: ему нужно, чтобы был штат, чтобы все сидели на местах и не опаздывали. Это у него еще от работы в НИИ осталось.

В этот момент вошел и сам директор. Сухо поздоровался и обратился к Стасу:

— Станислав, пойдемте ко мне.

В кабинете Петр Петрович, не глядя на Стаса, сказал:

— Вы действительно хотите уйти за штат? Или это только слухи?

— Действительно, Петр Петрович. Я всегда думал о свободном расписании.

— Жалко. Я, честно говоря, рассчитывал на вас. Мы с Игорем Игоревичем тут решили запускать параллельно с православными изданиями военно-историческую серию. Есть уже и потенциальные покупатели, и авторы. Охват тем самый широкий: от Древней Руси до истории спецслужб. Возможно, под этот проект придется зарегистрировать дочернюю фирму — издательство, разумеется. Как вам такая перспектива?

— Перспектива замечательная, Петр Петрович. Но я ведь не ухожу совсем. Я буду работать как художник, как Владимир, к примеру. Административная сфера не для меня. Следить за сроками, оформлять бумаги… Нет, не гожусь я для такой деятельности. Извините. Как фрилансер я принесу больше пользы. У меня будет время для более серьезного обдумывания работ. А историческая тема меня всегда привлекала. Поэтому рассчитывайте на меня, как на художника.

— Хорошо, Станислав. Я вас услышал. Только попрошу доработать до конца месяца.

— Конечно! Кстати, Петр Петрович, я ведь могу сотрудничать и в качестве консультанта с одним, допустим, присутственным днем в неделю.

Но директор будто бы и не услышал последнего предложения Станислава. Подавая ему руку, он сказал:

— Что же, будем работать с вами дальше как с внештатником. А худреда-администратора мы со временем найдем.

Выйдя в коридор, Станислав подумал: «Вот и все. Свобода. Вопрос только — куда пристроить трудовую книжку. Ну, это решим. Не захотел директор, чтобы я стал приходящим консультантом. Как и предупреждал Глеб».

Стас хотел было позвонить Лизе, но его отвлекли громкие голоса из приоткрытой двери редакторской. Он подошел ближе. Говорила Марина.

— Да и пусть уходит. Очень он тут нужен. Найдутся еще художники!

— Вон, вчера приходил отличный парень. И православный по-настоящему, — вторила ей Ксения.

— А не этот, с бритой протестантской физиономией! — фыркнула Марина.

— Ну, ты хватила, Марина, — вмешалась Марфа. — Физиономия-то здесь при чем? Лицо у Стаса очень даже благородное. Работает он хорошо. И его, кстати, и Глеб, и батюшка ценят.

— Ну, с батюшкой вопрос отдельный, — пронзительным шепотом заговорила Ксения. — Батюшка многого не знает об этом художничке. Например, об его интрижке с этой… Не хочу даже по имени ее называть. Такие безбожницы не должны носить имена православных святых!

— А Глебушка за него потому, что ему со Стасом комфортно: тот не требует от него столько, сколько мы раньше, — поддержала Ксению Марина.

«Сер-пен-та-рий!» — подумал Стас и пошел к себе.

***

На следующий день была суббота, и Стас встретился с Лизой, как и договаривались, у входа в Манеж.

— Смешно, да? — улыбнулась Лиза, показывая на выглядывавшую из пальто загипсованную руку.

— Ни в коей мере! Даже весьма оригинально.

— Стас, ты что, по моим стопам решил? Увольняться? Зачем?

— Вот все-то ты знаешь! Интересно, откуда?

— Есть своя агентура. Ведь ты же сам назвал меня Матой Хари.

— Мата Хари и есть! Ладно. Идем на выставку.

Выставка, собранная из многих музеев мира, была действительно интересная, и Стас совершенно не жалел, что пришел сюда уже в третий раз. Но почему-то сегодня его заинтересовали не картины, а посетители. Он внимательно всматривался в лица молодых людей, девушек, торопливо записывающих что-то в блокнотики, и пытался понять этих, каких-то совершенно других людей, так не похожих на тех, с кем он привык общаться за время своей церковной жизни. Он даже не реагировал на Лизины восторги перед первой абстрактной акварелью Кандинского и «Черным квадратом» Малевича.

Лиза же, потянув за рукав Стаса, указала глазами на девушку, которая, стоя перед картиной Филонова «Формула весны», что-то ловко набирала на смартфоне:

— Вот бы тебе такую жену! Вы бы ходили на выставки, она восторгалась бы твоими работами, родила бы тебе целую живописную мастерскую…

— Лиза, перестань, — без всякого раздражения, на удивление спокойно ответил Стас. — Мне вдруг стали интересны эти люди. Я хочу их понять! Я ведь привык к совершенно другому кругу общения. И все, кто был вне этого круга, для меня казались совершенно неинтересными.

— Бездуховными, завистливыми, живущими только животными инстинктами…

— Нет, не так примитивно, — Стас опять удивился своему спокойствию. — Я никогда жестко не делил людей на «наших» и «ненаших», на тех, кто спасется и на тех, кому не суждена «жизнь вечная». Но в тоже время старался тесно не общаться с теми, кто «не из своего виноградника» — это слова одного священника. Но в последнее время, особенно в последние дни, я начал за-но-во открывать для себя другой мир. Я хочу… — Стас посмотрел на Лизу и увидел ее глаза с огромными расширенными зрачками. Как тогда, когда он спросил о ее бывшем муже. Вот только выражение глаз сейчас было совсем другим.

Он осторожно взял ее за плечи и, погружаясь в эти зрачки, проговорил:

— Когда расстаешься с церковной жизнью, Небеса не пустеют. Они становятся другими. Они близко-близко. Они в тебе, они, — Станислав показал рукой на посетителей в зале, — в них. Они даже в Ксении с Мариной. Надо только их увидеть…

— И ты это понял лишь сейчас, человек мой дорогой?

— Представь себе, да.

***

Стас проводил Лизу до самого дома. А в парадной, украшенной лепниной в стиле модерн, привлек ее к себе и потянулся к губам. Лиза неожиданно ответила ему долгим, страстным поцелуем. Затем отстранилась.

— Мне все время кажется, что я воровка. Что я посягнула не на свое. Неужели ты не понимаешь, что нет у нас будущего, что я краду твою жизнь?

— Жизнь огромна, — улыбнулся Стас. — И мы сами можем сделать ее бесконечной! Даже в тех временных рамках, что нам отпущены. Ты помнишь свое начало? Нет! Так же ты не почувствуешь и своего конца. Поэтому…

— Поживем — увидим, — закончила Лиза, ткнулась головой в плечо Стаса и пошла к двери квартиры.

Выйдя на улицу, Станислав позвонил матери, сказал, что сегодня и завтра он не приедет: появилась срочная работа и придется плотно посидеть дома за компьютером. Тут он не слукавил: накануне позвонила одна знакомая из типографии и предложила халтурку. Халтурка оказалась на деле довольно объемной книгой. Автор, решивший издать первую книгу за свой счет и ничего не понимающий в издательском процессе, отнес все материалы вместо издательства в типографию, наивно полагая, что из его текстового файла и фотографий тут же напечатают тираж. Пришлось объяснить, что для печати необходим оригинал-макет, выполненный дизайнером. Автор долго морщился — дополнительные расходы! — но все же согласился.

Знакомая, которая, кстати, работала коммерческим директором и все заказы шли через нее, сказала, что таких начинающих авторов к ним приходит уйма, поэтому на Станислава она рассчитывает и в дальнейшем.

«Как все удачно!» — подумал Стас, сидя в вагоне метро. И дополнил: «Ехая на метре, ен был щаслив!»

Дома в каком-то азартном ударе он просидел ночь с субботы на воскресенье, все воскресенье, и поздно вечером закончил работу.

«Вот так! Вот как может „мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, Адонис, женской лаской прельщенный“», — весело пропел Стас.

Неожиданно он почувствовал сильный приступ тошноты. Затем наступила невероятная слабость. Стас, не раздеваясь, повалился на кровать.

«Это еще что такое?» Станислав вспомнил, что почти ничего толком не ел — несколько бутербродов и чай.

«Может быть, отравился? Да вроде нечем — все было свежее».

Тошнота быстро прекратилась, но слабость осталась.

«Переработал ты, парень. Поосторожнее бы надо. Не „мальчик резвый“, — говорил сам себе Стас, неторопливо раздеваясь. — Но и не старик же? Ночку-другую посидеть за работой — это что, проблема для такой орясины, как я? Зато хорошее дело сделал: книжка-то оказалась просто замечательной!»

И уже засыпая, вспомнил строчки когда-то прочитанного стихотворения:

Я хочу научиться —

дайте добрый совет —

видеть в сумрачных лицах

занавешенный свет.

И в надменной улыбке

на лице гордеца

видеть легкий и зыбкий,

дальний отблеск Творца.

***

Утром Стас снова вглядывался в лица пассажиров метро, в глаза идущих навстречу прохожих, пытаясь найти в них тот самый «отблеск Творца». Находил? Или?..

Очередной приступ начался, когда Стас шел по бульвару.

«Да что такое! Опять?»

Стас присел на скамейку, глубоко вздохнул. От этого вздоха заныло за грудиной, и он почувствовал, как запульсировала жилка на виске.

Немного посидев, Стас понял, что отпустило.

Встал. Медленно пошел по бульвару. Уже входя во двор, услышал звонок.

— Але, Стас привет! — голос Лизы был взволнованным. — Ты уже на работе? Как ты? Мне сегодня такой плохой сон про тебя приснился…

— Все в порядке, Лиз, — перебил ее Стас. И не узнал своего дрожащего голоса. — Все в порядке…

— Да не все! Что с голосом? Ты снова заболел? Выпил?

— Нет, и не болею, и не пил. Просто просидел ночь и целый день за работой, — Стас опять почувствовал сильную слабость и неодолимое желание лечь. Прямо здесь, во дворе, в снег.

«Хватит врать! Скажу как есть», — разозлился на себя Стас:

— Лизка, ты права. Мне чего-то нехорошо. Слабость и тошнота дурацкая. Может траванулся чем?

— Стас! — закричала в трубку Лиза. — Если ты на бульваре — сядь на скамейку! Скорую, скорую вызывай! Это не отравление. У меня так с папой было. Это сердце! Давай я сама вызову тебе…

— Да не на бульваре я, — пробормотал Стас, выронив из рук телефон. Он дошел до стены и, прислонившись к ней спиной, присел на корточки. Холод камня немного придал ему сил.

— Впе-ред… Впе-ред, Стас, — подбодрил он себя. — К людям, какие бы они ни были. По-о-могут… Как там, у Андрея Платонова? «Человечество — одно живое существо… Больно одному — больно всем… Нет человека, который был бы как остров, сам по себе»… Лиза, не надо, не вызывай — я уже пришел… — бормотал Станислав, пошатываясь, проходя мимо лежащего в снегу телефона, из которого доносилось: «Стас… Стас… Стас…»

А впереди была неприметная дверь в глубине двора с тускло горящей лампочкой под козырьком…

2021

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: