Ахилла

Пишет вам православная христианка Татьяна. Я 7,5 лет окормлялась в Пафнутьево-Боровском монастыре, пока не случилось страшное событие, перевернувшее мою жизнь: меня изнасиловал родственник иеромонаха Иосифа (Королева) Андрей Щербаков (копии судебных решений по делу об изнасиловании есть в редакции — прим. «Ахиллы»).

***

Аудиовариант письма Татьяны читает Ксения Волянская:

Мое знакомство с православной верой началось в детстве — я ходила в воскресную школу около года, и меня тогда уже выделили как певчую, но так как я занималась в разных секциях, а родители работали по сменам, то водить меня в воскреску не всегда получалось, и мы ходили вдвоем с подругой. А потом это дело сошло на нет, так как ходить одним было страшно. Хотя на большие праздники наша семья всегда ходила в храм.

Окончив вуз, я переехала в Москву, преподавала английский в школе. Я очень хотела петь, и забрела в храм, там как раз искали певчих. Я прошла собеседование, и меня взяли петь на клирос. Меня встретили по-доброму, клирос был замечательный — так началось мое воцерковление.

Кто-то мне рассказал, что есть чудотворец отец Власий в Калужской области, и я, ни у кого не спросив с клироса, решила туда поехать.

Когда я приехала, то остановилась в гостинице, и мне сказали, что будет исповедь и что надо приготовиться, покаяться в грехах. Тогда я стала вспоминать свои грехи и написала их на бумаге. Были огромные очереди, но люди расступились, и отец Власий меня принял и сказал: «пособоруешься, причастишься и все будет хорошо».

Потом захотелось приехать снова. Я ждала приема старца, в очереди я была записана примерно шестисотой, очереди тогда были огромные, люди приезжали, отмечались и уезжали. Мне встретилась женщина, которая сказала, что меня будет отмечать, я поблагодарила ее, но всю неделю, пока я была в Москве, очередь почти не двигалась. Пришлось приехать самой. В монастыре был тогда источник Пафнутия Боровского, и я решила окунуться. Впечатлений новых было море, люди вокруг, каждый — друг, окуналась я в источник, и сразу становилось хорошо.

В очереди к старцу я встретила парня, Алешу, он рассказал историю о том, как отец Власий отправил его маму в монастырь в Малоярославец, когда ему было 13 лет, и он остался без нее. Леша до сих пор не может простить маму, никакие чудотворения отца Власия после этого горя счастья ему не приносили. Надеюсь, что Лешка создал уже семью, но он после этого был категорически против православных девушек, так как знал, что второго такого случая он бы уже не перенес.

Как-то раз вижу: сидит женщина и ревет, заходится от крика, мы остановились, спросили, почему она плачет, она рассказала, что муж по благословению батюшки Власия теперь женится на другой, а у нее самой (у плачущей женщины) много детей. Я своим ушам не поверила, чушь, думаю, она больная. Только сейчас я понимаю, что это была правда. Или еще случай: женщина приехала из Украины с человеком, которого любила, но батюшка Власий заставил ее его бросить, она не могла не послушать, ей внушили, что за ослушанием последуют скорби. Она его бросила и вышла за монастырского врача, сейчас у них двое детей. Представьте, каково тем людям, которых бросили ради какого-то так называемого послушания.

Но тогда монастырь поразил своей красотой, и хотелось туда снова и снова возвращаться. Первый год я не общалась ни с кем, молилась, причащалась и уезжала.

О Пафнутьево-Боровском монастыре читайте тексты Игнатия Душеина

***

А потом летом я встретила своего любимого человека, Сергея. Он попал в монастырь случайно, ехал во Владивосток автостопом, тормознул машину, довезли его до монастыря и предложили остаться на время, а он остался надолго, поселился в монастыре, алтарничал, писал статьи на сайт, фотографировал.

Вначале он меня не заметил, но, когда я молилась, он всегда подходил ко мне и что-то спрашивал, это было так забавно. При монастыре была молодежная дружина, и там мы подружились. Я, когда приезжала, всегда трудничала: то мыла полы в музее, то стояла у икон на подсвечниках, то в храме помогала, то в редакции убиралась, в общем, ради Бога трудилась, и, когда ребята звали меня поехать с ними куда-то, то я, хоть очень хотела и, бывало, даже и плакала, не могла уйти с послушания.

Так как я не умела общаться, то все время молчала, и даже с Сережей молчала. Я тогда преподавала в одном из московских вузов и ездила трудничать к Матроне, часто молилась за нас с Сережей, выполняла указ старца молиться три раза в день.

На праздник Рождества Пресвятой Богородицы Сережа подарил мне большую икону Божией Матери. Всем было видно уже, что у нас возникли чувства друг к другу.

К батюшке Власию я ходила часто, он ко мне хорошо относился, любил мои стихи, но, когда однажды случайно я спросила у него про Сережу, он так разорался, я никогда таким его не видела: «смотри выше и молись Петру и Февронии!» Кричал, что он монах, что нам нельзя вместе быть, свирепел и ругался. Хотя монахом Сережа не был.

Отец Власий любил пошутить, но таких шуток я не понимаю. Например, он мог запросто сказать, что, извините, «х.. кому-то оторвет», что кастрирует кого-нибудь. Бабкам говорил, чтобы усы сбрили, людям — чтоб животы подтянули — в очереди, при всех. Любил обзывать бабниками нормальных ребят. Или посоветовала я одной бабушке лекарство для памяти — гинкго билоба. Стоим с ней в очереди на благословение. Она пытается взять благословение и спрашивает, можно ли это лекарство применять. А он ей как крикнет: «ты что, потенцию повысить хочешь?» И смеется. О многих вещах даже рассказывать стыдно, но я молчала, старцу видней, ведь это же старец.

Батюшка Власий мог запросто кого-то оскорбить и разгласить тайну исповеди — в Пафнутьевом это нормальное явление. Одна девушка стояла в очереди, и он обозвал ее громко «шваброй», чтобы все слышали — это называлось «обличением» и было в порядке вещей. А мужчину мог назвать блудником, при всех. Как сказал один человек: после исповеди создается чувство, что ты не очистился, а тебя полили грязью.

Интересно, что к о. Власию выстраиваются толпы исповедников, но первыми проходят те, у кого есть пожертвование.

Один раз, когда я протянула записку с грехами, он прочитал, покивал и начал петь Ваенгу. Надо сказать, что и Ваенга к нему приезжала и подарила, видимо, альбом. С чего он начал петь мне Ваенгу, я так и не поняла. Я теперь уже окончательно запуталась в богословии и не знаю, элементы ли это юродства или нет.

Я уезжала в лагерь работать с детьми, но все время не могла забыть Сережу, и в перерыв ходила к храму под Истрой плакать и просить у Бога, чтобы мы были вместе. Когда работа в детском лагере закончилась, я приехала снова в монастырь, который стал моим любимым местом, полным доброты, любви и дружбы.

Сережа писал статьи на сайт монастыря, и как-то мы поехали брать у отца Иосифа интервью (иеромонах Иосиф (Королев) — насельник Пафнутьево-Боровского монастыря, главный редактор монастырского издательства, недавно назначен главой издательства Калужской Духовной семинарии, служил также в микрорайоне Боровска Высоком на подворье монастыря. Пример интервью с иеромонахом Иосифом тут. — прим. ред.). Когда пили чай, Сережа спросил аккуратно про наше венчание. А Иосиф стал рассказывать про монахов, которым нельзя покидать монастырь, и запугивать Сережу. Он считал, что Сережа должен быть монахом. Я думаю, что и отец Власий, и отец Иосиф решили его судьбу без него, так как он умный и с высшим образованием, а сверху был приказ набрать молодые кадры любой ценой.

Он так запугал Сережу, что тот аккуратно решил сменить тему разговора. Мы были красивые и молодые, мне было тогда 24 года, Сережа был мне самым родным и близким человеком, и я не понимала, почему нас не благословляет отец Иосиф. Сережа говорил, что Бог нас не соединяет, потому что отец Иосиф и отец Власий не дают благословения. Он считал, как и я тогда, что они люди Божии.

Мне с моим любимым запретили общение, он долго пытался выпросить хотя бы, чтобы нам сохранить общение и дружбу, но монахи не разрешили.

Дальше больше, наместник монастыря, игумен Серафим Савостьянов (наместник Боровского монастыря до 2016 г., сейчас епископ Бийский и Белокурихинский — прим. ред.), любящий и добрый пастырь, тоже запретил нам видеться, на Сережу давили сильно. Устав такой, паспорт забирают, и без разрешения наместника ты не можешь покинуть территорию.

Я не знала, как мне жить, и до сих пор не знаю, сердце словно вырвали, и осталась пустота, было очень больно, так, что и не объяснить, как будто режут заживо. Мы очень подходили друг другу, и мы действительно ничего плохого не хотели, мы просто любили друг друга.

Сережа не мог подойти даже и вначале здоровался втихаря, потом вообще перестал.

Я уехала, взяв благословение помогать детям в детских домах, и я это делала, но мне было очень больно, плохо и одиноко. Я много молилась за Сережу и ездила в разные монастыри и храмы подавать за него записки, он плакал и говорил, что не может жить без меня, что монастырь — это тюрьма без меня. Молилась всем святым, всем угодникам Божиим, по многу раз в день, но без него — все не то.

Хотя я волонтерила и помогала людям, я не могла без Сережи, и решила, несмотря ни на что, вернуться в монастырь и доказать батюшке Власию, что я хороший человек. И я вернулась, устроилась жить неподалеку от монастыря, пела на клиросе, преподавала в Обнинске, куда ездила на автобусе. С Сережей так разговаривать и не разрешали.

В монастыре потом батюшки начали издеваться надо мной, высмеивали, но это мелочи, и я терпела ради Сережи.

Я поселилась в гостинице у матери отца Иосифа, так как все остальное было дорого, цены заламывают из-за того, что старец в монастыре. Комната в деревне Рябушки стоила 15 тысяч, как в Московской области или Санкт-Петербурге, и сдающие не хотели уступать ни копейки. В паломнической гостинице тоже получалось дорого, оставался один вариант — на ул. Прудной у матери отца Иосифа, Надежды Ивановны.

Вначале я жила на втором этаже, спустя год меня переселили на первый этаж в комнату темную и очень маленькую, где стояла только одна кровать и маленькая тумбочка. Мне были не так важны условия, но вот то, что хозяйка не разрешала мыться и отключала отопление зимой, было ужасно. Потом стала разрешать, но установила тарифы: на помывку 100 рублей и постирать 100 рублей, это кроме 6 тысяч за жилье. Отношение было как к челяди, многие люди жаловались и уходили, но она всегда прикрывалась отцом Иосифом.

Было тяжело, так как там жила то одна, то другая бесноватая. Крики бесноватых невозможно было вынести, но ради Сережи я была готова на все, я очень хотела ему помочь. Никто из духовников мне не объяснил толком, что там нельзя жить, и мне от криков было плохо, давление скакало.

Я работала и помогала людям, то бабушке дам на жилье в гостинице, то Кате — девочке, любимице батюшки, подарков накуплю, то платье, то всякие игрушки, деньгами людям помогала и на нижней трапезной иногда трудничала, и на клиросе пела, когда могла, чувство было, что мы там все в монастыре — семья. А про свою семью я забыла, им не помогала совсем.

Чтобы мы с Сережей были вместе, я решила повесить на Иверскую Божью Матерь свои сережки с бриллиантами. И цепочку, и кольцо — я все отдавала святым, я так хотела, чтобы они помогли.

***

А летом прошлого года меня жестоко изнасиловал муж сестры иеромонаха Иосифа, Андрей Щербаков.

Я часто трудилась у отца Иосифа в редакции, убирала, и мыла полы, раскладывала журналы, перепечатывала интервью, помогала им. При опросе он сказал следователям, что плохо меня знает, но это неправда.

Уже потом мне сказали, что сестру о. Иосифа, Марину, бил ее муж. Но так ли это ли — я не знаю. Я всегда видела Марину светящейся от счастья. Но Марина как-то раз пожаловалась мне на свою мать, что она лезет в ее семью, разваливает, что надоела ей. Надежда Ивановна хотела для своей дочери лучший вариант, кого-то более богатого, со статусом, а Андрей был небогатый, что не устраивало ее мать. По свидетельствам Марины на следствии, Андрей любил вульгарный секс, что и смущало ее мать. Подозреваю, что они хотели избавиться от него, посадить, и натравили на меня — сказали, что якобы я сплетничала о нем. Я могу поклясться на Евангелии, что я ничего гадкого про них не говорила, да и какое мне дело, я работала на нескольких работах, мне вообще было не до них.

Отец Иосиф в своих показаниях назвал Щербакова прихожанином Пафнутьева Боровского монастыря, «в целом охарактеризовал с положительной стороны» и сказал, что тот «страдает психическим заболеванием и иногда у него бывают вспышки агрессии». В показаниях других свидетелей тоже звучало, что он мог завестись и прекращал себя контролировать, на такого человека легко воздействовать.

Утром 20 июля 2018 года я, как обычно, шла на службу в монастырь. Щербаков ехал по дороге, возле магазина он заставил меня сесть в машину и дважды жестоко изнасиловал. Он кричал, что это мне за мой длинный язык. Что мать отца Иосифа, Надежда Ивановна, сказала, что я якобы говорила, что он гуляет от жены.

Я плакала, просила меня не насиловать, говорила, что помирю его с Мариной. Но он кричал: «молись, сука, что-то я не вижу, что ты молишься». Я молилась, но до последнего не могла поверить, что он это сделает. Кричал: «чтобы ты не появлялась в этом монастыре, я тебя пущу голой по монастырю, и все будут на тебя смотреть». Для него даже не секс был главным, а именно надругаться надо мной, над моим девством.

Я еле выбралась, насильник хотел меня выкинуть в реку, но все-таки он меня отпустил. Я, с опущенной головой, вся в крови, дошла до монастыря, там стала искать батюшек. Сил рыдать не было, ребро было сломано, почки отбиты, я сидела возле храма и просила помощи. Вышел о. Иосиф. Узнав, что меня изнасиловал Андрей, отец Иосиф стал смеяться и сказал: «какая разница, девственница вы или не девственница». Велел молчать и его семью не трогать.

Я вся в крови была, но боли от шока не чувствовала.

В тот же день я обратилась в полицию, сразу по горячим следам и все улики нашли. Следователи очень были хорошие, порядочные, помогали. Жена Щербакова, Марина, потом писала мне смс, просила забрать заявление.

В день изнасилования Фотиния, которая в монастыре считается медработником, меня унижала, спрашивала, нет ли у меня справки от психиатра, но я работаю и постоянно прохожу медкомиссию и психиатра в том числе.

Потом я была в больнице на судмедэкспертизе, потом меня следователи забрали, мы с ними весь день осматривали место происшествия и искали улики, а потом меня отвезли на Прудную, где я жила.

Когда я вернулась после судмедэкспертизы в больнице и шла по двору, видела, что Марина, сестра отца Иосифа, радостная, кружится.

Я прилегла в комнате, а тут Надежда Ивановна стучит: «деньги отдай за жилье», и по дому всем рассказывает, что со мной случилось. А я даже еще ничего не говорила.

Ирина, чадо отца Иосифа, которая меня не любила и постоянно кого-то пыталась навязать, как сваха от отца Иосифа, стала стучать мне в дверь и говорить: «малютку не сдавай там куда-то, воспитай малютку или давай мне». Что делает совершенно чужой человек у меня под дверью, которому я ничего не рассказывала? Спрашиваю, от кого она узнала, она сказала, что от матери отца Иосифа. И как она собирается воспитывать чужого ребенка, которого нет еще? Это было сразу после изнасилования, они еще почему-то были уверены, что я беременна, и этому тоже радовались.

Через неделю я пошла к о. Власию, просить помолиться, чтобы я забыла, чтобы страшное стерлось из памяти, и легче стало. Написала ему обо всем: он всегда требовал, чтобы исповедь писали. Никакого сочувствия он не проявил, наоборот, сказал, что я сама виновата — опаздывала на литургию и плохо вела себя в храме, выходила иногда во время службы. Чада о. Власия мне говорили: «молчи, а то еще изнасилуют». Вообще в монастыре считают, что женщина сама всегда виновата, так как Ева согрешила, и даже если не виновата, то виновата все равно.

Даже те, кто хорошо относился ко мне в монастыре, отошли, так как побоялись, что их накажут монахи, полноценной помощи я не получила.

С Сережей встретиться и поговорить монахи мне не разрешили.

Наташа, регент в монастыре, очень меня поддержала, потом побоялась, что ее накажут, и сказала такие ужасные слова: «значит, тебе это было надо». Она не раз мне говорила о беззакониях отца Иосифа, а меня призывала смиряться и терпеть. Но не будет ли это являться ложным смирением?

Люда, работница чайной, сказала, что изнасилованной быть благодатно, что за это много дают.

В монастыре меня некоторые называли то Терезой, то блаженненькой, а я обычный грешный человек, хуже их всех, но мне так больно, что все мы читаем молитвы и Евангелие, но руку в беде подать друг другу боимся, потому что жертвовать никто ничем не хочет, а это же основы православия, любить друг друга не только на словах, но и на деле.

Через десять дней мне помог уехать в Москву один послушник. Щербакова полиция нашла в Мещовском монастыре, где он надеялся спрятаться.

На суд я не поехала, мне было очень плохо, все болело. За меня говорил прокурор, насильнику дали всего 6,5 лет.

***

Сейчас я пытаюсь прийти в себя. Читаю духовную литературу, слушаю профессора Осипова о старчестве и лжестарчестве, начала смотреть правила церковные, уставы, положения о монастырях и монашествующих. Понимаю, что в Пафнутьевом монастыре они часто не соблюдаются. Есть трудники, которые оставили несовершеннолетних детей, что противозаконно. Есть там трудник Олег, он хотел уехать из монастыря к ребенку, но его не отпустили.

Очень много людей пострадали в Пафнутьевом монастыре, но они, как и я, затравлены и боятся это озвучить. Их пытаются запугать психушкой, разбивают семьи.

В монастыре царит обожествление старца, слушают именно его советы, порой противоречащие Евангелию, жестокие, властолюбивые. Отец Власий неоднократно принуждал людей к полному и абсолютному послушанию (меня хотел заставить выйти за семинариста Дмитрия) и заставлял их делать то, что людям не по силе. А сколько было «послушаний» семьям уходить в монастырь. В монастыре четкое разделение на своих и чужих, свои — это те, кто любят Власия, остальные — изгои. Отец Власий очень любит, когда ему кланяются, ему нравится показывать свое пренебрежение к тем, кто не его чадо.

Батюшки там любят манипулировать, просто так не выйдешь из монастыря, они держат тебя, как собачку на привязи. Все это похоже на тоталитарную секту, где начинается все с бомбардировки любовью и заканчивается жестокими издевательствами. Здесь уважают только деньги и подлизывание с поклонением старцу. Если у тебя нет денег и ты не ходишь к старцу, то со временем приготовься, что об тебя вытрут ноги (под деньгами я подразумеваю не тысячи, а огромные деньги). Стоит только приехать спонсорам, как батюшки начинают кланяться, при этом простых людей держат за рабов, а потом, если заболел, пнут из монастыря, аргументируя тем, что вам надо пострадать, как Иисусу. А сами в это время садятся в свой роскошный джип и едут в гости на чай или за границу.

Два лета подряд во время своего отпуска я трудничала на монастырских огородах, поливала, сажала, тяпала, все бы ничего, но батюшки к трудникам относятся как к вещам. Как-то мыла архиерейские покои, там и телевизор, и все по-новому и современному; пока я жила в бедных условиях, только с кроватью и стульчиком, архиерейские покои ломились от красивых безделушек, но это меня не расстраивало, так же, как и богатые автомобили и их заграничные поездки — это все мелочи в сравнении с тем, какой урон они нанесли моей душе.

Я убирала в музее, в саду у батюшки, в редакции, но ни спасибо, ни пожалуйста не получила. Отец Иосиф считает, что ему все должны, он ведь с саном и на хорошем автомобиле.

Если бы вернуться назад, то я бы загадала всего одно желание: объехать это ужасное место стороной, там просто обманывают, и люди даже не видят этого. Если ты хочешь потерять веру — тебе в Пафнутьево-Боровский монастырь.

Я писала письмо в патриархию, писала на «Спас», на федеральные каналы — ответа не получила.

Мне так не хватает Сережи, я прошла через такой ад в этом монастыре, что нет сил в 30 лет жить дальше…

Материал подготовлен к публикации Ксенией Волянской

Читайте также:

• Страшна сама монастырская система
• Не важно, в какой монастырь ты попадешь — картина везде одинаковая
• «Если хочешь, чтобы твоя мама была жива, здорова, оставайся у нас до конца»
• Инвалиды духовной войны

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: