Ахилла

Продолжение истории «Я был простым сельским попом без протекции и заступника».

***

Текст, который я публикую, ни в коей мере не должен послужить основанием для осуждения или споров о конфессиях. Увы, это жизнь, и я пишу о том, что пережил. Надеюсь, что хоть у этой истории и грустный конец, но она сможет послужить примером объединения, а не разобщения.

Я еду в электричке. От Москвы — очень далеко. Мне до остановки «113-й километр». Следующая — Коломна. От платформы нужно пройти до Коломенского Кремля еще километра два, но ноги несут сами. У меня в сумке документы — справки, и кратенькая записка от епископа Григория — ректору МЕДУ протоиерею Николаю Качанкину: «Принять на первый курс». Подходя к собору, спрашиваю, где здесь семинария. Мне показывают на одноэтажное белое здание. Сердце выпрыгивает из груди.

Ищу отца ректора. О. Николай — невысокого роста, нос с горбинкой, правильной формы, лучистые большие глаза. Очень серьезен. «Вы проходите, устраивайтесь в келье, где свободно». Иду по длинному коридору, свободно оказывается в предпоследней направо. Вместе со мной живут еще трое. Дима К. — толстый, добродушный и очень живой. У него папа протодьякон. Сергей Л. — угрюмый, маленького роста, со вздернутым носом. Сам из Можайска. Боготворит своего настоятеля, отца Петра. Улыбается мало. Серега М. — парень из Загорска, напоминающий расхристанного матроса с корабля, только тельняшки не хватает. Волосы светлые, в глазах что-то хулигански-заговорщицкое. Доморощенный богослов, но часто выдает такое, что Катехизис краснеет.

Начинаются уроки. Историю Ветхого Завета ведет помощник ректора, зовут его отец Игнатий (Крекшин). Высокий, черные вьющиеся волосы, борода, в которой он просто утопает — видны одни глаза. Голос необыкновенно глухой, но занятия ведет так, что урок пробегает — не успеешь оглянуться. После занятий отец неожиданно зовет меня в пустой класс, где просит рассказать о себе. А что мне говорить? Отец у меня умер, мать смирилась с моим желанием поступать в духовное училище, она много пережила и теперь не гонит Бога так, как раньше. О. Игнатий спрашивает, что я читаю. А как же — святых отцов, всякие «Лествицу» и «Добротолюбие». По его лицу проскальзывает улыбка, еле заметная. Он спрашивает меня, знаю ли я что-то об отце Александре Мене. «Да, это священник, которого убили совсем недавно, говорили по телевизору. Нет, я его не читал, ни одной книжки».

Вечером, после службы я провожаю отца Игнатия до его кельи. С ним еще один иеромонах, его зовут отец Амвросий (Тимрот). Необычайно худой, с жидкой бородой, в очках. Отец Амвросий — его давний друг, еще с МГУ. Они вместе были на приходе о. Александра Меня. В келье они живут вместе. Отец дает мне книги. «Магизм и единобожие» и «Вестники Царства Божия». Но автор у них — Эммануил Светлов. Я спрашиваю, кто это. Отец говорит, что это и есть о. Александр Мень. Приношу книги к себе, кладу на тумбочку. Уже поздно, читать буду завтра.

Серега Л. подходит, смотрит книги, его лицо перекашивает гримаса, он швыряет одну на пол. «Ты что делаешь?» — «Мень — жид и католик, масон и еретик. Его читать нельзя». Я подбираю книгу. Драться нельзя, я понимаю, но кулаки сами сжимаются. Огромным усилием воли я подавляю себя, спрашиваю: а что можно? «Можно читать Нилуса, Серафима Роуза». — «Кто это?» — «Это — старцы». Кто такие старцы, я не знал, но Серега дает мне брошюрку. Название — «Протоколы Сионских мудрецов». Я не могу оправиться от случившегося. Как же так, ведь в церкви должно быть все мирно, все трудятся для одного — принести пользу Богу.

Утром я ловлю о. Игнатия, на глазах слезы, я рассказываю ему о произошедшем. Отец мягко улыбается, берет меня за руку, тихо говорит: «Простите, дорогой, я забыл вас предупредить. Не все так просто. Не всем нравится о. Александр. Если хотите, можете не читать». Я читаю. Ухожу в пустой класс и читаю. Потом мы разговариваем об этом с отцом. Он рассказывает мне об о. Александре, о том, что самое важное — любить, о том, что главное — Христос в этой жизни. Я прошу о. Игнатия быть моим духовником. Другого я и пожелать не мог. Он соглашается.

И я попадаю в мир, совершенно отличный от семинарских будней. Он приглашает меня домой. Чудовищных размеров библиотека, авторы — не только православные, но и западные. Мы разговариваем о католичестве. Отец говорит, что католики — абсолютно такая же, спасительная Церковь, что его друзья — католики, среди них даже кардинал — Вальтер Каспер. На его дне рождения собираются люди, познакомиться с которыми я только мечтал — это директор библиотеки иностранной литературы Екатерина Гениева, о. Мартирий Багин, еще много людей, фамилии которых я узнал только позже, например, Людмила Улицкая, это к ее «Даниэлю Штайну» отец потом напишет трогательное предисловие.

Отец Игнатий работает в комиссии по канонизации вместе с митрополитом Ювеналием. Иногда делится со мной. «Вы не представляете, что мне приходится иногда читать. Шлют, что в голову взбредет. Одного просят канонизировать за то, что самовары горячие целовал».

В то время я уже священник. Меня рукоположили достаточно быстро после поступления в семинарию, пришлось доучиваться на заочном, но первое время диаконом, а потом и иереем я служу в соборе, как говорится, прохожу практику. Часто выпадает служить с отцом. Он невероятно терпеливо относится к моим ошибкам, которые я совершаю из-за волнения, улыбается, борода скрывает его лицо, искрятся только глаза.

Меня отправляют служить вторым священником на приход под Москвой, в пятидесяти километрах. Теперь мы видимся реже, но я все равно приезжаю на исповедь, мы встречаемся и в Москве, я часто прихожу к отцу в гости, он периодически снабжает меня редкой богословской литературой. Отец Игнатий открывает мне западных богословов. Я практически первый читаю «Хроники Нарнии», ведь переводчик Наталья Трауберг — его знакомая. Книжки маленького формата, в мягкой обложке, без иллюстраций. Тогда же я открываю для себя Франциска Ассизского, его «Цветочки», блаженного Августина и многих других.

Отца прочат в игумены Бобренева монастыря. Он полон сил, радости и энергии. «Петя, это будет чудесное место — центр просвещения, к нам будут приезжать разные люди, будет огромная библиотека, мы будем вести диалог и с католиками, и с протестантами, со всеми, кто открыт Христу. Это будет подобие Тезе». Я слушаю его с восторгом. Он — воплощение живой Церкви, Церкви, где живет Христос. Там, где просвещение и братство — не пустой звук.

Наконец, настает тот день. В Бобренев монастырь приезжает митрополит Ювеналий. Отца возводят в игумены, дают четырехконечный крест. Отныне он — настоятель монастыря. Необыкновенно уставший, с синяками под глазами, он чрезвычайно занят — помимо служб у него огромная нагрузка по хозяйству. Вокруг монастыря начинает образовываться община. Приезжают люди из Москвы, из-за границы. Отец Амвросий там же, он талантливый иконописец, филолог. Занимается переводом служб на русский язык, но делает это очень бережно, чтобы не упростить возвышенное.

По Коломне поползли слухи — открылся экуменический католический монастырь. Ходить туда нельзя. Туда приезжают еретики. Мне страшно. Отец никогда не делал ничего дурного против Православия. Он хотел свободы, выйти за узкие рамки догматики, хотел продолжить дело, которое начал о. Александр Мень. Отец восстанавливает обитель. Монахов всего двое, третий послушник. Община разрастается, отец открыт для всех. Он так и говорит: «Я открыт для всех, а отдохнем мы на том свете», — и смеется.

Я не знал, что епархию буквально бомбардировали жалобами и письмами, что монастырь нужно закрыть, а отца выгнать и лишить сана. Он много работает, ведет передачи на «Радио София», приглашает людей разных конфессий, ведет с ними диалог. Потом, гром среди ясного неба. Отца вызывают в епархию. Митрополит Ювеналий очень тактичен, никогда не допускает резких слов, разговаривает с людьми практически на равных. Хитрый политик, он поставлен в неудобное положение, в епархии практически бунт. Он ставит отцу ультиматум — прекратить работу на «Радио София», заниматься только монастырем, так как не будет терпеть у себя в епархии создания второго Тезе. Все общения с инославными — прекратить. Формального повода для запрещения в священнослужении у него нет, но есть огромное недовольство в епархии.

Отец осунулся и похудел. Мы сидим с ним за столом, пьем чай. Он бодрится, а на глазах у него, взрослого человека, слезы. «Ничего, — говорит он, — Господь никогда не оставит. Я не могу отказаться от своих принципов, не могу сказать, что Христос не один для всех, что все христиане — братья и католики тоже спасутся. Я не могу предать о. Александра, сейчас он смотрит на меня с небес и наверняка смеется над нами, нашими детскими играми в конфессии. Он сейчас — со Христом, а что может быть лучше. Мы ведь должны просто делать свое дело, делать — вопреки всему, тем трудностям, что несет нам мир. Запомните, это — не Церковь. Это не то, что задумал о ней Христос. Все это настолько человеческое, что мы можем вместе попытаться этому противостоять, попытаться бороться до конца. Но они меня, думаю, все же сожрут. Как сожрали отца Александра. Знали бы вы, как его грызли и сколько он терпел. Но, никогда не унывал. И мы не будем, правда ведь?»

Окончание следует

Фото: игумен Игнатий (Крекшин) и иеромонах Амвросий (Тимрот) (справа)

Читайте также:

• Я был простым сельским попом без протекции и заступника

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: