Ахилла

Отрывок из книги протоиерея Иосифа Фуделя «Дневник священника пересыльной тюрьмы».

***

Почему народ называет осужденных несчастными? Не потому ли, между прочим, что сумма переносимых ими страданий может быть гораздо выше совершенного преступления?

Наш интеллигентный взгляд на преступника напоминает наш взгляд на согрешившую женщину. Честная благородная девушка обманута негодяем и брошена. Казалось бы, все наши сочувствия должны быть на стороне этой несчастной. На самом деле общество клеймит ее презрением, в лучшем случае лицемерной снисходительностью, под которой все-таки скрывается яд осуждения. Отчего это? Не оттого ли, что каждый из осуждающих втайне чувствует, что и он легко может впасть в то же несчастье, но боится этого чувства и лицемерит перед самим собой и перед другими (смотрите, дескать, какая пропасть между мной и этой женщиной или преступником)?

Когда говорим о наказаниях, то должны принимать в расчет характер русского человека. Наш крестьянин лично в нравственном отношении чрезвычайно слаб. Все исследователи народной жизни приходят к этому заключению (Достоевский, Кавелин, Глеб Успенский и др.). Развитие кулачества и мироедства среди крестьян доказывает эту мысль. Характер религиозности русского народа односторонен: мужик бьет поклоны, ставит свечи и в то же время тащит из кармана ближнего. Убийца, прежде чем убить, перекрестится. Для мужика, чтобы не опускаться в тину безобразия, необходима встряска (гром не грянет — мужик не перекрестится). Существует множество рассказов из народной жизни, из которых видно, как знамения Божии и наказания поддерживают в народе страх Божий, который без этого совершенно исчез бы.

Но затем после хорошей встряски русский человек скорее всякого другого способен образумиться. К этому присоединяется еще присущее мужику сознание своей греховности, а отсюда смирение.

На этих факторах и необходимо строить систему наказания. Законы должны быть строже, люди добрее. Каждое преступление должно вызывать хорошую встряску. (Телесное наказание, каторга, одиночное временное заключение и т. д.) Затем наказание не должно быть вечным и растворяться должно милостью и снисхождением.

Малолетний преступник 17 лет: на вид ему не более 15. За кражу в церкви осужден к ссылке с лишением прав; спрашиваю его, знает ли Отче наш? Оказывается, знает. Кто научил? Выучился в тюремном замке, когда утром и вечером после поверки арестанты поют молитвы. Стало быть, в тюрьме свет стал видеть.

Замечательно велик спрос среди арестантов на книгу «Потерянный Рай» Мильтона.

Один арестант выписал Библию в переплете (цена ее 3 р.). Лавочник взял с него 4 рубля. Каторжанин и этого не пожалел, чтобы только иметь святую книгу.

Осуждают телесное наказание, а между тем тюрьма истощает человека до невозможности. Когда видишь умирающего медленно в цинге, то с ужасом думаешь об европейской гуманности, которая доводит здорового человека до могилы, вместо того чтобы, сделав ему «внушение», отпустить на свободу.

«Господь душе и телу твоему да будет заступник», — с каким чувством произносишь эти слова молитвы перед исповедью, когда напутствуешь истощенного цингой.

В древней Руси законы были строже, наказания суровее, но зато отношения людей к заключенным — проще: тогда и простолюдины и цари посещали темницы, многие получали полное прощение и выходили на свободу, была тогда живая связь между свободными и узниками. (См. описания древней жизни у Забелина и др.). Теперь эта связь заменилась бездушной формалистикой. Узник отделен от всего мира не только физической, но и нравственной стеной; что ему от того, что камера светла, что его кормят хорошо, когда он не видит ни в ком живого участия в себе? Ему нужно живое общение с людьми милосердными, тогда и возрождение его возможно. Не оттого ли теперь тюрьма есть синоним школы порока и преступления? И в этом мы идем в хвосте за Европой. Последнее слово гигиены в устройстве тюрем, бессмысленный труд, иногда проповедь, скользящая по поверхности души и мертвящий формализм во всем…

Счастье еще, что при европейских формах устройства наших тюрем, сердца тюремщиков остаются теми же русскими.

Перед отправкой на Сахалин настроение каторжных совершенно меняется. Тут все как-то размягчаются и становятся добрее. Самые закоренелые подходят под благословение, просят книжечку, с благоговением принимают крестик и т. д.

Тот суд, который оправдывает явно виновного, растлевает преступников; они скорее мирятся с осуждением невинного, видя в том наказание за грехи. Пример нелепого оправдания преступницы — дело Палем (в февр. 95 г.). Нелепость была так очевидна, что министр юстиции сейчас же предложил прокурору Петербургского окружного суда подать кассационный протест в сенат.

Одна из причин враждебного отношения к заключенным со стороны общества та, что в газетах печатаются отчеты о судебных заседаниях лишь по выдающимся делам; входит в привычку читателей по прочитанному судить о всех.

Убеждения, вынесенные мною из тюремной практики:

1) Глубина и истинность православно-христианского мировоззрения.

2) Высота русского мужика, воспитанного в этом мировоззрении.

3) Ложь и несправедливость формального суда. Правда внутренняя никогда не сойдется с правдой внешней и никогда ни один суд не может олицетворять правосудие. Фемида слепа не потому, что перед ней все равны, а потому, что для нее закрыта душа человеческая.

Страшный случай, если только он достоверный (рассказывали на духу). Два парня в степи во время ссоры и драки убили третьего; прошел месяц после того, никто их не подозревал, тогда один из них проговорился об этом убийстве третьему, тот пошел и донес о слышанном. Началось следствие. Первые двое стали отрицать свою вину и свалили все дело на третьего; тогда и он был привлечен, как участник убийства. На суде обвинили всех троих и приговорили к каторге.

Интересно это вот с какой точки зрения: та же каторга грозила бы этому третьему, если бы он не донес на товарищей: он был бы укрывателем.

Когда исповедуешь заключенных и одновременно с ними их надзирателей, то ясно видишь, в чем все зло. Первые исповедуются с полным сознанием, каются, плачут; вторые исполняют формальность, а между тем грехов у последних больше, чем у первых (многие преступники успели уже очистить себя покаянием, а условия тюремной жизни не позволяют грешить, тогда как надзиратели постоянно в грехе живут).

Самый главный недостаток русского человека — это его полное религиозное невежество. В нем есть общее покаянное чувство и сознание своей греховности, но нет ясного представления о реальном грехе и нет навыка анализировать свою жизнь и замечать грехи; оттого на исповеди почти всегда однообразно — убийственное «грешен, батюшка». Так продолжается до тех пор, пока гром не грянет.

Совершилось преступление (человек впал в несчастие, как выражаются), последовала законная кара и… тот же человек как бы проснулся от сна: он уже кается иначе, он как бы переродился. Но для этого перерождения необходима очень сильная встряска, вроде каторги. Тюрьма не имеет никакого значения.

На этом можно было бы основывать наказания. Необходимо их все усилить, но ни одного наказания ни делать пожизненным: 1, 3, 5, 10–20 лет каторги по степеням и затем полное освобождение сообразно с нравственным состоянием преступника. Я уверен, что при такой системе 3/4 осужденных возвратились бы честными гражданами.

Читайте также:

• В тюрьме я полюбил русский народ
• Никогда я еще не испытывал такой радости, как когда убивал свою милую

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: