В тюрьме я полюбил русский народ
27 декабря 2018 протоиерей Иосиф Фудель
Сергей Иосифович Фудель в книге своих воспоминаний писал: «Отец родился в 1864 году в семье делопроизводителя по хозяйственной части Владимирского драгунского полка и матери-польки. В «Хронике моей жизни» архиепископа Саввы Тверского есть такие строки: «Священник Фудель — интереснейший человек, внук немца заграничного, женившегося на русской, и сын отца, православного по матери, но плохо говорившего по-русски. Окончил он курс в Московском университете по юридическому факультету, прослужил три-четыре года в Московском окружном суде, женился, съездил в Оптину пустынь два лета кряду и с благословения почившего старца Амвросия бросил службу, полгода учился церковным наукам в Вильне под руководством почившего архиепископа Алексия и рукоположен им священником в Белосток… Это мастер служения и замечательный проповедник».
В 1892 году отца перевели из Белостока священником «Мертвого дома» — московской Бутырской тюрьмы, и он со всей горячностью своей натуры погрузился в громадную работу проповеди христианства среди заключенных. Это была целая эпоха жизни, продолжавшаяся 15 лет и надорвавшая его силы. Для начала ее характерно письмо к С. А. Рачинскому от 15 января 1893 года.
«Причина моего молчания очень проста. Я просто-напросто, попав в Москву, завертелся в круговороте дел и забот… Тюремное дело — это такое сложное дело, что тут не только один священник, но и десять могли бы быть полезны. Это целый мир особых людей, более всего ищущих духовной помощи… Просто теряешься от той громадной области духовных нужд, какую представляет из себя тюрьма. Ведь здесь постоянно в среднем 2500 человек заключенных! Это целый городок людей духовно больных, людей, наиболее восприимчивых к духовному свету. И вот приходится теряться в громаде дел и впечатлений. Пойдешь по камерам, зайдешь в одну, другую — полдня прошло; как вспомнишь, что еще 45 камер, так и руки опускаются. А тут еще литературное дело отнимает часа три в день.
К тому же характер у меня самый противный: за все берусь, не рассчитывая сил и возможностей, всюду разбрасываюсь, затягиваюсь, поэтому никогда не вижу осязательных результатов своей большой, но бестолковой деятельности; от этого часто впадаю в уныние».
От этого же 1893 года, то есть от первого года служения отца в тюремной церкви, сохранился еще один документ — письмо каторжника Никифорова к своему знакомому в Гомель.
«К нам в камеры каторжных стал очень часто ходить наш прелестнейший батюшка отец Иосиф, г-н Фудель, и при всяком посещении дает нам читать различные книги духовно-нравственного содержания… Он по приходе во всякую камеру положительно подвергался, так сказать, нападению со всех сторон наших каторжных арестантов, и каждый желал получить хоть какую-нибудь книгу для чтения… Не лишним считаю заметить, что появление в наших камерах священника был случай просто необыкновенный… Это подтверждают и бродяги, проходящие через Москву в продолжение последних 10 лет раза по два, по три, которых я нарочно спрашивал, видели ли они когда-нибудь в камерах священника? Они всегда отвечали: „Нет, не видели никогда, это первый батюшка, который обратил на нас, несчастных, внимание“».
Отрывок из книги протоиерея Иосифа Фуделя «Дневник священника пересыльной тюрьмы».
1893 год
5-го февраля. Слушал сегодня проповедь в церкви тюремного замка. Характер обличительный. Вы воры, вы отверженные, вы поделом наказаны и т. д. Не нравится мне. Характер проповеди у заключенных не растравлять раны, а прикладывать небесный божественный пластырь на рану. Приидите ко мне все труждающиеся…
Образ Пастыря Доброго чаще им показывать, о всепрощении напоминать: И Я тебя не осуждаю, иди и не греши… к тому не согрешай… Задача пастыря в тюрьме как можно ярче раскрывать и показывать красоту положительного идеала, к которому всех призывает Господь. Эта задача обуславливает и характер тюремной библиотеки: в ней должно быть как можно меньше того, что живописует современную жизнь со всем ее безобразием, и как можно больше тех книг, кои рисуют жизнь высшую, духовную (жития святых, рассказы о жизни первых христиан и т. п.).
12-го февраля. Среди каторжан множество невинно осужденных; одни за бунт попались, другие по обвинению в укрывательстве убийства, третьи и большинство по обвинению в поджоге; часты случаи подкупа свидетелей.
Замечательны такие случаи: один брат совершил преступление, другой брат узнает об этом после совершения деяния, по родственному чувству не доносит и идет в каторгу с ним.
Многие невинно осуждаются вследствие формальной неправоты; вследствие какой-либо формальной неправильности отвели его свидетелей и человек пропадает. Формальный принцип в юриспруденции.
Знают ли наши законодатели и судьи какое страдание нравственное приносит такому каторга? Человек навеки отрывается от семьи; семья распадается; кормильца отняли, нравственное клеймо на семье; жена бросает детей, идет за мужем, а если с детьми, то не лучше. Добровольно-следующие, добровольно-страждущие. Картина свиданий в тюрьме с женами и детьми.
И на такое безысходное нравственное страдание осуждаются, например, за то, что солдат нагрубил офицеру или на посту совершил кражу. Не слишком ли строга оценка преступлений?
Вся почти тяжесть страданий для ссыльного заключается в том, что у него нет надежды на прежний строй жизни, хотя бы даже обновленный. Происходит страшная ломка жизни. Он выбрасывается из общества навсегда. Будь у него хоть самая отдаленная надежда на помилование (хотя бы через 20 лет или 30 лет после осуждения), и тогда его страдания уменьшились бы несравненно, надежда поддерживала бы бодрость духа и не давала бы опускаться. А это сделать возможно, потому что 20 лет — достаточный срок для того, чтобы человек искупил свой грех.
Только здесь в тюрьме я понял весь глубокий смысл народного названия узника несчастным. Только здесь я понял, что такое истинное несчастье и как легко впасть в него всякому человеку! Даже страшно становится.
Удивляюсь я замечательно христианскому настроению многих узников, осужденных невинно: ни малейшего ропота; ясное сознание того, что наказаны за прежние грехи; раскаяние в этих грехах и желание только одного, чтобы не наказывал Господь в будущей жизни… Такое настроение встречал я у множества, конечно, у народа, а не интеллигенции; интеллигент ведь остается сам собою гордым, рассудочно-резонерствующим.
Здесь я полюбил русский народ, потому что узнал его. В русском мужике есть одно бесценное качество: под грубою корою предрассудков, невежества, суеверий в нем таится на дне души христианское мировоззрение и настроение. Это его и спасает в несчастии, это его и возвышает перед другими народами и перед нашим интеллигентом, который свободен от суеверий и хотя бы был даже православно-верующий, все-таки не обладает полным христианским мировоззрением; прогресс изломал его.
Интересный факт: среди заключенных в пересыльной сидел бывший иеромонах, осужденный за изнасилование. Он пел на клиросе; как-то вздумал почитать во время обедни апостола, арестанты заволновались и потом сильно протестовали единодушно: как смел он еще читать апостола… В этом протесте выражалось у них не осуждение самого преступления, а того, кто именно такое преступление сделал.
Судебные чины все усилия употребляют на то, чтобы процент осужденных был никак не менее 35, т. е. такой же, как в других странах. Надо проследить этот процент подробно.
Иллюстрация: Бутырский тюремный за́мок с Пугачевской башней, фото 1880-х гг.
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
