Ахилла

Начало тут.

— Сестра Маргарита, зачем ты…

— Я должна сказать тебе что-то очень важное, авва!

Худенькая немолодая женщина приподнялась на соломе и посмотрела старцу в глаза. Темные прямые волосы спускались до плеч. Бледное лицо исказила страдальческая улыбка. Когда-то, по всей видимости, она была недурна собой, но пережитое отразилось на всем ее естестве — движениях, мимике, голосе. Одинаково ровно и участливо она относилась к ближним, не делая различия, добрый или злой человек стоит перед нею.

Сестра Маргарита приподняла ворох соломы и, обращаясь к авве, спросила:

— Помнишь?

Он кивнул.

Женщина молча перебирала старую траву, слипшиеся комки которой падали вниз, а более тонкие сухие стебельки опускались не сразу, кружась в полутемном пространстве.

— Дитя могло выжить, — вдруг резко молвила сестра Маргарита. — Не задохнулось в соломе.

Авва, тяжело вздохнув, положил ей руку на плечо.

— Ты не виновата.

— Это — другое! Послушай… — она откинула прядь волос со лба. — Когда нас везли… один раб говорил, что кричало дитя, он слышал. Ее могли подобрать…

— Не надо!

— Авва!

Женщина присела на корточки и умоляюще посмотрела на старика.

— Ты должен думать, что она имела возможность остаться в живых. Вот и все.

— Четырнадцать лет назад, — прошептал авва Макарий. — Почти пятнадцать. Как же он нас нашел?

— Как и тогда, — выдохнула женщина. — Кто-то предал… Как и Господа нашего, — добавила она.

Некоторое время они предавались тягостным воспоминаниям. Затем женщина повернулась в сторону юной пленницы:

— Зачем ты здесь?

И, не получив ответа, продолжала:

— Ты — дочь богатого человека. Я знаю ваш дом. Тебе надлежит вернуться к отцу.

Девочка разлепила ссохшиеся губы.

— Они мне мерзки, — сказала она, чеканя слова.

— Кто — они? — переспросил авва.

— Их боги, — ответила девочка. — Их боги постоянно требуют крови. Они пьют кровь, они ненасытны.

— Да, это так, — мягко сказала сестра Маргарита. — Но ведь все привыкают.

— А вы?! — и, поскольку оба они не сумели сразу ответить, она продолжала: — Эти боги… им отдают траву, животных, а им все мало, мало, они хотят человеческой крови! И Небесного Жениха…

— Довольно!

Старый авва поднялся с кучи соломы и подошел к окну. Ни на кого не глядя, он указал на проем между двумя прутьями:

— Вот здесь. Когда стемнеет…

Сестра Маргарита одобрительно кивнула головой.

— Только остерегайся собак!

Девочка вдруг отшатнулась от старца и его единомышленницы.

— А вы бы убежали??

— Так ты хочешь быть похожей на нас?

В душе у юной пленницы вспыхнул огонь негодования. Но ведь они совсем ее не знали!

— Я многого не боюсь, — процедила она сквозь зубы. И, отвернувшись от аввы и сестры Маргариты, села на холодный пол.

Женщина подошла к ней и нежно провела ладонью по голове.

— Деточка…

— А больше всего, — не поворачиваясь, добавила она, — больше всего я ненавижу его.

— Кого?

— Того человека. Который приходил.

— Его вообще мало кто любит, — печально улыбнулась сестра Маргарита.

Девочка повернула к ней лицо, полное гнева.

— Вы не понимаете. Вы все не понимаете! Он не человек. Он такой… очень древний, и говорит, и делает не так, как мы все.

— Послушай…

— Нет! Я не могу. Из-за него.

И, чуть позже:

— Пусть лучше смерть.

— Иначе? — тихо спросил авва.

— Иначе… будет что-то, что еще хуже любой смерти.

— Она может видеть, — вполголоса пробормотала женщина.

— Кому от этого легче, — вздохнул старик.

***

Подперев голову руками, сидел язычник за столом. Любимый пенящийся напиток, сваренный из злаков и меда, на сей раз не приносил никакой радости. Он думал и вспоминал, и снова думал. Отчаянный характер его целиком и полностью передался девчонке. Что же останавливает ее, заставляет упрямиться? По-че-му? Не хотелось думать, что она поглощена новым учением настолько, что перестала думать о своем земном доме. Истинной же причины язычник не знал.

Тягостные мысли привели его к исходной точке. Совсем еще крошечная, лет пяти-шести, не более, невероятно худенькая, покрытая рубцами и кровоподтеками, лежала она на пыльной земле.

«Подохла», — спокойно сказали ему люди, ожидавшие погребальных носилок. Он заметил слабое трепетание ресниц. Нет, вовсе не нужна была ему эта малолетняя рабыня! Но какие-то старые угрызения совести, какой-то неблаговидный поступок, совершенный по молодости, при его необузданном характере, заставили сделать бескорыстную попытку спасти человеческую жизнь. Он небрежно бросил горсть золота на землю, рядом с тельцем девочки, приведя тем самым окружающих в искреннее изумление. «Зачем тебе мертвое тело?» — спросил кто-то с ужасом. Однако, когда по его приказу раб поднял и понес ребенка, никто не посмел возражать.

Искусный лекарь приложил все усилия, и несчастное дитя постепенно приходило в себя. Память о прошлом стерлась напрочь. Тем легче было и учить, и воспитывать ее. Он запретил говорить о том, кто она такая на самом деле. Всех рабов и слуг, знавших лишнее, он тотчас заменил другими, оставаясь единственным хозяином тайны. И если поначалу девочка была для него чем-то вроде забавной игрушки, то потом, по мере ее взросления, он находил все больше и больше интереса общаться и воспитывать ту, которую принял и со временем полюбил как родную дочь.

Беда свалилась на его голову столь неожиданно, что он совершенно не знал, как же быть дальше. Но обида проходила, а чувства достоинства и чести росли и приводили разрозненные мысли в единый строй. И так вышло, что, не дожидаясь утра с его драматическими событиями, он уже принял нужное решение и, не колеблясь, стал готовиться осуществить задуманное.

***

— Александрийская школа, недоумок! Вообще, его много где знали… Смотри, авва! — последние слова Сотник адресовал старику. — Смотри, как забавно: этот раб тоже хочет узнать про твое колдовство!

Он спустился по ступенькам в полумрак узилища.

— Давай поговорим.

Но ответа не последовало, и он продолжал:

— Ты думаешь, я не верю в воскрешение Распятого?

Он хрипло расхохотался, потом прокашлялся. Видно было, что тема разговора приводила его в сильное волнение.

— Еще больше, чем многие из ваших, верю. Такие, как вы, как ты и она, — он кивнул головой в сторону сестры Маргариты, — не покладая рук, работали. Кто еще был с вами? Кто научил вас побеждать Природу? Кто? Кто оживил Распятого?

Сотник схватил авву за руку и стал трясти ее.

— Ну, расшевелись ты! Я столько лет жду разгадки… Через три дня! А ее ты почему-то не смог воскресить так быстро? Вот одна из ваших, как и ты, была спокойна. Ее дочерей режут на куски, а она — ни слова! Потом закопала их, сама трое суток ждала, думала, оживут, слышал, небось, — не вышло у нее, быстро не у всех, значит, выходит? Так и осталась там лежать… А Его? Его вы смогли!

Сотник сделал глубокий выдох. Глаза его сузились и налились красновато-желтым цветом.

— Кто достиг такой высоты в волховании? Как вы создаете двойников?

— Ты — безумец, — полушепотом ответил старик.

— Не хочешь говорить! Не хочешь…

Сотник сел на пол и отер вспотевший лоб тыльной стороной ладони.

— А помнишь, — неожиданно тихо произнес он, — помнишь, как нас учили отдавать себя голодным духам из сострадания ко всему сущему?

— Это было ошибкой, — ответствовала сестра Маргарита. — Им все равно, что есть.

— И гадать по внутренностям животных, и дуть в трубу, изготовленную из берцовой кости девственницы, убитой особо жестоким способом… — не слушая ее, продолжал разглагольствовать Сотник.

— Во всяком случае, это не Александрийская школа, как ты говоришь, — жестко оборвал его авва.

— Да-да, я многое понял. Вы отошли от учения, потому что приняли другое. Хотя наплевать мне на вашу новую веру!

— Тебе просто страшно, — вдруг произнесла сестра Маргарита.

Сотник выпучил на нее глаза и нехорошо улыбнулся.

— Что-о?

— Почему ты ее боишься? — спросила она, не докончив мысли.

Но похоже было, что вопрос попал в точку. Сотник заерзал, как нашкодивший мальчишка.

— Ты боишься только одного, правда? И ты должен понять, почему боишься. Тогда…

— Что тогда? — гадко ухмыляясь, спросил старый палач.

— Тогда твою жизнь еще можно будет исправить. Хотя…

Она грустно посмотрела куда-то в пространство. Взгляд был отрешенным и каким-то уже потусторонним.

— Хотя поздно. Слишком мало времени осталось. Я их вижу…

Сотнику следовало бы уточнить, что именно она имела в виду. Но он вскочил на ноги и, приблизившись к сестре Маргарите, сжал кулаки.

— Ты права. Время истекает. Он, — старый палач кивнул головой в сторону аввы Макария, — он все равно будет молчать. Если и заговорит, то не раньше утра. Но, может быть, ты…

— Мне нечего сказать. Спроси авву, как тебе избежать…

Ударом кулака он разбил сестре Маргарите скулу.

— …как избежать страха…

— Молчи! — заорал он что есть мочи.

— …страха Смерти.

Кровь заливала женщине лицо. Она смотрела палачу в глаза. Абсолютно спокойно смотрела, и даже с легким состраданием.

— Мы выбьем из тебя все, что ты знаешь. Эй! — призвал он раба, стоявшего за дверью. — Займитесь ею. Они могут менять тела, когда захотят. Мне надо знать, как они это делают.

— Когда пробьет твой час, — прошептала сестра Маргарита, — появится сам Фирион, Зверь из преисподней. Тебе не хватит нескольких секунд, чтобы избежать его когтей. Есть еще шанс… метанойя… крошечный шанс изменить судьбу… пока ты жив.

Железные двери захлопнулись.

***

Маленький человек бежал по незнакомой ночной дороге, пригибаясь, прячась в тени деревьев. Случайно он, тюремный страж, услышал несколько фраз, приведших его в сильное волнение. Комната, где пытали несчастную узницу, оглашалась звуками щелкающего бича, приглушенными стонами несчастной и громкими, безнадежно злыми голосами ее мучителей. Особенно один голос выделялся: видно, палач был заинтересован терзать свою жертву, и, поскольку та не говорила ему желаемого, он со злости высказывал некоторые свои мысли вслух…

Вот с этими новостями и бежал в ночи маленький человек. Какое-то время он сомневался в успехе своего предприятия, но все же, решившись, направился к дому, хозяина которого стремился предупредить о смертельной опасности. Внутренний голос подсказывал, что, оказав помощь такому могущественному господину, он может заработать неплохую награду. Стояли за этим поступком и личные переживания, о которых он никогда никому не говорил…

Его впустили не сразу. Робкий стук в ворота ничего не дал: раб, сторожащий вход, задремал. Тогда страж набрался смелости и громко прокричал, кто он и откуда пришел. Тотчас весть была послана хозяину, и через пару минут путника провели в дом.

Маленький человек переминался с ноги на ногу и от смятения не поднимал глаз. Наконец он осмелился посмотреть на господина; тот сидел за столом, пребывая в глубокой задумчивости. Кружка с напитком стояла перед ним. Еда еще какая-то: жаркое, хлеб, овощи… Страж сглотнул слюну.

Хозяин кивком головы пригласил его к столу.

— Ешь!

— Нет, господин! Дай сказать.

Тогда хозяин жестом подозвал раба, прислуживающего за столом. Гостю налили полную меру напитка, и он одним глотком осушил глиняную кружку. Затем раб был отослан за дверь, а хозяин приготовился внимать вошедшему.

— Тебе грозит опасность, господин! Я слышал… кто-то проговорился… они говорили, что ты…

Он замолчал в волнении.

— Говори! — спокойно подбодрил его язычник. Воистину, что еще могло его взволновать после всего, что уже случилось?

— Завтра твою дочь…

Он опять замолчал.

— Продолжай. Я слушаю.

— Ну вот, а потом… Верховному Владыке уже донесли, что ты помогал… старику, который у них самый главный, что ты помогал ему воскрешать мертвецов.

Хозяин дома горько усмехнулся. «Если б я мог, — подумал он, — то сделал бы это гораздо раньше и безо всякого старика!»

— Любая помощь им, ну, ты понимаешь, кому, расценивается как соучастие.

— Плевал я на всех, — зевнул хозяин. Видно было, что кое-какие меры он уже принял. Визит ночного гостя пока что ни в чем не убедил его. Понял это и страж. И тихо, не узнавая своего голоса, продолжал:

— Много лет назад этот их жрец вместе со своей семьей и друзьями был приговорен к смерти. За то, что они поклонялись Распятому. У них находился ребенок, совсем еще крошечный. Они спрятали его в солому и взяли с собой тряпки, чтобы обмануть палача.

Язычник удивленно поднял брови, не понимая, к чему ведется разговор.

— Ее все равно съели бы крысы! Я услышал крик. В узилище, в темноте, на соломе. Спрятал ребенка за пазуху. Сказал, что иду топить щенка. Никто не проверял.

Он говорил сбивчиво, пытаясь отметить наиболее важные детали.

— Хозяин зверинца купил девочку за бесценок. Сказал, если выживет, пусть кормит диких зверей.

— И дальше? — лицо господина внезапно побледнело.

— Старика и одну женщину почему-то отпустили. Трое суток продержали на палящем солнце. Потом сняли веревки. Остальных… Остальных сожгли.

Он внезапно задрожал и поник головой.

— Я не знаю, какое колдовство ты применил, господин! Говорят, это все старик придумал. Потому-то он ничего и не боится.

— Какое колдовство, дурак? Говори, что хочешь сказать!

— Девочка эта… прости, господин. Но твоя дочь…

— Что — дочь?!

— Твоя дочь — и та, дочь старика, которую тогда казнили — тогда, пятнадцать лет назад… Это… Это — одно лицо, одни глаза, это она, она, воскресшая, о, боги, боги…

Страж внезапно разрыдался, закрыв руками лицо. Хмельной напиток усилил чувства, дав им выход в потоке слез.

Тяжко вздохнул язычник. Медленно встал из-за стола.

— Ребенок выжил? — спросил он.

— Нет, господин.

— Откуда ты знаешь?!

— Я изредка ходил смотреть на нее. Она кормила диких зверей, самых лютых. Иногда даже в клетке ночевала. Звери ее не трогали. Но люди… Я ничего, ничего не мог поделать! О, зачем я спас ее тогда, лучше бы крысы…

Он снова разрыдался.

— Как она умерла?!

— Забили ее. Хозяин, или кто еще. Я видел тельце. Сказали, что мертва.

— А потом тебе кто-то шепнул, что такой мерзавец, как я, похитил труп девочки для каких-то потусторонних опытов? И что старик…

— Да, господин. Но я узнал только сейчас. Все это время думал, что просто умерла.

Хозяин перевел дух. Не так-то просто умещалось в голове услышанное!

— Зачем же ты тогда пришел ко мне?

Робко поднял глаза несчастный страж. Слезы струились по щекам.

— Спаси ее, — тихо сказал он. — Хоть кем бы она ни была. Хоть двойником…

И, чуть позже:

— Столько крови… Зачем им она, их кровь? Почему они их так ненавидят?

Хозяин встал из-за стола и приблизил лицо к говорившему. Глядя ему прямо в глаза, он спросил:

— А ты веришь, что я воскрешаю мертвецов на потеху старому авве?

Страж молчал, и только зубы его клацали от страха.

— Веришь?!

— Нет! — выдохнул страж.

Язычник отошел от него на несколько шагов.

— Господин! Прости…

— Девчонка была жива, — сказал он, — просто ее посчитали мертвой, даже лекаря не привели!

Он произнес бранные слова…

Страж внезапно схватил его за рукав:

— Но тогда выходит, что Распятый тоже…

Хозяин снова выбранился, что есть духу. Размышлять о высших философских материях в такое время мог только полный глупец! Но он быстро усмирил свой гнев. Возникала новая опасность. Все меры по спасению девочки были уже приняты. Часть стражи подкуплена. В порту ждал корабль. А его — что ж! он публично отрекся от такой дочери, и его никто не должен преследовать. Все надежно. Но теперь эти безумцы, помешавшиеся на своей мистике…

Он внезапно осознал, что ночная вылазка непослушной девчонки не сыграла ровным счетом никакой роли в роковых событиях. Только ускорила их, и все. Его дочь стала лишь маленькой пешкой в очень крупной игре. А весь сценарий дурного спектакля был задуман и написан гораздо раньше…

— Я все понял.

Его мозг работал четко, просчитывая все варианты. Надо спешно кое-что узнать. Насколько ситуация безнадежна? Кто из друзей еще предан ему? И, главное, что задумал Верховный Владыка?

— Ты заслужил награду, — сказал он стражу, положив в его руку несколько крупных золотых монет. — А теперь ступай! Не медля!

Маленький человек поклонился и, пятясь, вышел из комнаты.

***

Они долго не могли ничего сказать друг другу. Просто сидели и молчали.

— Авва! — наконец произнесла девочка, повернувшись к старику. — Авва, расскажи мне о своих.

Старик вздрогнул. Странные чувства охватили его. Какая-то внутренняя мистичность этого юного создания, как две капли воды похожего на его погибшую дочь, — о, он был слишком ученым, до кончиков пальцев ученым человеком, иначе и сам поверил бы в перевоплощение, но больно уж кощунственной и мерзкой была для него подобная мысль, — мистичность девочки, вот что удивляло и поражало его и не вписывалось в логический ряд умозаключений.

— Почему вы не боялись? — продолжала дочь язычника.

— За пределами тьмы, — прошептал старик, — и там тоже.

— Что там? — тихо спросила девочка, широко раскрыв глаза.

— Она знала. Она, моя дочь. Она знала, что тех, кто призовет Его, Он найдет и в Царстве Мертвых.

— Но тогда… Если ты это знал, как и она, почему тогда…

Юная узница вспомнила слова сестры Маргариты.

— «Дитя в соломе»… Это был ее ребенок?

Старик кивнул.

— Тогда почему вы не взяли с собой и ребенка? В Бессмертие! В вечную жизнь с Ним? Почему спрятали в узилище, надеясь на чудо?

Старик утер ладонью слезы.

— Я не должна была тебе напоминать, прости!

— Мы подумали, что это будет убийством, и решили испросить у Него жизнь для невинного младенца.

— Чтобы потом дитя само смогло сделать выбор?

— Да.

Девочка вдруг встряхнула головой и, схватив старика за рукав, почти закричала ему в лицо:

— Ты говоришь неправду! Не так, не так!

Медленно опустил старик голову, не смея возражать.

— Ты просто сомневался! Сомневался, сможет ли Он прийти Сам. К тому, кто не позовет. Ты боялся, что вы все уйдете в вечную жизнь, а младенец останется во тьме.

Старик кивнул.

— Возможно, это была самая большая ошибка в моей жизни. Ведь я так ничего и не знаю о ребенке!

Он приподнял голову. Чувство вины его как пастыря за свои сомнения долгие годы не давало покоя. С необыкновенным смирением принял он обличения девочки. И ему вдруг стало легче. Словно камень сошел с души.

— Возможно, Господь когда-нибудь даст мне узнать о ней правду… Расскажи теперь ты о себе, дитя! Ты не любишь отца?

— Да-да, я помню. Отец…

Она горько вздохнула.

— Отец мой — хороший человек. Но он скрывает от меня что-то безмерно важное.

Она взяла ладонь старца в свои руки.

— Мне иногда снятся звери. Дикие звери с человеческой душой. И люди — лица людские у них, а суть звериная. Я не знаю, как объяснить. Отец ничего не говорит, хотя знает что-то наверняка. Я ведь не сошла с ума!.. И только там, в пещере, слушая тебя, я поняла… Ты не будешь сердиться, авва? Но мне кажется, я поняла, почему Распятый не противился толпе зверо-людей, почему молился, плакал, но все же предпочел смерть.

— Ты родилась в богатом доме, не знала лишений. Рабы служили тебе. О каких же страданиях ты можешь знать, дитя?

— Что-то еще было в моей жизни, авва. Не спрашивай больше ни о чем!

Робкий стук заставил пленников отвлечься от беседы. Кто-то стучал камнем по прутьям решетки.

— Госпожа!

Девочка бесшумно поднялась и подошла к окну. В полутьме замаячил расплывчатый силуэт незнакомого человека.

— Госпожа, не вздумай бежать отсюда! Собаки и стража. Завтра… — говоривший замолчал и оглянулся. Потом закончил фразу: — Завтра тебе помогут.

Смертельно рискуя, что его присутствие будет обнаружено, он перешел на еле слышный шепот:

— Часть стражи подкуплена. Тебе дадут возможность уйти. Беги на пристань! Там тебя будут ждать… Ты знаешь, кто. А теперь прощай!

И посланник тихо скользнул во тьму. Авва, слышавший разговор, радостно воздел руки к небу.

— Ты примешь свою судьбу, дитя! — вскричал он. — Еще не все пройдено, и я хочу, чтобы ты жила.

— Тогда… тогда посвяти меня Небесному Жениху! Дай мне иное имя. Имя, созвучное с Ним. Как ты называл свою дочь… помнишь?

Слишком большое напряжение испытывала душа старца. Глаза его снова набухли слезами…

— Готова ли ты принять Его? — спросил старый священник.

— Всем сердцем и душою, — ответила дочь язычника. Авва возложил ей руку на голову и прочитал молитву, потом снял с себя бечевку с небольшим деревянным образком и протянул девочке.

— Возьми!

— Я теперь — одна из вас, — серьезно сказала она. — Так и должно было случиться.

Девочка вдруг всхлипнула, вспомнив сестру Маргариту. Потом перед глазами всплыл образ отца. О, сколь незаслуженно пострадал он от ее поступка! Старик гладил девочку по голове и что-то непрерывно тихо говорил; слегка напевные, удивительно музыкальные слова его успокоили юную пленницу. Она закрыла глаза и забылась в легком сне.

Под утро задремал и сам старик. Душа его, казалось, уже претерпела неслыханные страдания. Новое, совсем новое испытание послала ему напоследок судьба. Был ли он готов к нему? И что за удивительный сон пригрезился старцу? Что могло так растревожить сновидца? Ибо, едва отошедши от грез, он стал как безумный, и только одно повторял необыкновенно взволнованным голосом:

— Христина! Христина! Святое озеро…

Девочка проснулась и удивленно раскрыла глаза.

— Это очень важно, — проговорил старик. — Белый песок. Кровь. Отшельники. Зверь опоздает…

Последние слова он произнес с невыразимой печалью. Она ничего не поняла. Он не успел договорить. Настало утро, и ключ в замке заскрипел, и неприятный звук, столь разнящийся с напевными молитвами аввы, словно подтвердил печальную истину: их время закончилось. Толпа, давно уже не подпитываемая низменными страстями, жаждала насладиться видом человеческой крови.

Девочку и старика вывели из темницы. Какое-то время их везли по улицам города в грубо сколоченной повозке, под свист и улюлюканье разновозрастных зевак. А потом они увидели арену, окруженную толпою любителей кровавых зрелищ. Посреди арены возвышался деревянный идол. Рядом, в рост человека, белел крест; нижняя часть креста была для устойчивости зарыта в землю. Чуть поодаль располагались массивный столб и огромная клетка. По ней ходил взад-вперед, иногда приподымаясь на задние лапы и издавая глухие утробные звуки, от которых даже на расстоянии становилось не по себе, необычайно крупный и свирепый лев.

***

Лев был стар. Его сильные мускулистые лапы с кошачьей грацией ступали по земле; внушительный рост зверя придавал походке оттенок непоколебимости, уверенности в себе. Свалявшаяся местами шерсть убеждала в неукротимой природе льва: вряд ли кто осмелился бы подступить к нему с гребнем и ножницами! Впрочем, причин для недоверия к людям у животного было предостаточно.

Детенышем взяли его от матери, дикой пустынной львицы, убив ее и обрекая разбежавшийся выводок на голодную смерть. Он был единственным, кого удалось поймать, чтобы затем заключить в клетку и растить в зверинце на потеху людям. Ограниченность жизненного пространства становилась все более и более невыносимой для подрастающего льва. От невозможности выплеснуть свою кипящую молодую энергию в беге, он до изнеможения ходил взад-вперед по клетке, пугая посетителей бесстрастным и умным взглядом желтых, как песок, глаз.

Маленькая девочка-рабыня кормила его по утрам, подавая с ладошки куски мяса. Она не боялась зверя, как, впрочем, не боятся опасных животных многие дети, еще не столкнувшиеся с этим видом зла. Но девочка знала другое зло — тельце ее пестрело рубцами и кровоподтеками. Лев позволял ей тихонько гладить себя по морде, он зажмуривал глаза и издавал громкие урчащие звуки. Общество маленькой рабыни, такого же, по сути, пленника, как и он сам, доставляло ему огромное удовольствие.

Потом рабыня куда-то исчезла, то ли ее продали, то ли забили до смерти, в общем, как-то раз порцию мяса принес другой человек — мужчина, с обветренной темной кожей и злым лицом. В его руке была палка с острым наконечником, и он стал больно тыкать ею в брюхо животного, призывая его к трапезе. Такая манера льву не понравилась. Он изловчился, просунул лапу между прутьями решетки и одним движением сломал палку, к явному неудовольствию смуглого раба. Между ними с тех пор завязалась вражда. И, желая выплеснуть зло на заключенного в клетку зверя, раб однажды подкараулил, когда лев заснет, и со всей силы ударил его по голове тяжелой дубиною с острыми гвоздями, вбитыми в ее конец.

Палица негодяя рассекла животному кожу на лбу и изуродовала правый глаз. С тех самых пор лев окривел: глаз его покрылся бельмом, и над ним повис надорванный лоскут кожи. Внешний вид зверя стал еще более устрашающим и вполне соответствовал той жутковатой кличке, которую ему дали.

Долгие годы жизни лев провел в зверинце. Им пугали маленьких детей, его пихали острой палкой, ожидая, что он зарычит, обнажив пожелтевшие от времени клыки. Со своей стороны он тоскливо смотрел на людей, принюхивался, словно ожидая кого-то, а потом зевал и ложился на соломенную подстилку, либо начинал бесконечную ходьбу по клетке, разминая затекшие мышцы.

И когда он совсем состарился, и ему уже найдена была молодая замена, хозяин зверинца, вместо того чтобы убить старого льва, решил в последний раз заработать на нем деньги.

***

— А это специально для тебя!

Говоривший был заметно пьян. Проведенная им ночь не принесла желаемого результата. Хмельной напиток слегка поднимал настроение, притупляя бессильную ярость.

Старика подвели к деревянному кресту.

— «Поражу пастыря, и рассеются овцы стада», так, Макариус?

Старик промолчал.

— Не хочешь ничего сказать?

— На все Его воля…

— Ладно!

Криво усмехнувшись, Сотник достал два гвоздя и веревку.

— Послушаем теперь, что скажет Верховный Владыка, а потом начнем.

Владыка со своего места поднял руку в приветствии. Толпа в ответ загудела, как пчелиный рой. Но вскоре гул замолк. Все жаждали узнать, что же скажет правитель.

Было объявлено следующее: за оскорбление святынь, осквернение мертвецов и неповиновение властям секта, возглавляемая старым колдуном, уже однажды осужденным на смерть, но помилованным и продолжающим соблазнять людей на поклонение Мертвому человеку (так он презрительно называл Распятого), приговаривается к смерти через растерзание диким зверем, которого специально трое суток не кормили и свирепее которого нет во всей Вселенной. Но страшной смерти можно избежать путем раскаяния и принесения жертвы богам, от которых в дальнейшем запрещается отступать. Тот, кто это сделает, будет освобожден сразу же после публичного акта поклонения идолу и отречения от учителя лжи.

И напоследок сказал Владыка, что одно громкое разоблачение ждет виновного, но про то узнают позже, всему свой час.

Закончив речь, Владыка зевнул, прикрывая рот. Потом махнул рукой, мол, пора!

Два раба принесли носилки, на которых лежало тело человека, покрытое окровавленной тряпкой. Сняв ее, они бросили тело, по приказу Сотника, к подножию креста.

— Узнаете? — спросил старый палач. — Эй вы, колдуны и сектанты, подойдите сюда!

Небольшая группа людей, тесно жмущихся друг к другу, сделала несколько нерешительных шагов.

— Ну же, смелее!

Они признали в окровавленном человеке сестру Маргариту.

— Ведьма мертва, — сказал Сотник. — Теперь дело за всеми вами. Кто остается верен Распятому, шаг вперед!

Люди застыли на месте, не смея глянуть друг другу в глаза.

— Нет никого? Это замечат-тельно!.. Вот здесь, — Сотник указал рукой на большую деревянную бочку, которую заранее приволокли на арену, — здесь вино. Пейте!

Он налил полное черпало напитка и стал подавать его отступникам, зорко следя за тем, чтобы каждому из них досталось неожиданное угощение.

— Подбодритесь, вот и еда!

Не смея возражать, отступники выпили вино и преломили хлеб.

— Небось, на свету лучше, а?

Они молча терпели издевательства старого палача, понимая, насколько шатко их положение. Малейшее неповиновение могло вызвать любую непредсказуемую реакцию.

— А теперь, — продолжал Сотник, насладившись покорностью пленников, — теперь воскурите фимиам у этой статуи.

Он подвел их к идолу и велел совершить обряд. Глядя на несчастных, сломленных отступников, толпа свистела и смеялась.

Внимательно разглядывал пленников и сам палач. Неожиданно он подошел к одному юноше, почти мальчику, приобнял его за плечи и отвел в сторону.

— Тебя как зовут?

— Брат Марк, — ответил тот, но тут же запнулся и покраснел, допустив ошибку.

— Нет, — рассмеялся Сотник, — не так. Тебя зовут не брат Марк, а падший Марк. Верно?

Юноша кивнул. Пристально глядя ему в лицо, Сотник спросил:

— Хочешь еще вина?

— Н-нет, то есть да, — пробормотал юноша.

Ему подали еще одну меру хмельного напитка, и он выпил его.

— Сегодня вечером, — ласково шептал старый палач, — после того, как вся эта комедия закончится, ты будешь у меня…

И он по-хозяйски провел ладонью падшего брата Марка по спине. Впервые тот не выдержал:

— Нам же обещали свободу!

Старый палач пожал плечами.

— Будешь жаловаться? Ну-ну!

Вино начинало действовать на молодого человека. Он пошатнулся и, если бы не рука Сотника, упал бы на землю.

— Ну так как?

Сделав неимоверное усилие, почти теряя рассудок, брат Марк улыбнулся палачу.

— Ты думаешь о позоре. О котором из двух? Какой позор страшнее, а, падший?

Отступники, выполнившие все требования власти, стояли в ожидании свободы.

— Еще не время! Разберемся теперь с вашим учителем.

Старому авве велено было встать спиною к кресту. Кисти рук его пригвоздили к дереву, а ноги обмотали веревкой. Кровь потекла из пробитых ладоней на землю. Старик издал глухой протяжный стон, потом замолчал.

— Плюйте! — выкрикнул Сотник. — Проходите мимо и плюйте. После чего вас всех отпустят восвояси.

***

Он сидел в первых рядах, окруженный верными людьми. Пришлось на всякий случай вооружиться до зубов: длинная накидка скрывала широкий пояс с охотничьими ножами и короткий меч, висевший на бедре.

Зорко следил язычник за тем, как происходит действо. Позорно было бывшему воину находиться среди этих трусливых вопящих шакалов. Их самих бы вытряхнуть на арену для вразумления! Но он молчал: безопасность в такую серьезную минуту была важнее всего.

Крест с распятым аввой находился от язычника локтях в тридцати. А девочка — та стояла рядом и не дрогнула, ожидая своей участи. В глубине души он был горд за нее. Все обиды, связанные с непониманием ее странного поступка, прошли. И еще одно понял язычник после визита тюремного стража: сама судьба призывала его дочь. Ибо, разобравшись в ситуации, он не сомневался: что-то должно сейчас произойти, что в корне изменит эту бездарную и омерзительную пьесу.

Клетку со львом раскрыли. Арена вмиг опустела. Отступники, понурив голову и пошатываясь, заблаговременно покинули место своего позора. Только один юноша, удерживаемый двумя лучниками, оставался стоять неподалеку от креста. Видно было, что он еле держался на ногах и сильно дрожал.

Девочку привязали к столбу. Лев шел прямо на этот столб, прижимая морду к земле. Он был голоден и зол, уши резали вопли и свист взбесившейся толпы. Когда расстояние между львом и привязанной к столбу жертвой сократилось вдвое, язычник толкнул локтем в бок человека, нанятого для спасения дочери. И вдруг…

— Не могу, господин, — шепотом произнес тот.

— Что-о?

— Это безумие, господин! Посмотри, какой он огромный! Как с ним сладить?

Промедление грозило полным провалом. Язычник громко, что было сил, выбранился. Сжал кулаки, готовясь к прыжку…

Было ли страшно в тот миг самой пленнице, или же она вдруг вспомнила что-то, необыкновенно важное для себя, или просто, ни о чем не задумываясь, крикнула громко, призывно, один, другой, третий раз:

— Фирион!

Лев замер. Принюхался, поворачивая голову вправо-влево. Его звали. Маленькая рабыня, единственный в мире человек, к которому он питал нежные чувства, стояла перед ним и взывала… о, сколь долго он, дикий зверь, ненавистный всем, кто с ним соприкасался, сколь долго он ждал этой встречи, удивительным образом предчувствуя, что она все-таки состоится!

Его поведение резко изменилось. Хвост перестал биться о землю. Мускульное напряжение прошло, походка стала мягкой, более того, он вдруг прикрыл свой единственный глаз и громко, на всю арену, замурлыкал.

Тупо смотрели на него зрители, не понимая, что могло вызвать столь необыкновенную перемену в поведении зверя. И лишь один язычник все прекрасно понял и тихо рассмеялся. Нанятый им воин, совладав с собой, собрался все-таки сразиться со львом. Но язычник придержал его за руку и прижал палец к губам.

Огромный зверь подошел к юной пленнице. Он еще раз понюхал воздух, потом склонил голову к ногам девочки и, продолжая мурлыкать, стал тереться лбом о подножие столба, как кошка. А затем он потянул кусок веревки, слабый узел распался, и путы оказались на земле.

И тогда, опустившись на колени, дочь язычника обняла морду зверя и, как в детстве, крепко прижалась к его щеке.

А старый лев размурлыкался еще громче.

***

Сотник понял, что картина резко изменилась. Часть толпы требовала немедленно освободить девчонку, остальные кричали: «Смерть ведьме!» По сценарию же лев сначала пожирает юную деву на глазах у старика. Потом закусывает и самим аввой. На этом его миссия заканчивается. Лучники, получив сигнал, немедленно должны расстрелять дикого зверя, отслужившего свое. И вторым актом дурного спектакля ожидалось разоблачение злостного колдуна и богохульника, бывшего из варваров, который еще ни о чем не догадывался и спокойно смотрел на казнь и унижение пленников.

Все летело вверх тормашками. Свирепый лев внезапно стал кротким как ягненок. Сотник, вооруженный копьем, подошел к Христине и льву.

— Ах ты тварь!

Размахнувшись, он ударил льва своим оружием и тут же ловко отскочил в сторону. Огромный зверь вздрогнул от неожиданности. Однако, добрые чувства, охватившие его, были столь сильны, что он не сразу озлобился. Только прекратил мурлыкать и замер, напрягая мышцы. Знал бы старый палач, что не колдовское наитие, а дружба и верность двух сердец явились причиной столь мирного настроения льва! Тогда бы понял он, как опасно шутить с диким животным.

Оплошность оказалась непросительной: на второй удар лев отреагировал моментально. Возможно, он вспомнил того негодяя, который рассек ему глаз в зверинце… Одна лапа льва дважды полоснула воздух у самого лица опешившего Сотника. Копье было выбито и сломалось, как щепка. Когтями другой лапы зверь, вставший от ярости на дыбы, нанес Сотнику удар по щеке и прочертил глубокие борозды, мгновенно окрасившиеся кровью.

Еще не понимая, что его песенка спета, старый палач зажал рану рукой и грязно выругался. Потом начал тихо отступать, пятясь и бормоча что-то несуразное, а лев с шумом втягивал носом воздух и медленно шел на него, в любую минуту готовый к прыжку. Но, отступая, Сотник приближался к своим воинам: человек десять лучших стрелков уже держали зверя на прицеле. Это увидела дочь язычника и, предупреждая льва, вновь громко выкрикнула его имя:

— Фи-ри-он!

«Заговорила по-гречески», — удивился старый палач, и тут же холодный пот покрыл его чело. Ибо вспомнились ему пророческие слова женщины: «Сам Зверь из преисподней придет за тобой». Девочка вызывала Зверя… Ничего уже не соображая от ужаса, он побежал к кресту и спрятался за телом распятого старика.

— Спаси меня, авва! — закричал он ему в затылок, крепко держась за деревянный брус.

Старик разомкнул ссохшиеся губы и, не поворачивая головы, сказал:

— У меня руки заняты!

И чуть слышно добавил:

— Поздно.

Да, действительно, было уже поздно. Лев приблизился к кресту, встал на задние лапы и обнюхал старика. Не причинив ему никакого вреда, он опустился на землю, а затем вытянул лапу со страшными когтями, чтобы подцепить спрятавшегося за крестом Сотника. Когти на сей раз прошлись по бедру, и рана оказалась более глубокой. Не выдержав, старый палач ринулся было в сторону вооруженной охраны. Возможно, ему удалось бы спастись, успей он сделать шагов десять. Ибо луки были уже подняты, и только отсутствие приказа смущало воинов, готовых начать стрельбу. Но, сделав шаг, он споткнулся о тело сестры Маргариты и упал наземь. Тут его и настиг разгневанный Фирион. И когда сбылось пророчество, громко и радостно закричал худенький юноша из падших, стоявший неподалеку.

***

Ничто не предвещало неудачи. Корабль был готов к отплытию. Весь необходимый скарб заблаговременно положен в трюм. Гребцы сидели на веслах и, от нечего делать, тянули какую-то заунывную песню.

Олаф неспеша прогуливался взад-вперед по палубе. Внешне этот человек напоминал древнего морского бога: пышные седые всклокоченные волосы, длинная белая борода, ниспадающая на грудь. Широкоплечий, невысокого роста, он был наделен от природы недюжинной силой, сохранившейся до глубокой старости. Медно-красный загар, ярко-синие глаза и белозубая улыбка довершали портрет чужеземца.

«Все должно быть в порядке, — размышлял он, накручивая на палец прядь волос. — Вот сейчас на дороге появится клубок пыли, затем мои воины, наконец-то, приведут эту взбалмошную девчонку — и тут же, не мешкая ни секунды, надо будет отплывать восвояси. Как можно быстрее…»

Но ожидаемое облачко пыли почему-то все еще не появлялось.

«Как давно, — думал Олаф, — как давно мы покинули родину! Сколько скитались, страдали, потом осели здесь, в этом городе. Десять лет спокойной и богатой жизни. Но вот снова в путь! Странная и нелепая судьба…»

Он присел на скамейку и, глядя куда-то вдаль, предался воспоминаниям. Корабль слегка покачивался на волнах; птицы, занятые поисками пищи, громко кричали. Переговаривались между собой гребцы, волны бились о борт судна. Монотонные звуки почему-то навевали тоску…

Много лет назад, в далекой северной стране был он наставником одного мальчишки-варвара. Тот рос самым сильным среди сверстников, и будущее сулило ему стать во главе племени. Он обучался стрельбе из лука, метанию ножей и копья, но главное — искусство рукопашного боя, то, чем в совершенстве владел наставник, следовало перенять подрастающему юнцу. Ибо быть беспомощным в любой опасной ситуации недостойно будущего воина.

Успешно постигал премудрости боевого искусства юный ученик. Природный талант и сила делали его неуязвимым. Вот только слишком рано завладела им жажда лидерства — всегда и во всем быть первым. Не сразу заметил эту пагубную черту сам наставник. И так случилось, что однажды, в нелепой детской потасовке молодого варвара стал одолевать какой-то отрок, старший года на два. Стоявшие рядом мальчишки зубоскалили и смеялись. Увы, именно этот глупый и нелепый смех вызвал в душе мальчика вспышку безумной ярости. Глаза его налились кровью. Он готов был убить насмешников! В груди бурлила и клокотала черная сила Зла. Выждав удобную минуту, он вложил эту смертоносную, рожденную от внутренней страсти, силу в удар — и сокрушил противника. Под кулаком хрустнула кость. Молодой боец побледнел, судорожно глотнул воздух и рухнул на землю.

В изумлении и страхе расступились притихшие зрители. Отрок, сраженный страшным ударом, лежал неподвижно на земле. Рассудок мальчишки-варвара не сразу воспринял, что произошло неизбежное, и что вина во всем случившемся целиком и полностью лежит на нем. Он позволил смертоносной стихии завладеть его сердцем, пусть на один только миг, но и мгновения хватило, и ничего теперь не исправить…

«Вы должны меня убить», — сказал мальчик, обратившись к старейшинам, спокойно, с осознанием ответственности за совершившуюся трагедию… Но те приняли иное решение. И, обняв свою несчастную, ослепшую от слез мать, он покинул родной очаг, сел в лодку и отправился вниз по реке, в неведомое странствие, в нескончаемое изгнание, без права когда-либо вернуться домой.

И Олаф, наставник его, разделил с мальчишкой судьбу и стал таким же скитальцем, чувствуя свою вину и свою ответственность за случившееся.

Мальчик быстро возмужал. Бесконечная борьба за существование закалила его волю. Он стал охотником и воином. Однажды, попав в плен, странники были проданы в рабство и четыре года провели гребцами на военном корабле. Спины пленников покрылись шрамами от бесконечных плетей, однако боль и страдания только закалили волю юноши. Он сумел возглавить восстание, и рабы захватили корабль.

Снова годы скитаний и всевозможных приключений. Морские разбойники, не раз пытавшиеся напасть на скитальцев, неизбежно терпели неудачу. И золото, прежде принадлежавшее шайке разномастных бандитов, переходило как военный трофей двум изгнанникам и их отважной команде. И вот однажды решено было покончить с бродяжьей жизнью и подыскать себе на побережье достойное жилье. К тому времени молодой человек вполне сносно говорил на чужеземных языках и старался не иметь проблем с властями. Полоса спокойной оседлой жизни вполне устраивала молодого человека и его старого верного друга. Их уважали и слегка побаивались. С мнением общества бывшие из варваров, как правило, не считались. Да и виделись они в последнее время редко: у каждого были какие-то свои дела. Кто же мог предположить, что за одну только ночь столь резко и неожиданно изменится их судьба?..

Что-то заставило Олафа прервать цепочку воспоминаний и насторожиться. Его тонкий слух уловил голос с пристани, еле слышный на расстоянии. Он махнул рукой, и гонца впустили на корабль.

— Господин, — сказал тот, едва переведя дух, — отплывайте немедленно!

Олаф не понял, в чем дело, и застыл в изумлении.

— Когда приведут девчонку?

— Никогда. Нас предали. Верховный Владыка хочет взять и ваши жизни.

— Золота он хочет, — печально усмехнулся Олаф. — Ничего, кроме золота, ему не нужно…

— Уходите же! — повторил гонец.

— У них совсем нет возможности спастись? — спросил Олаф.

— Никакой. Подкупленные стражники мертвы. Так что ворота им никто не откроет. А на арене… Ну, ты сам знаешь! Оттуда не вырваться.

— В чем нас пытаются обвинить?

Гонец развел руками.

— Я сказал все, что знаю. Вы не дождетесь своих. Спасайтесь сами, пока не поздно! Бегите! Скоро люди Верховного Владыки будут уже здесь…

Он исчез так же незаметно, как и появился. И было совсем немного времени на размышление. Как и на то, чтобы срочно сделать необходимые распоряжения. Олаф велел немедленно снять судно с якоря и убраться подальше от этой опасной стоянки.

Окончание следует

гравюры — Мария Хромова

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: