Ахилла

Пасха сто лет назад

Мария Германова (наст. фамилия Красовская-Калитинская; 1884–1940) — актриса, с 1919 г. в эмиграции.

К Пасхе стало теплее, я убрала запертые комнаты. Мне хотелось встретить праздник по-человечески. Я сама сметала, мыла, мела, терла, скоблила, заставила А П выставить рамы, натереть полы, и действительно, когда можно было, наконец, не топить нашу «таксу», и она не дымила, все прояснилось, было чисто и красиво. Выдали нам белой муки, за концерт я получила 6 ф ливеру, несколько фунтов мяса, сделала и пасху, кулич, напекла пирожков и зажарила ростбиф. А когда пришла крестная, то была телячья нога. Разорилась очень, зато справила Пасху. Одна творожная пасха, помню, стоила 800 р.

На эти дни я постелила единственную скатерть, которая у меня осталась, самая хорошая строченная. Остальные все продала. Несколько яиц мы выкрасили, а вниз положили игрушечных Андрюшиных. Принесли мне цветиков, поставили вербу. И радовались больше, чем раньше, когда все было так легко и доступно.

Ариадна Эфрон (1912–1975) — дочь Марины Цветаевой, переводчик, мемуарист, художник, поэт.

Как я хотела бы встретить Пасху

Марина. В Пасху я бы хотела раньше лечь спать. Только в Вашей комнате, или не лежать, а сидеть у Вас на коленях. Марина. Если бы я в ту ночь спала в Вашей комнате. Когда зазвонит Колокол, то я бы хотела слушать молча, цаловать русые волосы и глядеть в зеленые глаза. Еще я бы хотела смотреть в синее небо. Марина, я с грустью бы слушала, быть может, протяжный гул старых колоколов. Но на другой день я бы хотела услышать серебряный звон молодых.

Юрий Готье (1873–1943) — историк, академик, директор Румянцевского музея.

18 апреля

Продолжаю отсыпаться — опять 12 часов подряд; вечером от 5 часов в Лавре; дивный день и такой же дивный вечер; с балкона трапезной чудесный вид в сторону Вифании с теплыми весенними тонами; бодрит и внушает какую-то смутную надежду, которую в себе тут же заглушаешь.

Курьезная подробность, здесь слышанная: местные большевики не устраивают куличей и пасху, но справляют праздник пирогами с вареньем, чтоб отличаться от обыкновенных людей.

Мне нравится здесь обиход Страстной, особенно вчера — вынос плащаницы из одной церкви в другую; несмотря на уничиженность Лавры и академии, все это хранит свою большую и древнюю красоту. Я ловлю себя на сравнении этой Пасхи с прошлогодней, такой же большевистской, которую мы проводили в Пестове. Тогда у меня не было никаких надежд до четверга, когда я узнал о перевороте на Украине и о провозглашении гетмана; я думал тогда, что в этом — залог спасения России; но я очень и очень обманулся; прошел год самых невозможных мытарств, страданий и разрушений, и все-таки, несмотря на то, что сейчас положение еще хуже, чем год назад, у меня есть еще какая-то надежда на то, что это может измениться вследствие внутреннего перелома, именно теперь намечающегося, как результат не только преступлений, но и глупости большевиков; они упустили народ, и его глупое и тупое сочувствие к ним не вернется; вот что, как мне кажется, дал этот год. На этой почве возможна и национальная заря с востока, без немцев и даже без союзников; если она придет, то тем крепче и яснее она будет, но придет ли она, это я не знаю и сказать не могу.

Ольга Сиверс (1867–1951) — графиня; общественный деятель. В эмиграции жила во Франции. С 1929 вице-председатель Общества помощи русским детям в Лионе.

19 апреля

Суббота. С раннего утра мы принялись за куличи. Павлуха объявил себя знатоком кулинарного дела и помогает мне где может. Модест тоже мешал жидкое тесто куличей лопаточкой полтора часа. Куличи удались на славу, но пасха вышла кислой, потому что Ольга-кухарка, вероятно, от злости, положила творог в грязный горшок от гусиного сала.

После обеда Вуленька снесла пасху, крашеные яйца и торт в тюрьму, где ей сказали, что А.Д. Веселкину сегодня собираются выпустить из тюрьмы. Мы этому не поверили, потому что много раз уже слышали то же самое и всякий раз обманывались в ожидании. После ужина, когда вся возня с пасхальными приготовлениями была окончена, мы пошли опять в любимую беседку, где надеялись дождаться крестного хода из церкви внизу. Просидели там до десяти часов, любуясь на вечернее освещение противоположного берега и бенгальские огни, зажигавшиеся в церковной ограде. Затем Вера, Павел и Шура отправились в собор к заутрене, а я, вздремнув на травке откоса, пошла через некоторое время спать по-настоящему, потому что порядочно устала за день. Тогда Модест решил присоединиться к богомолам, а Жорж пошел его проводить, но, проходя мимо «Просвиты», в которой ораторствовал какой-то рабочий Путиловского, остановился его послушать. Говорил он с большим пафосом о том, что враг наступает на Петроград, но мы его не отдадим, а если в Великороссии не хватит людей, чтобы противостоять армии Колчака, то Украина пошлет своих сынов на защиту советской республики. После этих речей Жорж пришел домой и рассказал мне о тревоге рабочего за судьбу советского правительства, а Модест пошел в собор, где застал наших сидящими на паперти. В ожидании заутрени, начавшейся очень поздно, Шура там крепко заснула. У заутрени было много народу, и Вера видела там много наших знакомых.

Протоиерей Стефан Смирнов (1875–1934) — священник единоверческого храма Архангела Михаила села Михайловская Слобода.

19 апреля (6 апреля) 1919. Суббота. Разлив реки полный. Вода большая. Затопило все луга. Выставил пчел. По погоде и времени рано бы, но в пчельнике много образовалось воды: выше порога, потому и поспешил с выставкой ульев. Все ульи пока живы. Всех 12 ульев. Полного облета пчела не делала сегодня, холодновато: в тени 9 градусов. Завтра Пасха Христова, но на душе у народа праздничного настроения нет: голод дает себя знать. Мяса разговеться почти ни у кого нет. Уже не говоря о пшеничной, а и ржаная мука не у всех есть. Все чего-то ждут. Ждут окончания гражданской войны и порядка. Народ начинает на опыте познавать, какой великий грех он сделал, радуясь удалению государя от престола.

У меня в семействе праздник омрачается тем, что Сережи нет дома. Где-то он встречает великий Праздник? Нелегко должно быть и ему, но он хоть на деле.

Любовь Мартынова (Случевская) (1903–1935).

20 апреля 1919

Вот и первый день Пасхи. Вчера весь день металась по кооперативам и столовым, да дома стряпала на два дня. В церковь не пошли. У О.С. разболелась голова. Так что встреча была самая грустная. Сегодня ужасное блаженство — делай, что хочешь, волей-неволей некуда идти, все закрыто. Вот блаженное ничегонеделанье. Мне очень тяжело. Вспоминается прошлогодняя Пасха с мамой. Эти воспоминания мучительны. Да и как подумаешь, что вот, пройдет сегодняшний блаженный день без сумасшедшей беготни, а завтра снова сначала, беготня, беготня бесконечная.

Теперь, без прислуги, я положительно не имею времени присесть. Весь день бегаешь, после обеда убирать кухню, электричество не горит. Уберешь кухню, ставь самовар, после чая опять мыть посуду и спать. И так каждый Божий день беспросветно.

День сегодня совсем не Пасхальный. Крапает дождь, на улицах пусто и благовеста нет.

Насчет еды, конечно, не густо. Сами спекли два маленьких куличика, на воде, без яиц. Татьяна Сергеевна подарила еще маленький. Пасха — одно название, из риса в жидком виде. Яйца ни одного. Печенье и колбаса. Вот и все.

Единственный подарок получила от О.С. — кулон из лунного камня. Спрашивается, что будет через год на Пасху? О.С. предсказывает, что будем встречать ее здесь, на этой квартире при лучших условиях. Я предсказываю, что тоже здесь на этой квартире, при гораздо худших условиях. Не знаю, кто окажется прав. Я почему-то ожидала, что Пасха все-таки будет лучше.

Алексей Орешников (1855–1933) — сотрудник Исторического музея, специалист по русской и античной нумизматике.

20 апреля. Светлое Воскресение. Ели пасху с куличом: жена, Валя, Павел Николаевич, Таня и я. Около 10 1⁄2 ч. пришел А.А. Карзинкин. В 11 1⁄2 ч. я пошел к С.В. Прохорову, где обедал. Москва-река значительно спала. Наш пасхальный обед был очень скромен: жареная селедка, несколько вареных картофелин и вчерашний суп.

Корней Чуковский (Николай Корнейчуков; 1882–1969) — писатель, поэт.

20 апреля. Пасха. Апрель. Ночь. Не сплю четвертую ночь. Не понимаю, как мне удается это вынести. Меня можно показывать за деньги: человек, который не спит четыре ночи и все еще не зарезался. Читаю «Ералаш» Горького. Болят глаза. Чувствую, что постарел года на три.

Сергей Дурылин (1886–1954) — священник, религиозный писатель, литературовед.

20 апреля (7 апреля). Светлое Христово Воскресение.

Бог привел дожить до этого светлейшего солнца небесного дня! Опять, опять радость, неотменимая никакими скорбями, и стоит не тускнеющая ни пред какой ложью, правда, непобедимая никаким злом, красота, неомрачимая никакой тьмой!

Ночь была тиха, бесшумна, мирна, только ручьи не умолкали. Облачно, но ни ветра, ни дождя, ни холода. Не помню иных ночей: всегда на Пасху тихо. В соборе мы с Мишей стали на левом клиросе. Народу множество.

О. Сионий сказал: «Запретили звонить в Царя». Митр. Кирилл, стоя за затворенными дверями, не возгласил, а запел пасхальным распевом: «Да воскреснет Бог». Это была песнь о жизни — и как безжизненны мы, живущие, и все, кто глаголит: жизнь наша, перед этою песнью! Войдя в собор, митрополит 6 раз громогласно, бодро, радостно возгласил: «Христос Воскресе» — и общим воплем радости ответил народ: «Воистину Воскресе!» Какой смысл теперь приобретают эти возглашения! Еще год-два назад это было почти обычное в богослужебном строе, — и только, а теперь! Сколькие не могут, не хотят, мешают другим, не отвечают: «Воистину Воскресе», заставляют других молчать на сей возглас, заглушать его, истреблять в сердцах, умах, душах, в самом воздухе! И те, кто отвечают ныне: воистину воскресе, — хочу верить — воистину верят, что воистину воскрес, победил ад, победит и все, что от ада, — придет и судить, как пришел страдать и воскреснуть. Служба шла с великим возношением радости и веры. Митрополит возбудил всех к общему пению — и все, весь собор, пели Христос Воскресе, — перед запечатанным гробом единого из учеников Христовых. Но не страшно сие запечатание: огонь Воскресения растопил и сильнейшие печати — Каиафины и сатанины.

Слово Златоустово читал сам митрополит, и незабываемо. Потом христосовался с народом, давая целовать крест. От креста мы подошли похристосоваться с Преподобным, затем со всеми почивающими в соборе. Обедню стояли у пр[еподобного] Никона. Пел народ. В притворе, где мы стали сначала, двое юношей, сидя, стали набивать папиросы, на мое замечание, что не место для курения, сказали: «Мы тоже православные», и ушли, набив, однако, папиросы, но другие на замечание — не разговаривать и не смеяться во время обедни — обиделись, но скоро ушли…

Я зашел похристосоваться к митр[ополиту] Филарету. Разговлялся у Софьи Владимировны. Они вспомнили брата и жалели, что он не с нами. Софья Владимировна: «Я особенно люблю потчевать Георгия Николаевича. Он так все ценит». Сегодня с утра звон. И в «Царя». Не волны, а облака — густые, беспрерывные, вольные, светлые — звона тянутся невидимо по небу, — и по нашему, серому небу, и по тому, которое выше нашего… Звон входит в стихии, в природу, в весну, — растворяется в ней, — сияет, ликует, хвалит Господа, как звезды, воды, ветры… Поразительно у арх. Иннокентия: «Господь говорит: „прости им!“ Без молитвы Господа, может быть, природа не перенесла бы поругания Творцу своему, и враги Его, подобно врагам Моисея и Аарона, были бы поглощены землею, которая с трепетом держала на себе Его Крест… Доколе Богочеловек оставался в живых, природа как бы не хотела возмущать последних минут Его необыкновенными явлениями и страдала с Господом безмолвно: одно только солнце не могло освещать позора бесчеловечия. Но едва Господь предал дух свой в руки Отца, открылся ряд знамений». Ныне природа ликует. Церковь вливает в ее [о Воскресшем радость — свою: — звон благовествующий в вышине, — и не есть ли он — глас ликования человеческого — посредник между ликованием ангелов и ликованием стихий?]

Облака звона ширятся, множатся, плывут в бесконечном строе, силе и красоте… Вспоминаю маму, папу, няню, Георгия (нашел еще одно его письмо ко мне, заботы исполненное обо мне), брата Георгия, Колю, двух Сереж, Михаила Александровича, всех близких, всем говорю — и живым, и мертвым (кои не суть мертвы! Воистину не суть!) — Христос воскресе!

И слышу ответ их единый: Воистину воскресе! А бедный В. В-ч с его мне январским: «Христос Воскресе!» Вот когда — впредь! — похристосовались мы с ним! Христос воскресе! — и отвечаю ему в молитве и надежде на милосердие Божие к нему: «Воистину воскресе!»

Иван Ярошенко (род. 1885) — крестьянин из Запорожья.

20 апреля (7 апреля). Праздник святой пасхи, ходил в церковь, потом ходили к родителям, была славная и тихая погода, кругом весело. На 3 день ездили в Преображенку до сестры Василисы. Тоже было весело, хорошо выпили и к вечеру домой, и так прошли праздники — спокойно. У понидельник родителей поминали, весело було.

Вера Бунина (1881–1961) — жена писателя Ивана Бунина.

21 апреля (8 апреля). Пасха. Погода чудесная. Солнце. Синее небо. Распускающиеся деревья. А на душе печаль.

За всю неделю не были в церкви. Только пошли с Яном в Великую Субботу в архиерейскую церковь. Служил архиерей. Народу было мало. Один гимназист, несколько гимназисток, два-три пожилых чиновника, немного старух и стариков. Архиерей, худой с приятным русским крестьянским лицом, служил очень хорошо, на какой-то грани — и величественно и просто. […] Около меня заплаканная сестра милосердия, а передо мной гимназист, необыкновенно усердно молящийся. И как странно для такого дня — такая пустота в церкви. […]

И в церкви особенно чувствовалось, как наваливается на тебя тяжелая рука большевизма. То забываясь под чудные слова и песнопения, то пробуждаясь и вспоминая, что наша жизнь кончена, что мы очутились в плену у чудовищ, где нет больше ни истинной красоты, ни поэзии, ни добра, а только циническая подделка подо все это, что теперь раздолье всякому хамству, всякому цинизму и что единственное, что они не могут отнять у нас — это наши духовные богатства, хотя, конечно, ослабить их могут при помощи голода, холода и всяких истязаний — я тут в церкви неожиданно понимаю, в каком направлении нужно работать, чтобы сохранить себя, свое я, не калеча его.

На возвратном пути читаем на стене новый декрет: все буржуи, моложе 40 лет, завтра в Светлое Воскресенье должны выйти на работу — чистить улицы! У наших ворот сталкиваемся с дворником Фомой. Мы с ним приятели — он из деревни моего деда, а потому мы считаемся земляками и подсмеиваемся надо всем южным. Рассказываю ему о декрете, он усмехается, даже задет неуважением к его специальности.

— Они думают, что всякий сумеет улицу подмести, — говорит он внушительно, — да вы больше грязи наделаете, ведь это надо знать, как делать. Да вы не беспокойтесь, я сам все сделаю, а вам просто придется метелочку в руках подержать. […]

Пошли с Яном к Заутрене. Улицы пустынны, иногда встречали одного, двух прохожих. Подойдя к церкви, наткнулись на хулиганов, которые выходили с гоготом из ворот. У нас пропало настроение. Ян чувствовал себя дурно, и мы вернулись домой и легли спать. Дорогой он рассказал, что под вечер он опять ходил в базарную церковь, там никого не было, он встал как каменный, около клироса и стоял, не зная, что делать. Прошел батюшка, посмотрел на него. Он вышел, сел без шапки на лестнице паперти и снова окаменел, чувствуя отчаяние. […]

Источник: Прожито.org

Иллюстрация: картина Ивана Владимирова

Читайте также:

• Чудо у Никольских ворот, Первомай и холодная Пасха — сто лет назад

Обсудить статью на форуме

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: