Ахилла

Отрывок из романа Андрея Проскурякова «Via crucis», роман издан в 2018 г.

***

В последний день доцент вышел из самой отдалённой комнаты спецхрана, имевшей особый допуск, с картонной папкой в руках. Он положил скоросшиватель перед Денисом, отсчитывающим последние часы в хранилище и подгоняющим, как Копперфильд, медленно ползущую минутную стрелку.

— Это тебе награда за труды, — прохрипел он. — Изучи, сделай выписки, тебе будет полезно. Хорошо мозги просветляет! Да читай холодным сердцем, беспристрастно, как Геродот.

На папке была наклеена полоска бумаги с машинописным текстом: «Информатор „Сыч“. 1971-1991 гг.»

Первая страница дела сообщала, что под оперативным псевдонимом «Сыч» работал информатор КГБ Степан Николаевич Ермолаев, 1935 г. р., священник (с 1970 г.) и настоятель (с 1977 г.) Трёхсвятской церкви г. Зарецка, митрофорный протоиерей (с 1987 г.)…

… Денис очень хорошо запомнил свою первую исповедь. Это произошло через неделю после дня рождения, когда ему исполнилось восемь лет. Кто-то считает, что исповедоваться надо начинать лет с семи, а особо горячие головы говорят — ещё раньше. Но дедушка Денис Ильич, в честь которого и был назван в 1994 году родившийся у Теплоструевых мальчик, будучи заодно и крёстным, не торопил с этим делом. Но когда этот день настал, Денис с дедом пришли в Трёхсвятский храм на Угольной горке рано утром.

Исповедь начиналась за полчаса до литургии. Пожилой священник, отец Степан, весь белый, как лунь, с постриженной кругом седой бородой, красноватым носом-картофелиной и старческими слезящимися глазами, долго перечислял грехи перед исповедниками, большинство из которых не были знакомы восьмилетнему мальчику. После этого люди стали подходить к священнику поодиночке. Денис с замирающим сердцем перечислил отцу Степану, густо пахнущему ладаном и воском, свои страшные грехопадения, ожидая за них суровые епитимии. Но вместо того, чтобы упрекнуть нового исповедника, пожурить его, отец Степан начал радостно хвалить его: «Как хорошо, что ты ходишь в храм, люби богослужение, ходи к причастию, слушайся старших», и всё в этом духе. Потом уточнил, не внук ли Денис старому Теплоструеву. Оказалось, что внук. Тогда священник принялся хвалить Дениса Ильича, вспомнил, что тот ходил в храм в самые трудные годы хрущёвских гонений, что сохранил веру, и вот, теперь растит внука-христианина.

Денису было очень приятно слышать такие слова, и он даже немного загордился родством со своим дедушкой, снискавшим уважение главного священника Трёхсвятской церкви. С этого времени Денис стал ходить на исповедь исключительно к протоиерею Степану Ермолаеву. Тот каждый раз, рассеяно выслушав заготовленное исповедание, упоминал о дедушке и справлялся о его здоровье. Так продолжалось до 2008 года, до самой смерти отца Степана. К этому времени Денис уже почитал старого протоиерея за духовного отца и даже спрашивал совета в вопросах сложных подростковых взаимоотношений. На следующий год умер и дед Денис Ильич.

Со временем память Дениса, перемешав все события, сделала из деда и Трёхсвятского настоятеля закадычных друзей и соратников, находившихся в духовном ополчении в безбожные советские времена. Их фотографии висели рядом в доме Теплоструевых, и память отца Степана чтилась наравне с дедовой…

Архивная папка, что лежала на столе перед Денисом, была полна доносов, рукописных и машинописных, за подписью информатора под псевдонимом «Сыч». Все бумаги можно было разделить на две категории: с информацией о собратьях-священниках и с выдержками из исповедей прихожан. Более сотни страниц (в описи значилось сто тридцать пять документов), исписанных бисерным почерком протоиерея Степана или, после восемьдесят четвёртого, отпечатанных на хорошей пишущей машинке, содержали информацию о мыслях, чувствах, поведении десятков, даже сотен людей.

Вот, в июне 1974 года, Сыч отчитывается некоему Лихачу, что трижды уже за последний месяц беседовал со священником из Лесного Озера, иеромонахом Павлом, но никакой информации получить от него не смог, поскольку тот ведёт себя крайне осторожно, бесед избегает, при попытке откровенничать, впадает в юродство. Вот, в декабре 1975 года, Сыч сообщает, что настоятель из Лесного Озера, видимо, совсем не склонен к сотрудничеству, потому следует принять к нему ограничительные меры.

Вот отчёт от мая 1976 года, в котором подробно описана подготовка агента Эзопа к рукоположению в дьяконский сан с приложением положительной характеристики.

А вот пространная записка о прибывшем в 1981 году в Лесное Озеро иеромонахе Мартирии (кодовое имя Инвалид) с выдержками из его бесед и незаконных проповедей, в конце приписка: «По моему мнению, к сотрудничеству не склонен».

А вот три подряд записки 1975 года о новом прихожанине — главном художнике Зарецкого горисполкома Теплоструеве Д. И., а следом, отчёт о том, как художник пережил три проработки в райотделе КГБ и, наконец, перевод на маслозавод в качестве оформителя. Денис Иванович, видимо, не подозревая ни в чём отца Степана, продолжал ходить к нему на исповедь…

Денис не заметил, как вошёл Шмонин. Доцент ткнул в папку пальцем и сказал:

— Грош цена этой вашей вере! Я, как учёный, знаю цену всей преподобной братии. Как там сказано: «Нет ничего тайного?» Да, для историка с доступом в спецхран, это так! Хотели!?

Теплоструев, хоть и был потрясён до глубины души, стал протестовать:

— Везде есть ренегаты и отступники, но это ничего не меняет!

— Тебе что, мало? — рыкнул Шмонин.

— Может, он раскаялся! Покаяние возможно даже для разбойника…

— Ну, ты даёшь! Сколько он судеб загубил, твой поп в митре? Да ты, похоже, ничего не понял.

— Ну, ладно, отец Степан, — попытался возразить Денис, — но хороших примеров даже в нашем городе гораздо больше! Православие вообще держится на личном примере, руководстве, старчестве. Был же отец Павел, хотя я не знал его лично…

— Денис, чтоб тебя поперёк, — прохрипел доцент, — ты историк или имбецил? Ты на стороне фактов и здравого смысла или вера тебе мозги съела? Это всё такие старцы, что только Сусанну им и подавай! Не знаю про Павла, но, думаю, на любого из них нарыть можно. Ладно, дам тебе ещё на один зубок, да смотри не поперхнись. Хотели!? Сам напросился!

Шмонин извлёк из стопки картонных папок одну, потяжелее, и бросил в руки Дениса, и тот, от неожиданности, еле успел поймать.

— Вот тебе мина! Бах! — рявкнул научрук и, похлопывая себя по карманам в поисках зажигалки, ушёл курить на улицу.

Иеромонах Мина приехал в Зарецк в 1992 году и поселился в только что переданном епархии аварийном деревянном корпусе бывшего Предтеченского монастыря, закрытого ещё в 1930 году. Из остальных зданий обители ещё не был выведен интернат для психоневрологических больных. Год отец Мина прожил бок о бок с пациентами, едва осознававшими себя и окружающий мир. Выглядывая из окон своей кельи, он видел парившую над обителью душевнобольных громаду полуразрушенного монастырского собора. Не так уж много по меркам истории, всего-то сто с лишним лет, прошло от дня торжественного открытия величественного храма до его полного забвения и унижения в двадцатом веке. С тем же рвением, с каким предки созидали эту каменную твердыню духа, их потомки громили и растаскивали не нужный им объект культа, символ старого мира, отживший предрассудок тёмной эпохи.

В 1995 году архиереем был подписан указ о возрождении Зарецкого монастыря, одновременно решением администрации области весь комплекс зданий внутри каменной ограды обители был передан церкви. Отец Мина стал единственным насельником и временным наместником возрождаемого древнего символа города Зарецка, и сам, не желая того, превратился в некий символ состояния духовной жизни того времени.

Интерес к запретным ранее религиозным темам был в те годы так велик, что старый храм Трёх Святителей в праздники был набит, словно автобус в час пик. Продажа религиозной литературы, икон и мелкой утвари стала делом прибыльным. Особенно хорошо продавался «Молитвослов на всякие нужды», а с ним книги типа «Чего нельзя в великий пост» и «Еврейский заговор против святой Руси». Серебряные нательные кресты, именуемые в отчётности «подвески», что наводило на мысль о приключениях мушкетёров, были жирной статьёй доходов духовенства. В топе продаж было и многотомное «Добротолюбие» (или выдержки из него) — свод древних монашеских канонов поведения и правил таинственной дисциплины разума, именуемой «умной молитвой». Из «Добротолюбия» и других писаний отцов-пустынников вчерашние комсомольцы, коммунисты и беспартийные, листая увесистые фолианты, где слова с ятями и ерами, хитросплетались в кружева тайного знания, узнавали столь таинственные понятия, как «откровение помыслов», «тонкая прелесть», «умное делание». Но главное слово, наиболее понятное советскому человеку, было «послушание», которое есть выше (о, гораздо выше!) такого тяжёлого поста (без привычных колбасы и телевизора) и важнее такой мудрёной науки, как сердечная молитва.

Простые миряне, семейные люди, матери-одиночки, гуманитарная интеллигенция и технические работники приобретали репринтные издания отцов-духовидцев четвёртого и пятого веков, дабы разжечь в своих душах огонь самодвижущейся сердечной молитвы, которая, по обещаниям тех же подвижников, приводит адепта к неизъяснимой сладости и умилению, и, следовательно, слаще колбасы и увлекательнее телевизора.

В комплекте с «Добротолюбием» шли монашеские чётки, дабы вдохновлённые чтением отцов искатели особой благодати всегда могли знать, сколько раз они произнесли: «Господи, помилуй». Мужчины предпочитали плетёные чётки чёрного цвета, женщины выбирали поярче — жёлтые, красные, коричневые и даже бирюзовые. У некоторых счастливцев уже появились деревянные — «иерусалимские», пахнущие жарким песком иудейской пустыни и кипарисом.

Осознав насущную потребность в смиренном подчинении, и причислив себя к объектам этого явления, возбуждённая масса стала лихорадочно оглядываться вокруг в поисках субъекта послушания. За неимением духоносных отцов, в разряд старцев и стариц сразу причислялись все, кто ходил в чёрных одеяниях, дававших, как казалось, пропуск прямо к спецхрану благодатных даров. Слово «монах» ассоциировалось с «преподобный», и, воспитанные на понятии «дефицит», люди прилагали значительные усилия для достижения цели. Главными точками, вокруг которой нарастали кристаллы общин, были люди в чёрных подрясниках, объявившие себя духовными руководителями, или назначенные нетерпеливой толпой старцами, а иногда — откровенные мошенники. Храм, таинства, святое Евангелие были, конечно, необходимыми, но не главными атрибутами духовной жизни, в центр которой была помещена на недосягаемый пьедестал фигура духовного отца в чине «старца церкви», соответствующего не менее чем сакральному титулу «генерала спецслужб».

Иеромонах Мина, принявший сан в 1976 году в возрасте 30 лет, и сменивший за время своего служения два монастыря и десять приходов в четырёх епархиях, поначалу вовсе не жаждал такого обожания и поклонения. Прямо скажем, старчество в его планы не входило: в Зарецк он перебрался совсем по другой причине. Но поскольку в округе после смерти отца Павла (ведшего к тому же в последние годы полузатворнический образ жизни в Лесном Озере) других монахов не было, народное сознание быстро атрибутировало отцу Мине все необходимые свойства. Конечно, в Лесном Озере продолжал служить другой иеромонах, отец Мартирий, но он, в силу болезненности, неказистости, молчаливости и некоей даже неприятной, не харизматичной юродивости, на роль старца не тянул совсем. А старец без харизмы, что петух без гребешка!

Со временем паломнические волны так укатали дорожку к настоятелю Зарецкого монастыря, что он стал местной религиозной достопримечательностью, наряду с Лесноозёрским скитом и колокольней Петропавловского собора, высившейся на Крепостном холме. Возбуждённое народное сознание стремительно сформировало вокруг нового старца почтительное благоговение и, как следствие, породило странные домыслы, нелепые мифы и героические легенды. Тут и отец Мина, получивший в честь миллениума сан игумена, наконец, ощутил себя полновесным кормчим забитой народом ладьи, движущейся из богоборческого прошлого в светлое Беловодье будущего. Уже в 2001 году он пышно отпраздновал 55-летие. Более пяти тысяч человек обедали в три смены в монастырской трапезе, где чествовали юбиляра. В первый заход присутствовали секретарь епархии (архиерей отдыхал в Бадене, но прислал благословение), знатное духовенство, глава города, председатель Думы, весь депутатский корпус и два десятка местных бизнесменов первой руки. Во второй заход — ближний круг мироносиц, бизнесмены средней руки, духовенство попроще, некрупные чиновники. На третий круг (еды и вина было более чем достаточно) — все остальные. Впрочем, сам виновник в это время уже принимал сауну с массажем в компании секретаря епархии и председателя Думы, закусывая капитулянтское баварское пиво патриотической российской осетриной. Одним из подарков юбиляру был чёрный автомобиль Тойота с кожаным салоном, вошедший тогда в моду у чиновников: так настоятель завёл собственный выезд.

И если раньше, на протяжении более чем двадцати лет, отец игумен, человек жизнелюбивый, уютный и любвеобильный, горько сожалел о принятии иноческих обетов, то теперь он окончательно успокоился. Да, это факт: постриг в 1976 году был принят на эмоциях; тогда его, Максима Кащеева, соблазнил (исключительно в плане выбора жизненного пути) архимандрит Ювеналий, видевший в каждом встречном потенциального носителя клобука.

В 2006 году на 60-летие игумену Мине был пожалован сан архимандрита, а в отреставрированном монастыре проживали два иеромонаха, изгнанные из Лавры, иеродьякон, трижды лечившийся от алкоголизма, два немытых бородатых послушника и влиятельная женская общинка во главе с монахиней Василисой, заправлявшей всеми делами в обители. К этому времени новые духовные скрепы в виде супермаркетов с 3D кинотеатром, плазменных телевизоров и дач-огородов оттянули две трети народа из храмов, но настоятель не унывал. Он уже привык делать ставку не на количество, а на качество. Он быстро понял, что тягаться с голливудскими блокбастерами, показывающими эпические баталии, с телевидением, транслирующим мировую войну, и битвой за урожай в условиях укрывного земледелия — тщета и пустая трата сил. Конечно, отец Мина не забывал попугать войной своих прихожан, напомнить им об ужасах американского образа жизни и алчных заокеанских ястребах, но делал это не как другие священники — для консолидации паствы, а больше для проформы, дабы быть в тренде. И пусть некогда многочисленная народная толпа на Рождество и Пасху теперь зияла широкими проталинами, словно косогор, пригретый мартовским солнцем, в алтаре с толстыми душистыми свечами в крепких руках стояли не менее трёх десятков особых гостей, именуемых по новой моде «вип-персонами». Среди приглашённых в святая святых были наиболее активные из жертвователей и благоукрасителей монастыря, особо влиятельные из чиновников и вездесущие отставные офицеры спецслужб (на всякий случай).

Да и собственный бизнес у отца архимандрита шёл хорошо: он открывал уже второй супермаркет в окрестностях монастыря.

Архивная папка с досье на настоятеля Предтеченского монастыря Максима Викторовича Кащеева была весьма пухлой. Докладные записки кураторов — ежеквартально, прослушка — постоянно, обзоры осведомителей из числа приближенных — регулярно. Встречались совершенно невероятные документы, например, расшифровка конфиденциальных переговоров настоятеля с партнёрами по бизнесу и чиновниками городской администрации, где обсуждались суммы благовозвращенных на счета попечителей госсредств, выделенных на восстановление обители. Или текст беседы настоятеля с отставным полковником внутренних войск и действующим начальником районного ГИБДД о трёх русских добродетелях: послушании (без которого начальству трудно), винопитии (без которого трудно народу) и откатолюбии (что и в самой церковной десятине заложено), на которых строится особая русская духовность, противостоящая растлению безбожного запада…

Денис достал из дела прозрачный файл с несколькими листами бумаги, испещрёнными столбиками цифр. Из записки следовало, что вплоть до 2001 года иеромонах Мина перечислял очень крупные суммы некоей Валентине Николаевне Мясопустновой, жительнице Клина. Кто эта женщина и почему она была бенефициаром столь больших денежных потоков, пока ясно не было.

Порывшись в папке, Денис обнаружил копию записки некоего капитана Карасёва в главк, датированную мартом 1992 года (институт уполномоченных мутировал по форме, но пока ещё сохранял свою суть), где сообщалось, что ожидается приезд в Зарецк клинского иеромонаха Мины Кащеева, известного тем, что в 1979 году, разочарованный в монашестве, стал тайно сожительствовать с бывшей послушницей Беспутниковской женской общины Валентиной Мясопустновой. За пять лет, пока не прознал епископ, у них родилось две дочери — Нина и Тамара. В 1985 году, под давлением архиерея, монах якобы покинул незаконную семью, был рукоположен в иеромонахи (?) и отправлен в монастырь, откуда сразу сбежал, купив молчание настоятеля. Архиерей не преставал давить на нарушителя монашеских обетов и отправил его под запрет. Находясь в изгнании, иеромонах занимался мелким бизнесом, потом был восстановлен в правах, сменил несколько приходов и даже епархий.

В 1992 году иеромонах Мина переехал в Зарецк, спасаясь от гнева нового епископа. В 2000 и 2001 годах отец настоятель приобрёл две квартиры в Москве на имена Нины и Тамары Мясопустновых. А в конце 2001 года в Зарецк переехала Валентина Николаевна, сразу же принявшая постриг с именем Василисы. Поселилась она за оградой Зарецкого монастыря, приняла в свои руки бразды правления финансовой стороной обители, и собрала вокруг себя крепкую и многочисленную женскую общину, так контрастировавшую в плане организованности с мужской половиной…

Когда Денис стал изучать следующий документ, ему показалось, что он попал в волшебную сказку. Оказалось, доходы околоцерковного бизнеса Кащеевых-Мясопустновых были столь велики, что легко конкурировали с провинциальными торгово-финансовыми империями Кобецкого и Хохова. Но при этом, словно в некотором царстве-государстве, сам игумен в полукриминальной бизнес-среде именовался Кащеем, а Мясопустнова — Василисой Премудрой! А были ещё Три Богатыря: настоятели двух зарецких и одного лебединского храмов, пытавшихся совместными усилиями выйти хотя бы на треть суммы доходов Кащея.

Денис взял в руки полароидную фотографию из папки: на фоне монастырского храма без куполов стояли, пожимая друг другу руки, улыбающийся иеромонах Мина и квадратноголовый заместитель председателя гордумы Иван Хохов, бывший глава крупнейшей бригады рэкетиров в Зарецком районе. Чуть поодаль — фигуры Василисы, ещё двух послушниц и трёх телохранителей Хохова.

Денис сидел за столом, туповато глядел на россыпи документов и пытался осознать прочитанное. Выходило, что все, кому он доверял, все городские настоятели, протоиереи и архимандриты, говорящие от имени церкви, были не просто людьми немощными душевно, а состояли в записных обманщиках, попирающих заповеди! Ибо нельзя говорить с амвона одно, а жить по-другому. Корыстолюбие, любостяжание, сознательное введение в заблуждение, стукачество, коррупция — вот изнанка их овечьей шкуры. Всё оказалось фальшивым, ложным, всё! Так существует ли правда на белом свете?

Через полчаса вернулся Шмонин, неся под мышкой блок дешёвых сигарет. По дороге, судя по задорному блеску глаз, видимо, он успел опустошить неизменную фляжку подозрительно дешёвого коньяка «Командирский». Он окатил рыкающим торжествующим смехом обескураженного Дениса и опять ушёл курить.

«Здесь есть обман, но непонятно, где именно», — подумал Денис в растерянности. Это не был прямой подлог, фальсификация, пропаганда или промывание мозгов. Шмонин совсем не лукавил и не манипулировал фактами. Обман был не на шмонинском, а на другом, более глубоком уровне, до которого мысль Теплоструева не добиралась, путаясь в тяжёлых сетях фактов. Обман, тем не менее, был.

В минуту маловерия, трусливого сомнения, колебания душевного советуют святые отцы обратиться с искренней молитвой к Богу, как делал это апостол Пётр: «Верую, Господи, помоги моему неверию». Сложность, даже невозможность, выполнения такого совета была для Дениса в данный момент пугающе очевидной. «Если в открытом море на вас напала акула, возьмите багор и отгоните её меткими ударами в область головы». Вот ещё один пример подобной инструкции. Если вы потерпели крушение и плывёте на обломках шлюпки через стаю саблезубых подводных хищников, то откуда, позвольте поинтересоваться, у вас возьмётся багор? Денис попробовал произнести заветную формулу, но выговариваемые одними губами слова застревали в гортани как сухой картон. От слов молитвы было не то что не лучше, а было так больно, будто на открытую рану лили жгучий состав. Короче говоря, слова были, а молитвы не было.

Истины Евангелия тверды как алмаз, они могут подвергаться словесной огранке святых отцов и шлифовке учителей церкви, но они не меняют своей богодухновенной структуры, твёрдости и сложной однозначности. Истины эти и неизменны во времени, и доступны прямо сейчас: бери, пользуйся! Теперь, через долгое время, Денис нашёл определение своему тогдашнему состоянию. Он называл его «кризисом доверия», в противовес кризису веры. В тот день он не потерял веру в Бога, а утратил доверие ко всем своим современникам, говорящим от имени Церкви. Но тогда провести разделительную черту было невозможно, шок был слишком силён.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: