Ахилла

«Очищение грехов», «исцеление души и тела», «освящение меня целиком», «свет, жизнь и бесстрастие», «избавление от страстей». Это только малая часть того, о чем просит православный, когда читает «Последование ко Святому Причащению». Это еще хорошо, что оно на славянском, а то ожидания от этого таинства оказались бы еще выше. Плохо, что оно на византийском. Не само по себе плохо, а потому что мы живем в другую эпоху и в другой культуре. И потому эти слова вместе с модным сейчас евхаристическим богословием рождают порой странное богословие и завышенные ожидания. И нельзя сказать, что слова эти совсем ложные и ожидания вот никогда не могут оправдаться, просто за ними потерялось изначальное значение таинства. Замечу, и само слово «таинство» (mysteria), которое указывало византийцам на этот изначальный смысл, для нас оказывается просто чем-то «тайным» или «чудесным».

Если мы будем смотреть на византийские молитвы или богословие, мы можем пропустить то, из чего оно развилось, что развивало и о чем молчало, как об очевидном для всех. Поэтому и нам нужно посмотреть не на то, что обещает нам «Последование» или «Евхаристия» о. Александра Шмемана, а на первоисточники, с которых все и начиналось. Прежде всего, на Писание.

А говоря о Писании, нужно напомнить, что Новый Завет был написан на древнегреческом и любой перевод с него всегда означает, что из множества значений греческого слова переводчик выбрал одно. Какое? Которое он посчитал самым правильным. Например, из-за того, что другой вариант не совсем подходит под то, как Писание понимают в его общине. Это не всегда так просто, как с произвольно натыканным в Новый Завет словом «Иегова» у пока еще запрещенных в РФ «свидетелей». Это может быть и гораздо сложнее. Например, 1 Кор.1:9. В нем слово κοινωνία переведено «общение»: «вы призваны в общение Сына Его Иисуса Христа».

Теперь открываем 2 Кор.13:14 — и в славянской Библии там будет то же самое «общение», только уже «Святого Духа». Но те же самые слова в литургии перевели, как «причастие Святаго Духа» и только путает молящихся. Давайте, вспомним литургию, после слов про «причастие Святаго Духа». Мало того, это выражение мирянин услышит дважды, еще и в ектенье «Вся святыя помянувше…». В общем, примерно столько же раз, сколько и про причастие Тела и Крови. Из этого можно построить красивую конструкцию, что через участие в Таинствах мы приобщаемся к дарам Святого Духа, а потому это в какой-то мере и причастие Святого Духа. И все это только потому, что литургию и 2 Коринфянам переводили разные люди и в разное время. При-частие ведь тоже не сразу стало значить только таинство Евхаристии, оно значило «у-частие», «со -у-частие», то есть все то же общение, совместное с кем-то действие. Потому это слово и выбрали, чтобы перевести похожее по смыслу греческое слово. Но теперь оно же может путать. И это тоже нужно помнить, прежде чем смотреть конкретные стихи Писания.

Начнем с Евангелия от Марка. «И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: приимите, ядите; сие есть Тело Мое. И, взяв чашу, благодарив, подал им: и пили из нее все. И сказал им: сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая» (Мк. 14:22-24).

Что здесь есть? Хлеб — тело, вино — кровь, кровь завета, которая проливается ради людей. Кровь завета — это вещь, совершенно понятная для иудеев I века. Каждый раз, когда заключался завет с Богом, Ной (Быт.8:20), Авраам (Быт.15), Моисей (Исх.24:8) приносили жертвы, причем Моисей прямо произносит слова «это кровь завета», которые повторяет Иисус. Таким образом, и жертва Его — это жертва при заключении завета. В Мф. 26:27 указано, что эта кровь проливается для прощения (ἄφεσιν) грехов.

Чего здесь нет? Здесь нет слов про «воспоминание», поэтому оно и не может быть основной целью этого события прямо на Тайной вечери. Эти слова у Павла в 1 Кор. 11:24-25 связаны с богослужением христиан, они поясняют, почему это таинство становится таким важным в их богослужении. Собираясь вместе, христиане должны вспоминать Христа и совершать эти же действия, произносить эти же слова, потому что Он так заповедал. Да и что еще вспоминать молитвенно христианам прежде всего, если не самое главное — страдание и воскресение Господа, ведь именно вера в это и отличает их на тот момент от иудеев. Потому они и собираются постоянно для преломления хлеба с самого начала христианства (Деян. 2:47), провозглашая смерть Господа (1 Кор.11:26, καταγγέλλετε). Но это «воспоминание» — не основа события, а следствие из него. Евхаристия — это способ людей, совершая определенный ритуал, соучаствовать в.

Но в чем? Не только в Тайной вечери, но и в самой жертве Христа, как иудеи соучаствовали в жертвах (1 Кор.10:18), поедая часть жертвенного животного. Поэтому и «тело-хлеб», «кровь-вино» не просто образ жертвы, но и способ реального соучастия в ней, причастности к ней, причастия. Это соучастие в теле Господа (κοινωνία τοῦ σώματος τοῦ Χριστοῦ) (1 Кор.10:16) в самом буквальном смысле и в таком же смысле «сораспятие». Поэтому же через крещение и приобщение все христиане включены в мистическое тело Христа (1 Кор.12).

Но уже первые христиане не останавливаются на мысли, что Иисус — это жертва при заключении нового завета. Если это уникальная жертва, то и природа ее должна быть уникальной. Эта жертва — особый выкуп (λύτρωσις), подобный выкупу за пленного или преступника, который Христос, как Первосвященник, Сам же и приносит Богу Отцу (Евр. 9:12-14). Но если человек не может дать выкуп за душу свою (Мф. 16:26), то и Христос должен быть существом надчеловеческого уровня. Что уже прямо провозглашается в Евангелии от Иоанна. А раз так, то хлеб евхаристии — это не просто «вместообраз» жертвенного мяса, но хлеб небесный (Ин. 6:48-51). Это тело не просто праведного человека, но воплотившегося Логоса.

Вот набор тех идей, из которых разовьются и византийский упор на обо́жение через приобщение небесному Хлебу, и западное «сострадание Христу», и «соучастие в тайной вечери» (хотя и на западе всегда будут помнить про феозис, и на востоке — про соучастие в страданиях). То и другое не обойдется без крайностей и профанации, доведения до абсурда, пока, наконец, во время евхаристического возрождения в православии в ХХ веке не будут противопоставлены друг другу отцами Флоровским и Шмеманом, владыками Страгородским и Зизиулосом и др. Однако в этом случае пришлось бы отказываться не только от «влияния западной схоластики», но и от значительной части предания самой же византийской традиции, и даже достаточно древней. Конечно, нам может показаться остроумным замечание, что «страшно подумать, кого изображает епископ, умывая руки, если великий вход — это образ крестного пути». И оно, во многом, справедливо. Но взамен этого тот же о. Александр в своей «Евхаристии» предлагает сугубо авторскую концепцию того, что «на самом деле» означают действия литургии, привлекая сюда «богословие царства», напрочь отсутствующее в евхаристических местах Нового Завета.

Богословие «возвращения к отцам», справедливо критикуя крайности позднего западного богословия, само «забывает» идею жертвы завета, жертвы за грехи, чуть не упраздняя крест. Он получается средством еще глубже преобразить человеческую природу Христа (Флоровский, Шмеман) или показать примеры нравственного преодоления (Храповицкий, Страгородский), но древнейший пласт богословия жертвы здесь умаляется, если не исчезает. Да и за главное средство соединения со Богом в спор вступает и часто побеждает Иисусова молитва. А причастие становится из «страшной жертвы животворящего тела» средством. На высоком языке — «врачеством бессмертия», а по-народному — «чтобы ребеночек не болел».

«Нашел, что сравнивать!» Нашел и сравнил, потому что то и другое ориентировано на то, что́ я получу от таинства, а не на его суть. То и другое будет следствием участия в таинстве, но не тем, что делает его особенным. Исцеление тела возможно и через соборование, духовные дары можно получить и через молитву, но именно «возвещение смерти Господней» — это основа литургического богослужения, заложенная еще первым христианским поколением, а то и самим Христом (по писаниям Павла и Луки).

В итоге получается, что люди ждут от Евхаристии не того, забывают важнейшее, а после жалуются, что не получают того, что им якобы было обещано. Чувство благодати, духовные дары, ощущение особого присутствия, волшебное изменение воли человека за одно мгновение, оставление грехов (опять обманчивое славянское слово!). Возвещение смерти Господней? Воспоминание Его страстей? Это все вытеснено из сознания, положено в ящик с надписью «католические прелести» и запечатано тремя печатями с надписью «анафема 3 раза». Как 200 лет назад у нас забывали про богообщение в таинстве ради психологического воспоминания, так сейчас про воспоминание Его смерти ради «высоких» или «низких», но ожиданий от таинства.

P.S. Я не хочу писать о личном опыте, потому что любые такие рассказы получаются пафосными, на грани «житие святого Н.», а мне бы очень не хотелось себя таким выставлять, да и не такой я. С другой стороны, любой такой рассказ можно объяснить самовнушением (как, правда, и любое чувство вообще, не только религиозное). Но если я скажу, что ничего никогда не ощущал при причащении или во время литургии, это будет такая же ложь, как если я скажу, что созерцал нетварный свет или Христа в виде херувима на кресте.

Читайте также:

• Как приобщиться к Любви?
• Причащение: главная дружба человека с Богом
• Верю ли я в причащение
• Почему я верю в причащение
• Почему я не верю в причащение

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: