Ахилла

Итак, прошло ровно двое суток после публикации первого текста из проекта «Исповедь анонимного священника». Сухие факты: 30 тысяч просмотров, десятки, если не сотни перепостов, количество комментариев тоже внушает.

Как минимум, это говорит о том, что текст задел. Попал в некие болевые точки, вызвавшие такой интерес, часто агрессивный, — значит, тема небезразлична, значит, автор сказал нечто такое, что стоило сказать.

Я внимательно прошелся по комментариям в разных ветках: в своей, у отца Андрея Кураева, в других местах. Радует большое количество адекватных комментаторов, которые увидели в тексте то, что он и выражал: увидели живого человека, вынужденного спрятаться за маской анонимности, увидели боль и страдание этого человека, поверили, что автор говорит откровенно: неважно — в какой форме, важно, что искренне. Уже одно это, как минимум, заслуживает уважения.

Многие, очень многие люди сказали: ничего нового мы не увидели и не услышали — автор просто в экспрессивной форме, кратко, емко и порой жестко высказал то, что мы видели и видим в своей каждодневной практике, живя внутри РПЦ. Особенно это увидели клирики. Не все, но многие.

Но, к сожалению, хотя и ожидаемо, увидел я и множество комментариев в одном духе: «не верю, фейк, заказуха, гадость, грязь» или, как тысячу раз писали в комментариях к «Исповеди бывшей послушницы» Марии Кикоть, «самадуравиновата» — так и тут: «самтыпопдурак».

Оказалось, что боль человека и его страдание — это чушь, вранье, это он сам виноват: веру потерял, пришел не туда, понял не так, живет не по понятиям, Христа не нашел, в Бога не верит, мажет всех черной краской, циник, злодей и т. п. Причем пишут это в основном православные люди: упрекая автора в экспрессивности и злости, сами пишут хамски, нагло, высокомерно, поплевывая на человека, стоя на колокольне своего благочестия.

Особенно этим отличаются женщины, как ни странно, которые вместо присущей им мягкости и милости, сразу отрезают, как одна мадам: «Это писульки обиженного мальчика!» Небось, верующая мадам, спасихосподи.

А ведь этот человек, которого такие духовные обвиняют во всех грехах, именно этот человек много лет служил и служит Богу у престола, молится за этих людей, исполняет их требы, крестит их детей, учит их вере. Но когда он однажды обнажил свою боль — все эти «духовные чада» сморщили носики и вытерли ноги об его душу, ибо он посмел чуть-чуть показать себя настоящего, а не того дедушку Мороза, которого они привыкли в нем видеть, и от которого привыкли получать подарки.

Сколько пошлых дур (простите за грубость, но это так) снисходительно вякнули: «Ха! Это не священник писал! Сразу видно! По стилю понятно! Не мог такого написать священник! Фейк! Чушь! Бред! Не учите меня жить!»

Да что вам видно, дамочки? Что вам может быть видно в душе священника, которую он вам никогда не показывает? Это вы ему на исповеди вываливаете свои надуманные грешки, льете свои лицемерные слезки, часами забиваете ему уши и мозг своей бессмысленной «духовной» жизнью — что вы можете знать о его вере, о его душе, о его совести? Вы ведь кроме бороды и епитрахили ничего не способны увидеть в нем.

Комментаторы могут сколько угодно изощряться в выводах — священник или не священник это написал. Я, как редактор, знаю, что это написал священник. Можете верить мне, можете не верить — дело хозяйское.

Некоторые делают догадки, не я ли это написал: мол, произошел у него «надлом», и он пишет автобиографическую исповедь. Странно, зачем бы мне это сейчас — я больше не под властью деспотов, у них нет на меня рычагов воздействия, никто меня уже не выгонит, не лишит куска хлеба. Если бы я нуждался в анонимности, вряд ли создал бы этот проект под своим именем.

Но бессовестны те люди, которые упрекают священника за то, что он свою боль вынужден озвучивать анонимно. Да еще смеют советовать: иди, мол, с плакатом к патриархии, и обличай грехи епископа или патриарха! Да вы же первые прибежите туда, где он будет стоять с плакатом, будете кидать грязью, помидорами, позовете Энтео с Милоновым, чтобы помогли бить этого священника, вызовете полицию, чтобы накатать заявление о своих оскорбленных чувствах, чтобы священнику двушечку припаяли.

Лжете вы, когда так советуете, — вы просто говорите ему: заткнись и не смей рот открывать никогда, кроме как проповедь о праздничке жевать в сотый раз заученными пустыми фразами. Не нужна вам его правда абсолютно, поэтому вы так и возмущаетесь.

Разве не видна главная мысль этой исповеди: священнику заткнули рот и совесть настолько, что он теряет свою личность — он не имеет права сказать то, что думает, потому что его затопчут как начальства, так и православненькие?

Но вы же обвиняете автора в осуждении епископов, патриарха, других священников — почему же вы на себя не примеряете ту духовность, которую ждете от него? Почему вы его осуждаете? Нельзя же священников осуждать! Вот и не осуждайте. Или только «правильных» священников нельзя осуждать? Тех, которые за «русский мир жене рога поотшибают» и которые «миллион выведут, если надо»?

Обвиняете автора в безверии, в том, что он сказал, что знает много священников-атеистов. И что? Вы не верите, что бывают такие? Значит, вы наивны как дети, или глупы.

Но только в чем проявляется вера? Именно вера в Бога? В словах или в делах? В Бога верит тот сын, который говорит «не пойду», но идет и делает, или тот, который говорит «пойду», но не идет и не делает? Вам не нравятся слова этого священника, но откуда вам знать его дела? Может, на словах он зол, а на деле милостив? Может, он искренне служит Богу и людям, но просто устал от человеческой лжи под маской духовности? Или он хорош, только тогда, когда умеет угождать всем: и начальникам, и прихожанам?

А те деспоты и лоснящиеся самодовольством господа с амвонов, которые важно держат на головах митры, в руках — золотые посохи, живут в роскоши, унижают подчиненных, плюют на милость — они верующие? Или вы им доверяете, потому что они много говорят о Боге, послушании, смирении, важно оттопырив животы? А дела вы их видели? «А дела их были злы».

Я благодарен автору «Исповеди». Может, я не со всеми нюансами согласен, может, на что-то смотрю иначе, но автор, как и до этого Маша Кикоть, совершил подвиг — он сказал правду, ту правду, которую он видит и чувствует.

Объективная правда складывается из наших субъективных видений этой правды — мы все пишем большую картину, каждый — своими мазками. Я вижу попа на мерседесе и знаю, что он — вор, а он едет на мерседесе и знает: это ему Бог послал. Священник пишет злые слова, и одни видят злость, другие — слова, а третьи — человека за этой злостью и этими словами. У каждого свое видение правды.

И я за то, чтобы человек имел право говорить о своем видении правды. Может, человек ошибается, может, преувеличивает, утрирует или обобщает, но он говорит правду — свою, человеческую правду о том, что у него болит душа. И это — самое ценное.