Ахилла

Это был огромный, нет, гигантский тополь. Мы втроём, Санька, Жека и я, не могли обхватить его разом, такой он был старый и могучий. Не помню, кто первый назвал его Дубом, и это стало его именем. Правда, странно, но ведь он был не таким, как тысячи его сородичей, он был живым, это все наши подтвердят. Сколько я помню себя, столько помню и его.

Сначала под его корнями, похожими на клубки змей, мы прятали секретики. А вы не знаете, что такое секретики? Это красота и немножко тайны. Надо взять фольгу, в которую обычно завернуты конфеты и положить на неё маленький цветочек, только головку, или крошечный, как у гномов, букетик. Если закрыть такую картинку осколком бутылочного стекла, то и будет секретик. Останется чуть-чуть. Надо забросать его землей и позвать самого лучшего друга, чтобы открыть ему чудесную тайну, стирая пальцем землю с поверхности стекла. Тогда за изумрудным стеклом расцветет живой цветочный фонарик. Если чужие доберутся до твоего секретика, его разорят, так делают все, кроме лучшего друга. Разрываешь землю в заветном местечке, а там ничего! Какое разочарование…                      

Мы играли в прятки и салочки, те, кто успевали добежать до Дуба раньше водилы, стучали по нему ладонью и кричали, надрывая связки: «Палы-выры, я в домике!!»

Потом в Дереве появилось маленькое дупло, туда было здорово складывать пиратские планы и дружеские записки. Напишешь, скатаешь ладонями в тонкую трубочку и затолкаешь к Дубу в сокровищницу. Можно было просто постучать в соседскую дверь, за которой жил Санька, или подняться с нашего девятого на двенадцатый к Олежке, которого мы дружно во дворе звали Жэкой. Но, это совсем неинтересно.

Все игры были так иначе привязаны к нашему Дубу. Только раз, я помню, мы придумали бегать наперегонки перед проезжающей машиной. По нашей улочке они проезжали нечасто, и мы, стартанув в последнее мгновение, с хохотом проскакивали перед самым бампером. Водители ударяли по тормозам, орали дурниной и, грозя кулаком, уезжали. Все, кроме одного. Этот чудак остановился, как вкопанный, и, в гробовой тишине, не открывая двери, сидел с белым лицом, уставившись куда-то вдаль. Так и просидел, не повернув головы и изредка утирая нахлынувший пот со лба. Также молча потом и уехал. Нам стало не по себе, и мы вернулись под родную крону.

А какая у нас была зима посреди лета! В июне на концах ветвей вызревали зеленые узелки на гибких соломках, потом они раскрывались и заполоняли белым пухом весь двор, машины, путались под ногами в подъезде, начинался летний Новый Год. Мы катали пушистые комья, сооружали кукольные горки, поджигали белые островки, которые вспыхивали мелким пламенем и тут же гасли, чудно̒.

Дуб зорко охранял наш детский скарб, который мы сваливали у его подножья: мячи, клюшки, велосипеды. Да, и мой новенький велосипед Орлёнок я тоже смело вручала под его охрану. Пока… Но Он был в этом не виноват!

На мой День рождения в квартире появился велосипед. Знаете, какое счастье в детстве получить его в подарок. Он пахнет машинным маслом и свежей краской, а как он блестит, какой у него звонкий-презвонкий голос. Нажимаешь пальцем на звонок и не хочется отпускать: Динь-дилилинь-диньдилилинь-динь!

Папа, придерживая сзади седло, быстро научил меня кататься. И вот, я уже выхожу сама со своим велосипедом, гордо оглядываю дворовую команду, и все выстраиваются в очередь покататься. Велосипеды были редкостью, и чтобы все могли насладиться быстрой ездой, мы делали по два круга вокруг двора и, спешившись у Дуба, уступали следующему. Визг стоял и трезвон, до самой кроны, до последнего листочка. Двое ребят постарше, совсем незнакомых, тоже заняли очередь и прокатились как все. Мы устали от беготни, поэтому когда чужие попросили ещё, отдала им велосипед с лёгкой душой. Один из них сел, а второй побежал следом и, вдруг, они свернули в сторону и уехали прочь между домами. Ну, они же взрослые, наверняка не боятся заезжать далеко, нам и в голову не пришло испугаться. Между тем стемнело, пора было идти домой, а велосипеда всё не было.

Мы тянули до последнего, уже много раз звали домашние на ужин. И, кажется, Санька произнёс отвратительное слово, похожее на жабу:

Кража. Украли.

Какая ерунда! Я сама дала им покататься, они заблудились и забыли наш двор, или сами отдали кому-то велосипед, вот и не возвращаются. Недоумённо машу рукой и плетусь домой, как же так, я уже столько раз пропустила свою очередь!

Последний раз мы сидели под Дубом нашей компанией, а вокруг моросил дождь. Как славно прислониться спиной к жесткому панцирю коры и загробным голосом рассказывать жуткие истории под звуки ноющих капель.

«Однажды, черным-черным вечером, черный-черный человек открывает черную-черную дверь…»

—  Мы уезжаем в другую страну. И я, и бабушка с дедушкой, и мама с папой, —  внезапно признался Жэка.

— А ты будешь приезжать? — спросили мы.

— Нет. Это невозможно.

— Звонить, вон у Саньки есть телефон?

— Нет, это тоже нельзя, — сказал Жэка.

Получилась страшная история.

Это был недобрый знак, но мы как-то упустили его. Обидно, что никто не успел попрощаться с нашим Дубом, кроме Жэки. Он прибежал во двор молча, не поднимая головы, подошёл к Дереву и, силясь обхватить, что-то горячо зашептал внутрь, в самое ухо…

Потом, не поднимая глаз, бросил: «Пока». И исчез. Прямо насовсем.

А через несколько недель не стало и Дуба. Была обычная гроза, которых он перенёс сотни за свою долгую жизнь. Только ветер был необычно сильный и резкий. Вечером разом стало темно, и отдаленные раскаты глухих ударов разогнали вечерней уют. Потом в небе замелькали серебряные иглы, которые кололи крыши домов, и барабанный грохот грома приблизился к самым ушам. Он раздирал какую-то небесную ткань со страшным звуком, а ветер вступил в последнюю схватку со старым Дубом. Он сжимал его и раскачивал во все стороны, толкал в плечи и заламывал ветви. Сквозь сон я всё слышала, как дерево страшно трещит и не поддаётся, отражает атаку за атакой. Заснула с тяжёлым сердцем, а к утру стало тихо, совсем тихо. С тревогой я подбежала к окну, едва открыв глаза. И не увидела, там, где место занимала роскошная крона, зияло нагло-серое небо, словно всегда и было на этом месте.

Накинув плащ и натянув босоножки, не стала дожидаться лифта и бросилась вниз.

На всей площади между домами, раскинув обездвиженные руки, лежал поверженный великан. Он смотрел в небеса застывшими невидящими глазами и слегка подрагивал листьями. Вокруг разметало обломки веток и драной коры. На месте, где раньше было дерево, торчал огромный обломанный кусок пня. Словно зуб гиганта. Многие выходили из подъезда, чтобы глянуть на редкую картину, а мы, дети, бродили недоуменно между ветвями, которые были нашим кровом, и не знали, что делать. Молча, поёживаясь от утреннего холода, я поднялась в дом, ничего не говоря. Теперь привыкала садиться спиной к окну.

На следующее утро, когда я бежала в школу, то видела, как во дворе лежат распиленные огромные деревянные колеса с черной сердцевиной, а листву и ветки уже увезли в грузовиках. Ещё через неделю нельзя было узнать наш двор: гигантский зуб выкорчевали и на месте чудного Дерева сделали круглую могилу и засадили цветами. Взрослые, правда, называли это клумбой и, стараясь стереть память о нашем Дубе, натыкали в рыхлую землю цветные грибы. Но кто же сажает на могиле грибы? Мы с Саньком, не сговариваясь, уволокли цветную дрянь и, как следует истоптав ногами, выбросили в помойку.

Теперь поле битвы и поражения выглядело достойно.

Мы перестали играть во дворе, наверное, из-за Жэки, который был у нас заводилой, или просто выросли и нас манили другие дома и люди.

Но память хранит шум листвы и весенний запах новорожденных листочков. Я непременно узнаю, куда уходят деревья. Мы будем стоять, крепко обнявшись, и вспоминать наш двор, ребят и те слова, что ТОГДА нашептал тебе Жэка.