Ахилла

120 лет назад в Российской империи разворачивалась удивительная история, о которой наверняка когда-нибудь будет снят сериал. Достойна она и эпическогой саги, тоже, увы, пока не написанной.

Итак, солнечным декабрьским утром 1898 года из Батумского порта отходит трехмачтовый пароход, названный в честь одного из североамериканских Великих озер «Лейк Гурон». Люди на палубе, с тоской и слезами провожающие глазами берег, поют псалом. Кричат чайки. Сквозь пение прорывается резкий вопль сирены парохода. На борту «Гурона» 1240 бывших граждан Российской империи. Им разрешено покинуть родину с условием — их паспорта остаются на берегу, они никогда не вернутся. Корабль держит курс на Галифакс. Впереди — 34 дня плавания.

На пароходе — духоборы. Их исход из России — от гонений правительства — в первую очередь заслуга Льва Николаевича Толстого.

Появились духоборы еще в конце XVIII века. Как и слово «христиане», «духоборы» или «духоборцы» — это не самоназвание, а кличка. Считается, что придумал ее архиепископ Екатеринославский Амвросий (или, по мнению других историков, его предшественник Никифор). Подразумевалось, что это учение — противление Святому Духу. Сами духоборы охотно приняли свое прозвище, так как считали, что, отрицая религиозную обрядность, они являются поборниками духа.

Духоборцы отвергали церковь, кресты и иконы, не признавали посредничество священников между Богом и людьми, отвергали Священное Предание. Спасение людей, как они думали, заключалось не в искуплении первородного греха Адама, падение которого надо понимать как аллегорию, а в показе человечеству образа страдания за истину. Дева Мария родила не Богочеловека, а просто человека Иисуса. В 30-тилетнем возрасте в его плоть вселился Бог-Сын. Иисус Христос был первым духоборцем. Его плоть была распята на кресте и истлела, а Бог-Сын вознесся и явился апостолам, но уже в другой плоти, так как они его не узнали, а узнали только по чудесам. После первого воплощения в Иисуса Христа, Бог-Сын вселялся по очереди в духоборческих вождей.

В начале XIX века духоборы были переселены на берега реки Молочной в Мелитопольский уезд Таврической губернии, а ровно 200 лет назад — в Крым. При этом император Александр I относился к духоборам весьма милостиво, посетил духоборческое село Терпение, освободил сектантов от присяги. Менее терпимо к духоборам отнесся Николай I, при котором духоборов выслали в Грузию и Азербайджан.

Но самые тяжелые испытания постигли в первые годы царствования будущего страстотерпца Николая II.

В 1895 году несколько тысяч духоборов Елизаветопольской и Тифлисской губерний и Карсской области заявили властям о своем отказе от военной службы. В ночь на 29 июня (ст.ст.), в день памяти святых апостолов Петра и Павла, они снесли в кучу все имевшееся у них оружие — кинжалы, ружья и револьверы — и сожгли его под пение псалмов, облив керосином.

Одновременно с этим актом протеста сотни духоборцев, находящихся в армии, в знак протеста против войны отказались от оружия. Одним из первых, кто публично сделал это, был Матвей Лебедев, который служил в резервном батальоне в Елизаветполе. В день Святой Пасхи он заявил: «Воистину Христос Воскрес, и отныне мы слуги Христа, а не человеков».

Отказывавшихся от службы военнообязанных духоборов (солдат и запасников) общим числом около 330 человек приговорили к заключению в тюрьмы и дисциплинарные батальоны, где они подвергались истязаниям и лишениям. Упорствующих в отказе от службы ссылали в Сибирь на 18 лет. Многие духоборы умерли в заключении и ссылках.

Позже около 4300 духоборов были принудительно переселены в местности с нездоровым климатом без права продажи недвижимого имущества.

Жестокие преследования близких ему по миропониманию людей не могли не вызвать сочувствия в Льве Толстом. Хотя открытым остается вопрос: а таким ли уж сюрпризом для Льва Николаевича было обострение конфликта духоборцев с властями? И с чего бы это вдруг сектанты, среди которых было много казаков — запорожских, донских, екатеринославских и кубанских, — решили, что оружие — зло, почему именно в 1895 году на них снизошло это знание? Ведь раньше духоборы участвовали в русско-турецких войнах XVIII в. Редкие отказы сектантов от владения и ношения оружия были связаны с тем, что духоборцы отвергали клятву.

По мнению некоторых историков, социально-этическая сторона учения духоборцев-постников (отказ от службы в армии, неучастие в насилии и эксплуатации, вегетарианство, коммунальное устройство жизни), принятого ими в 1893–94 годах, сформировалась под сильным влиянием идей Толстого и при непосредственной пропаганде этих идей среди духоборцев «толстовцами». При этом вряд ли Лев Николаевич понимал, что любимые им духоборцы, которых он считал людьми XXV-го века, вовсе не рационалисты, а вполне не чужды мистике и верят в то, что их вождь — «истинный сын Божий», «Христос», прорекающий людям истину.

Любопытный сюжет — история лидера одной из ветвей духоборческого движения Петра Веригина. До своей ссылки в 80-х годах XIX в. на север России он был любителем роскошной жизни и веселых забав, а в начале 90-х переосмыслил свою жизнь — по некоторым свидетельствам, под влиянием сочинений Льва Николаевича. Как раз по причине переосмысления Веригиным духоборческого учения среди сектантов произошел раскол — часть духоборов не приняли догмы, которые предложил ссыльный вождь в своей «Декларации братской жизни», — об отказе от военной службы, супружеских отношений и мясной пищи.

Надо сказать, что личное знакомство Толстого и его ближайших последователей с лидерами духоборческого движения состоялось еще в декабре 1894 года, а через год Лев Николаевич написал первое письмо Петру Веригину — и их переписка продолжалась почти до смерти писателя.

Но не будем забегать вперед. Итак, гонения на духоборов в самом разгаре. На Кавказ отправляется толстовец Павел Бирюков, человек, близкий семье Льва Николаевича. Результатом поездки стала статья «Гонение на Христиан в России в 1895 г.». Толстой написал к ней предисловие, и после публикации в английской газете «Times» о духоборах узнал весь читающий мир.

То, что стал делать Толстой в защиту духоборов и чему посвятил несколько лет жизни, сейчас назвали бы правозащитной медиа-кампанией. Только вместо петиций на change.org, записей в фейсбуке и сборе пожертвований на Планете, Лев Николаевич писал и передавал письма власть предержащим, подписывал обращения к мировой общественности в зарубежной прессе и уговаривал раскошелиться богатых купцов и фабрикантов.

В 1897 году духоборам удается подать челобитную вдовствующей императрице Марии Федоровне: они просили позволить им переселение в какие-нибудь дальние места, а если это невозможно, то за границу. Ходатайство было уважено лишь частично. Освобождение их от воинской повинности удовлетворено не было. Духоборы могли быть отпущены не все, а за исключением находящихся в призывном возрасте и неисполнивших воинской повинности. При этом им нужно было получить заграничные паспорта, подписаться при выезде о невозвращении впредь в пределы империи, и, конечно, найти средства на дорогу. Духоборы были богаты, но за годы преследований, как писал Толстой, «бо́льшая часть их средств отнята у них судами, штрафами и ушла на прокормление выселенных братьев; обдумать же совместно и решить условия своего переселения, так как их не выпускают из места их жительства и к ним никого не допускают, им нет никакой возможности».

С весны 1898 года Лев Николаевич почти полностью поглощен помощью страждущим братьям-духоборам.

2 апреля Софья Андреевна, жена писателя, пишет: «Л. Н. им (духоборам — прим. К.В.) пишет прошение на имя государя, чтоб их выпустили переселиться за границу, всех — изгнанных, призывных и заключенных духоборов. Все это мне страшно, как бы нас не выслали тоже!» И ее можно понять — один друг Толстого, Владимир Чертков за кампанию в защиту духоборов выслан за границу, а другой, Павел Бирюков — в Курляндскую губернию.

Между тем Толстой ведет бурную — насколько позволяют условия — переписку с самими духоборами и своими соратниками — Владимиром Чертковым, Павлом Бирюковым, Леопольдом Суллержицким (встречается написание фамилии с одним «л»). Переписываться приходилось через третьих лиц, дававших для этой цели свои адреса, так как за всеми, кто пытался оказывать помощь гонимым, пристально следили.

Толстой пытался напечатать свой призыв о сборе средств в русских газетах, но встретил отказы.

Каждый месяц он рассылает письма — причем не под копирку написанные — к купцам, фабрикантам. С августа по ноябрь сохранилось 21 такое письмо.

Супруга упрекала Льва Николаевича в непоследовательности — дескать, деньги отрицает, а просит. Она вообще скептически относилась в зацикленности мужа на помощи духоборам, которых считала «гордыми революционерами». «Я не могу найти в своем сердце сожаление к людям, которые, отказываясь от воинской повинности, этим заставляют на их место итти в солдаты обедневших мужиков, да еще требуют миллиона денег для перевоза их из России», — писала она в дневнике в сентябре 1898 года. А еще через несколько месяцев: «Мои все симпатии на стороне голодных русских и казанских татар, умирающих от цинги, голода, пухнущих и страдающих; им бы надо побольше помощи, а не духоборам, которые сами себе сделали трудной жизнь».

Или такая гневная запись: «…И к чему эти духоборы! Как неестественно. А у самих у нас постоянная забота о семье; им бы, детям нашим, нужен был отец, заботящийся о них, а не искать по всему миру каких-то сектантов».

Скептически настроена была, видимо, не только супруга классика, потому что многие благотворители Толстому не ответили или ответили отказом, в том числе знаменитый Павел Третьяков.

По прикидкам Толстого, для переселения требовалось не менее 300 тысяч рублей. Толстой решил отдать в печать роман «Воскресение» и повесть «Отец Сергий», и гонорар за них употребить на дело переселения духоборов. Помогли американских квакеры, близкие духоборам по убеждениям.

Вариантов земли обетованной для переселенцев было несколько: Америка, штат Техас, китайская Манчжурия, китайский Туркестан (современный Синьцзян), Монголия или остров Кипр. Именно на Кипр отправились первые духоборы-переселенцы в количестве 1100 человек. Жизнь на острове, который нынче стал райским уголком для курортников, не задалась. Через несколько лет истощенных, ослабленных злокачественной лихорадкой духоборов пришлось эвакуировать с Кипра в Канаду, куда уже прибыли их единоверцы.

Идею о переселении духоборов в Канаду выдвинул Петр Кропоткин, он же попросил вести переговоры с канадским правительством своего приятеля, профессора из Торонто Джеймса Мейвора.

Первую большую партию духоборов сопровождал 28-летний толстовец, в будущем театральный режиссер, сподвижник Станиславского, Леопольд Суллержицкий. Он же занимался фрахтовкой кораблей, которые должны были увезти гонимых в светлое будущее. Толстой не случайно попросил именно Суллера — так его называли в узком дружеском кругу — помочь духоборам, он год перед этим отслужил во флоте и о морских путешествиях представление имел.

Следующая партия духоборов на пароходе «Лейк Супериор» отплыла 23 декабря по ст. ст., ее сопровождал сын Толстого Сергей, а третью — Владимир Бонч-Бруевич, активный сотрудник газеты «Искра» и знакомец Ленина — в 1909 году он опубликует собранные им в Канаде псалмы духоборов («Животная книга духоборцев»). Только после ее издания исследователи получили возможность заняться изучением духоборческого вероисповедания по первоисточнику, ранее это было затруднительно из-за отсутствия у духоборов письменной традиции.

Удивительно интересные и подробные воспоминания оставил об этой почти ветхозаветного трагизма и напряжения истории ее участник Суллержицкий. Он рассказывает, что в Батуме духоборы жили в здании неработающего керосинового завода, любезно предоставленного его владельцем.

Вскоре после приезда духоборов погода испортилась: день и ночь лил дождь, очень трудно было варить пищу, двор наполнился жидкой слякотью, и, вынужденные сидеть в амбарах без движения, люди мерзли, в особенности дети. Надо сказать, что грудных и совсем маленьких детей в партии не было, потому что в ожидании эмиграции прошло почти три с половиной года и все это время супружеский секс был под запретом — «так было решено всем обществом». Однако одна женщина все-таки родила в Батуме, чем и она, и ее муж были крайне сконфужены и чувствовали себя виноватыми перед братьями и сестрами.

Люди кашляли, жаловались на лихорадку, появились проявления дизентерии. Позвали городского врача, который нашел очень много больных. Доктор прописывал им лекарства, а Суллержицкий с помощником их раздавали. В течение семи дней умерло трое детей.

Для постройки нар на пароходе был куплен лес, духоборы перетаскивали его на себе к тому месту, где должен встать корабль. Несколько дней ушло на устройство спальных мест.

Сутки ушли на погрузку багажа — шестьдесят духоборов посменно работали в нижних трюмах, раскладывая подаваемый им туда лебедками багаж так, чтобы при качке тюки не перекатывались и не побились. Сверху все было заложено мешками с мукой. В это время плотники достраивали нары.

Погрузка пассажиров с их многочисленными пожитками, с излишками которых их тяжело было уговорить расстаться, стала целым квестом для Суллержицкого и его помощников. «Темные фигуры людей в полумраке, в невозможной тесноте суетились, шумели, толкали друг друга, споря о том, какие нары принадлежат орловским, какие тамбовским. Но так как разобраться в сложном плане парохода они не могли, то и толпились со своими тюками, загромождая все входы и выходы. Никто не устраивался на нарах, и нельзя было понять, сколько места займут они, расположившись как следует. Только дети сидели возле неразвязанных постелей и широко раскрытыми глазами глядели на все происходящее кругом их».

С утра, в день отплытия, духоборов выгнали с парохода на набережную.

Перед посадкой нужно было предъявить полицмейстеру проходное свидетельство. Тот отыскивал соответствующий заграничный паспорт, сверял записанных туда членов семьи с реальным ее составом, и пропускал на пароход. Заграничные паспорта так и остались у чиновников, ведь духоборы уезжали под условием никогда больше на родину не возвращаться. При входе на пароход стояли два судовых врача и осматривали каждого входящего. Одну семью решено было оставить на берегу, так как их ребенок недавно переболел скарлатиной. Горе было страшное — несмотря на то, что следующий корабль должен был вскоре забрать и их.

94 молодых духоборов были отобраны в корабельную команду: одни стали водоношами, другие дежурили у кранов с пресной водой, третьи отвечали за фонари. Были еще кашевары, хлебопеки и собственно матросы.

В пути не обошлось без приключений — больше восьми дней пароход трепал шторм в Атлантическом океане, и несчастий — маленький мальчик по имени Владимир умер от страшной болезни, которую тогда называли водяным раком. Это была нома — гангренозное заболевание, ведущее к разрушению тканей лица. Тогда она была неизлечима. Ребенка пришлось хоронить в море, зашив в брезент.

В воспоминаниях Суллержицкого много интересных наблюдений о нравах и быте духоборов, в общении с которыми он провел столько времени. Например, он рассказывает, что у них «не принято, чтобы дети называли родителей „папой“ или „мамой“. Большей частью отца зовут по имени, иногда „старичком“. Мать же всегда называют „няней“».

А вот что о нравах и обычаях духоборов пишет современный историк Светлана Иникова: «И в семье, и в духоборческой общине отношение к женщине было более уважительным и почтительным, нежели у православных. (…) Примечательно, что духоборцы, не снимавшие шапок даже перед высоким начальством, снимали их при встрече со своими женщинами. (…) Брак не рассматривался у духоборцев как таинство. Он считался союзом двух любящих друг друга людей, живущих по Божьим законам. Любовь и только любовь делала этот союз законным. (…) Несмотря на контроль старших, бывали случаи, когда девушка теряла невинность до того, как ее просватают. Духоборческое общество было весьма снисходительно к ней: вся вина ложилась на парня. Он должен был взять девушку в жены, а в случае отказа мог быть изгнан из общины. (…) В семье от женщины требовалась покорность, но оскорбления, рукоприкладство мужа были явлениями редкими. (…) Женщина у духоборцев имела право жаловаться на мужа уважаемым „старичкам“ и требовать развода. Разведенные женщины не считались опозоренными и могли еще раз попытать семейного счастья».

В Галифаксе «Гурон» прошел карантинные и таможенные формальности, и отправился в порт Сент-Джон, в заливе Фанди. Там переселенцев ждали пять поездов, в которых духоборы отправились в город Виннипег провинции Манитоба, расположенной в Центральной Канаде, и близлежащий город Коуэн.

Перезимовав, духоборы двинулись на земельные участки, выделенные для них канадским правительством, — целинные земли степной провинции Саскачеван. Но история с адаптацией духоборов в приютившей их стране — это отдельная эпопея, достойная особого рассказа, как и история разочарования в духоборчестве последователей Толстого, воспринимавших духоборов как носителей истинного христианства в народной среде.

Иллюстрация: Духоборы сжигают оружие в 1895 году. Рисунок Исмета Коюнджу/geo.ru

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: