Ахилла

Отрывок из книги, вышедшей под редакцией Николая Зернова, «На переломе. Три поколения одной московской семьи». Автор — Н. Зернов.

***

В начале 1920-го года произошло событие, сильно повлиявшее на нашу религиозную жизнь. В нашем доме поселился священник необычайных духовных дарований. Это был отец Николай Колчицкий (17 апр. 1890 — 11 янв. 1961).

Попал он к нам случайно, со своей семьей он был эвакуирован из Харькова и искал пристанища. Он зашел к нам, наша мать была готова с радостью их принять, но предупредила его, что ее дочь серьезно заболела, и есть опасность, что у нее черная оспа, от которой на днях умерла одна наша знакомая. Отец Николай не только не побоялся возможной заразы, но по приезде отслужил молебен и дал моей сестре приложиться к его кресту. На другое утро у нее была нормальная температура.

(..) Он окончил Московскую духовную академию и был учеником о. Павла Флоренского (1882-1943), одного из самых выдающихся богословов нашей церкви. В Харькове о. Николай сразу снискал большую любовь своих прихожан. Когда падение города стало неминуемо, его увезли почти силой. В ночь отъезда он служил всенощное бдение, длившееся до утра, при переполненной церкви. Ему сказали, что его семья уже в вагоне отходящего поезда, и таким образом, окончив служение, он был принужден покинуть город.

Впоследствии Колчицкий играл большую роль в московской патриархии, будучи настоятелем Елоховского собора в Москве, после второй мировой войны.

С первого момента нашего знакомства, его выдающаяся личность произвела на нас глубокое впечатление, но полностью мы его могли оценить только, когда он отслужил всенощную по приглашению настоятеля Пантелеймоновской церкви. Все мы тогда поняли, что в нашу жизнь вошел человек, доселе нам неизвестной духовности. Его прекрасный голос, сила его молитвы, даже его особая крестообразная манера каждения с низкими поклонами захватила нас. Вся церковь была тоже под впечатлением его служения.

Отец Николай согласился возглавить наш кружок. Он начал толковать нам Евангелие от Марка, раскрывая догматическое значение каждого стиха. Мы были вдохновлены ясной глубиной его мысли. Он привлек многих новых членов, среди них было несколько девушек казачек, настоящих подвижниц, подруг моей младшей сестры. Наше число возросло до 30 человек.

Через некоторое время о. Николай получил разрешение служить в маленькой единоверческой церкви, которая пустовала из-за отсутствия священника. Он пригласил наш юношеский кружок помочь ему. Мы с радостью согласились.

Первая служба была 2 февраля, на Сретенье. Кроме членов нашего кружка, в церкви почти никого не было. Наши девицы вычистили и убрали храм. Они же составили хор. Мне о. Николай поручил читать на клиросе. Я никогда раньше не принимал участия в богослужении и с трудом разбирался в славянском тексте псалмов и тропарей. Наша неопытность всецело покрывалась литургическими дарами о. Николая, его властными музыкальными возгласами, его проникновенной молитвой и блестящими проповедями. Он начал регулярно служить в этой заброшенной церкви, и она вскоре была переполнена молящимися. Церковный народ, так же как и мы, быстро и безошибочно признал исключительное пастырское призвание о. Николая.

Наша религиозная жизнь, столь ярко загоревшаяся под его влиянием, еще резче оттенила ту пропасть, которая разверзалась под нашими ногами.

…Отец Николай отслужил нам напутственный молебен св. Серафиму и Николаю Чудотворцу. Слушая его молитвы и обещание всегда помнить о нас, я горько плакал, прощаясь со всем, что составляло основу нашей жизни: Россией, церковью, родными и друзьями нашей молодости.

Примечание:

Нам пришлось еще раз встретиться с отцом Николаем, но при совсем иных обстоятельствах. В начале июня 1945 года он приехал делегатом от Московской Патриархии в Лондон вместе с митрополитом Николаем Крутицким (Ярушевичем) (1892-1961). Моя младшая сестра и я с женой жили тогда в Англии. Мы с глубоким волнением и не без труда добились свидания с ним, надеясь услыхать от него, что происходит внутри церкви в России, о которой шли столь противоречивые слухи.

Наше свидание произошло в отеле, где остановились делегаты. Внешне отец Николай мало изменился за эти 25 лет, но внутренно, нам показалось, что это был другой человек. У него было холодное непроницаемое лицо, огонь, когда-то так ярко горевший в нем или погас, или ушел глубоко внутрь.

Он ни одним словом не обмолвился с нами о том, что он пережил за истекшие четверть века, да и нас он мало расспрашивал. Было ясно, что он не мог или не хотел восстановить те отношения, которые были у нас с ним в Ессентуках.

Нам не дано знать все то, что пережили те иерархи, которые взяли на себя руководство русской церковью в тяжкие годы ее испытаний. Но то, что отцу Николаю пришлось много вынести, было отчетливо запечатлено на всей его сильной и талантливой личности.

***

Глава «Протопресвитер Николай Колчицкий» из книги «Русь уходящая: Рассказы митрополита Питирима (Нечаева)»:

Николая Федоровича Колчицкого — несмотря на противоречивые о нем суждения — я вспоминаю с теплым чувством и с благодарностью. Это был выдающийся литург нашего времени. Судьба свела меня и с ним, и с его современниками, которые помнили его еще студентом Московской Духовной Академии. Он приехал учиться в Сергиев Посад, будучи уже женатым священником, что было и очень трудно, и необычно — это был большой подвиг. В 40-е годы он уже в сане протопресвитера был настоятелем Патриаршего Собора.

Личностью он был сложной и незаурядной, отзывы о нем самые разные. У него был очень тяжелый характер и, кроме того, по должности он был под строгим контролем НКВД. Но при этом он прикрывал многих бездомных священников, вернувшихся из лагерей и ссылок, пристраивал их и еще умудрялся платить им деньги. В штате патриаршего собора было всего два человека: протопресвитер и протодьякон, но ежедневно с ним сослужило несколько священников, а в родительские субботы их бывало до двадцати. Так все они, не имея регистрации, имели возможность стоять перед престолом и причащаться. И когда их в своем кругу спрашивали, платит ли он им что-то, отвечали: «Не обижает». И это притом, что существовала фининспекция и контроль был просто страшный, надо было отчитываться буквально за все. Подзовут священника: «Это что у вас на руке?» — «Четки». — «А сколько они стоят?» — «Пятьдесят копеек». — «А это что?» — «Ряса». — «А она сколько стоит?» — И так далее, и на все надо было дать ответ. А он умел обойти этот надзор — возможно, именно благодаря своим контактам.

Во всем же, что касается церковного служения, он был не просто безупречен, но мог служить примером. Священники, служившие с ним, говорили, что человек он страшный, но что перед престолом он совершенно переплавляется. У него был прекрасный голос, служил он истово, подолгу, вечером — так часов до двенадцати. Всегда читал массу записок, — ему их давали целую гору, а просфоры подносили в большом деревянном корыте. В родительские субботы, — а эти службы он особенно любил, — священники вынимали частицы всю ночь.

В те времена говорили, что в Москве два Николая: Колчицкий и Крутицкий. Между ними было что—то вроде соперничества. В отличие от митрополита Николая (Ярушевича), бюрократом Колчицкий был плохим, бумажная работа была ему скучна. В то же время он говорил: «Когда „Дедушка“ умер, пришел к нему Карпов и все бумаги забрал. А у меня ничего и нет, я все уже сдал». И показывал пустой ящик.

Парадокс был в том, что формально Колчицкий не был настоятелем Богоявленского собора. До него эту должность занимал о. Николай Богословский, потом его арестовали, и не было известно, жив он или нет. Тогда прихожане, посовещавшись, подали на имя Патриарха Сергия прошение о назначении Колчицкого, но тот так и не подписал его, и хотя все считали Колчицкого настоятелем, указа о его назначении не было. Это была тайна, которую хранили два-три человека. Этот факт знаменателен, поскольку Колчицкому ничего не стоило сделать себе и десяток указов.

У него был сильнейший диабет. Бывало, Патриарх участливо спрашивал его: «Ну, как самочувствие? Как сахар?» Он на это отвечал: «С сахаром мне нельзя, я все больше с вареньем». Тогда не очень знали, что это за болезнь. Выглядел он иногда ужасно: под глазами у него были желто-зеленые круги.

Ездил он всегда на маленьком 401-м «Москвиче», хотя у него были и ЗИМ, и «Победа». Он был очень тучен, и удивительно было, как он помещается в этой машинке — притом, что у него там лежала еще и подушка. Шутили, что у «Москвича» откидывается крыша, и его туда загружают подъемным краном, а потом крышу захлопывают.

Бывало, вечером из Патриархии после приема, тяжелого дня приезжает он на Елоховку, в Патриарший собор. Входит в алтарь. У него желто-зеленый цвет лица, тяжелая одышка… Посмотрев по сторонам, говорит с раздражением: «Зина! Не тот ковер постелила!.. Маня! Не туда подсвечник поставила!» — Все прячутся по углам. Он подходит к престолу, грузно опускается на одно колено, потом на оба, проходит в свой уголочек за шкафом, в котором ему и повернуться негде (а никаких других помещений у Церкви тогда не было), снимает с себя рясу, — дальше мы уже не знаем, потому что видим только рукав рясы и больше ничего; выходит оттуда в белом подряснике, тяжело дышит, идет на свое настоятельское место, из шкапчика вынимает один пузырек, потом — другой, что-то глотает (мы еще стоим по углам — на всякий случай), потом начинает читать молитвы. Кстати, его однокурсники по Академии вспоминали, что вечернюю студенческую молитву так, как он, не читал никто. И вот постепенно, минута за минутой, мы видим, как меняется цвет его лица, как его замечания становятся мягкими. И когда он выходит и своим великолепным голосом возглашает: «Слава Святей Единосущней и Животворящей Троице…» — это уже совершенно другой человек. После этого он уже мог служить три с половиной или четыре часа, потом еще минут 45 говорил проповедь и уезжал из собора около полуночи, чтобы успеть выпить чашку чая перед завтрашней литургией.

У Колчицкого было трое детей: дочь Галина и два сына: Галик (такое редкое имя) и Сергей. Галик был артистом Художественного театра. Как-то раз вызвали его к начальству и стали допрашивать: «Вы артист, член партии, но правда ли, что у вас отец священник?» Он отвечает: «Да, действительно, отец — настоятель патриаршего собора. У него своя семья, у меня — своя. Мы живем независимо друг от друга». — «А как же вы праздники празднуете?» — «У меня праздники гражданские: Седьмое ноября, Первое мая, — а у отца религиозные: Рождество, Пасха; мы празднуем у себя, они — у себя». — «А Новый год вы вместе отмечаете?» — «Нет, — говорит, — я — у себя дома, а отец — в Кремле». А это как раз было время, когда в Патриархию стали присылать приглашения на праздники. Больше к нему с вопросами не приставали.

Вообще же на Новый год Колчицкий служил молебен — часов в 8 вечера. Потом бывала проповедь, беседа, чем-то еще он занимал время до полуночи, а ночью служил обедню. Кроме него так больше никто не делал. Но когда его приглашали в Кремль, отказаться он не мог.

Невестка Колчицкого, Лидия Константиновна, жена младшего сына Сергея, была бессменным секретарем четырех патриархов — последовательно. Девичья фамилия ее — Попандопуло. В патриархии, бывало, скажут: «Позовите Лиду!» Кто-нибудь передает: «Скажите Попандопуло, чтобы сюда притопало».

Патриарх очень ценил ее. «Ах, Лидочка, как жалко, что ты не мальчик, — говорил он, — всюду бы вместе ездили!» По тем временам, взять с собой в поездку женщину было нарушением правил этикета. Это теперь все можно.

Лида была красивой девушкой, и все иподьяконы считали для себя за честь проводить ее домой после службы. Но все было строго: даже руку никто ей не осмеливался пожать. Довел домой, поклонился — и все. Тогда дух рыцарства был особенно силен, и мы все считали себя Лидочкиными рыцарями.

Ее брак с Сергеем был недолог, — они довольно быстро расстались, что нас тогда всех удивило, хотя ясно было, что так и случится.

Я знал ее 56 лет. Она умерла 13 ноября 2001 г. Ее мать, Александра Порфирьевна Сергиенко, секретарь патриарха Сергия, была похоронена на Даниловском кладбище. Согласно воле Лидии Константиновны, прах матери перезахоронили в Переделкине, где должны были похоронить и ее саму. При перезахоронении обнаружилось, что после пятидесяти лет скелет почти не тронут тлением.

Колчицкий, как я уже говорил, был тяжел в отношениях с людьми, и если кого не любил — то действительно не любил. Но жить давал. Так, например, когда архимандрит Сергий (Савельев), — эдакий московский Савонарола-обличитель, — стал клеймить его прямо с амвона в проповедях, и ему об этом доложили, он только пожал плечами: «Что же сделать?» Сергия переводили из храма в храм — он служил в храме Покрова на Лыщиковой горе, потом в храме Преображения в Богородском, потом, наконец, в храме Покрова в Медведкове, — но никаких более радикальных мер Колчицкий не допускал.

Помню, в тот день, когда меня рукоположили в дьякона, Колчицкий подвозил меня на машине. И дорóгой говорил, не вопросительно, а утвердительно: «Да, о. Константин. Вы у нас теперь дьякон. Ходить будете в гражданском и стричься будете». — «Ну, по обстоятельствам!» — ответил я. Он знал, что я духовный сын о. Александра Воскресенского, и опасался, не проявится ли во мне «дурная наследственность» — всегда ходить в рясе. Я действительно, одевался по обстоятельствам. Долгое время стригся, а потом, когда уже был инспектором в Лавре, как-то случилось, что полгода не мог выбраться к парикмахеру. С тех пор и стал носить длинные волосы.

Я был одним из последних, кто посетил Колчицкого незадолго до кончины. Тогда, в 1961 г., я полгода исполнял обязанности настоятеля Патриаршего собора. Патриарх, уезжая, поручил мне эту должность, и сказал, что указ о моем назначении лежит в столе. Но мне этого указа так никто и не показал; настоятельство мое продолжалось с июля по ноябрь, а потом уже на постоянную должность был назначен митрополит Пимен. А тогда я ездил к Колчицкому на дачу советоваться по всем вопросам. Он был парализован, но наступила некоторая ремиссия и, когда я приехал к нему перед Преображением, он мне с грустью говорил: «Впереди праздник, я приеду. Кадить я смогу левой рукой (правая у него не действовала), но вот держать свечу в правой руке я не смогу…»

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: