Ахилла

Эта статья написана несколько лет назад. По просьбе друзей повторяю ее с сокращениями. Приглашаем наших читателей присылать в редакцию «Ахиллы» свои рецензии на интересные, умные, глубокие фильмы и книги.

***

Честно говоря, о существовании фильма «Матрица» я узнал только благодаря отцу Андрею Кураеву. Вернее, благодаря его статье: «Фильм «Матрица» как повод для разговора о религиозной философии». Всем известно, что отец Андрей вряд ли будет затрагивать неинтересную тему, поэтому и я решил посмотреть этот фильм. После просмотра я ещё раз перечитал вышеназванную работу, и у меня возникло желание немного откорректировать её. Не раскритиковать, а именно внести некоторые добавления, поговорить о том, что отец диакон опустил.

К сожалению, в данной статье наш знаменитый богослов чересчур «перегрузил» читателя своей эрудицией и целыми водопадами цитат и ссылок. Сквозь них неискушенному читателю непросто добраться до анализа самого фильма, так как «Матрица» для отца Андрея оказалась лишь поводом к размышлению «о своём».

Мне захотелось ещё раз поговорить именно о фильме, его героях и смыслах. При этом я постараюсь видеть перед собой в качестве читателя обычного молодого человека, студента (не богословского факультета), который интересуется «умными» проблемами, но пока слабо разбирается в библейских аналогиях и христианской догматике.

Итак, вкратце мысли отца Андрея о «Матрице» (цитаты из его работы выделены курсивом):

Но начинается всё – с бунта.

Нет, начинается всё с «великого прорыва», обернувшегося великим поражением: люди придумали искусственный интеллект, тем самым подписав себе смертный приговор. Смит с издёвкой говорит Морфеусу: «Цивилизация людей закончилась, когда машины стали думать вместо них. Люди – это динозавры».

Это глобальная проблема современного человечества: лень как двигатель прогресса. Люди всё больше и больше стремятся переложить свои человеческие функции (думать, двигаться, решать) на машины. Это проявляется во всём – таблица умножения, к примеру, давно стала непосильным бременем для мозга: даже однозначные числа многие складывают или умножают на калькуляторе. В каждом компьютерном текстовом редакторе есть программы проверки орфографии – и что? Тексты в Интернете тошно читать из-за обилия ошибок. Люди совсем забыли, что живёт только то, что используется и развивается, а то, чем не «шевелят» — отмирает. Мозг человека постепенно становится атавизмом.

Начавшаяся война с машинами привела к катастрофе: люди как всегда попытались решить проблему, создав себе сотню ещё худших – они устроили вечную тьму на планете, чтобы лишить машины солнечной энергии. За что же винить машины, если в попытке выжить те стали использовать людей в качестве батареек? Это сразу надо понять (Нео постигал эту мысль большую часть фильма): машины – не злые и не добрые, они просто есть. Как и люди, они стремятся выжить, поэтому используют для этого все возможные средства (тем более, что им недоступны угрызения совести). Матрица – это их среда обитания. Можно ли винить тигра за то, что он съел не только антилопу, но и зазевавшегося туриста? 

То, что бунт в «Матрице» носит религиозный характер, видно уже из названия сообщества восставших.

Эта мысль отца диакона нуждается в пояснении. Да, в какой-то степени бунт носит религиозный характер (а в какой-то — нет). Но название города – Зион – тут ни при чем. Кстати, я думаю, что все эти «имена» с отсылкой к Библии – серьёзная неудача создателей фильма. Ни к чему все эти «Зионы», «Тринити–Троицы», «Навуходоносоры» и «Логосы» («Логос» — корабль, на котором Нео и Тринити летят спасать Зион). Это «имяславие» только затемняет интерпретацию. Так же, как и слишком очевидные (и поэтому недостоверные) «евангельские» ссылки, которые увидел Кураев, — «распятие» Нео перед Матрицей и слово «свершилось».

Да, в Зионе есть храм (отец Андрей, кстати, почему-то его «не заметил»). Но кому «молятся» зионцы? Себе. Бог Зиона – это сам Зион, его свобода и выживание. (Недаром «молитва» зионцев плавно переходит в африканские танцы с намёком на любовную оргию). Но зионцы – не атеисты. Они, скорее всего, просто не доросли ещё до обращения к Богу, до веры. (В чём-то они сильно похожи на древних евреев, которые то забудут своего Бога, то вспомнят в тот момент, когда совсем невмоготу становится от рабства у жестоких врагов.)

Но источник бунта действительно религиозен. И связан он с пророчеством Пифии: был человек со способностью изменять всё вокруг, подстраивать Матрицу под себя, он спас первых людей и открыл им правду. По пророчеству Пифии, он воскреснет и освободит людей от Матрицы. И есть человек, который верит в явление мессии и ищет его. Этот человек – Морфеус.

Странно, но отец Андрей ни словом не упомянул Морфеуса, а ведь он – важнейший персонаж фильма, помогающий увидеть ответы на многие вопросы.

Морфеус – главный верующий. Его вера практически непоколебима, только она помогла ему жить и действовать. Он – неформальный вождь всех бунтарей, своеобразный Моисей, ведущий зионцев к спасению. Морфеус поверил пророчеству Пифии, что он найдёт мессию, и этот мессия – Нео. Он так твёрдо верит, что ставит знак равенства своей веры со знанием: «Мне незачем надеяться – я знаю». Даже когда Смит всадил в живот Нео десяток пуль, и жизнь, казалось бы, ушла из Нео – Морфеус упрямо говорит: «Не верю!» За несколько минут до неизбежного падения Зиона командор повстанцев скептически кивает на Морфеуса: «Он у нас единственный, кто верит в чудеса».

Когда Морфеус говорит «судьба», то подразумевает провидение: он верит в Высший смысл происходящего, он видит не случайности и не карму — он видит цель.

Но Морфеус не только верит в Нео, он ещё верит в свободу и борьбу за эту свободу. Он ценит свободу во всех и никогда не заставляет кого-либо делать что-нибудь против своей воли. Он не хочет властвовать, не хочет победы любой ценой – победа ценна желанием освобождения. В начале первой серии Тринити говорит Нео о Морфеусе: «Он тебя ищет и скоро найдёт, если захочешь». Морфеусу не нужен мессия по специальности, ему нужен мессия по призванию. Он говорит Нео, что они встретились потому, что сам Нео мучается от мысли, что мир не в порядке. Морфеус даёт Нео две таблетки на выбор и предлагает «лишь узнать правду – больше ничего». Все выводы Нео должен сделать сам.

«Пора освободить твой разум. Я могу лишь указать дверь – но ты сам должен войти». Последнюю фразу Морфеус повторяет не раз. Нужно не только верить – нужно действовать во имя этой веры: «Знать путь и пройти его – не одно и то же». Поэтому не могу согласиться со следующей мыслью отца Андрея:

По первой серии «Матрицы» проходит идея тотального обмана. Весь мир, в котором жил Нео, придуман от начала до конца. И весь он должен быть разрушен. В этом смысле первая серия “Матрицы” несёт в себе скорее буддистские мотивы, нежели христианские. А также ещё гностические.

Нет в первой серии буддистских или гностических мотивов – есть искушение буддизмом, а это совсем не одно и то же. Морфеус всем своим существованием противоречит буддизму. Он сам подначивает Нео в программе-симуляторе: «А что есть реальность? Как её определить?» Но Морфеус уже определил для себя – что есть реальность. Реальность есть бунт против Матрицы во имя жизни без рабства. Это не мироразрушение и мироотрицание – это освобождение от сладкого обмана. Матрица – не мир, а тень, накинутая на мир; она – извращение мира. Освободиться от Матрицы – значит, вернуть мир человеку. Это совсем не буддизм и не гностицизм. Если это не вполне христианские мотивы, то уж гуманистические (в хорошем понимании – человеколюбивые) – точно.

Но многие освобождённые от Матрицы (как предатель Сайфер) не хотят такой свободы, они предпочтут сладкие грёзы суровой правде. Морфеус это прекрасно понимает: пока люди – часть системы, они – враги бунтовщиков, и будут драться за Матрицу. Яд сновидений настолько сильно пропитывает мозг и душу подключённых к Матрице, что бунтовщики стараются не освобождать разум взрослых рабов, ибо те не выдерживают бремени свободы.

И совсем отменяет всякие намёки на буддизм окончание первой серии: победа любви. Тринити шепчет уже умершему Нео: «Ты не умрёшь – ведь я тебя люблю…» Любовь воскрешает Нео и даёт ему новые силы. Первый фильм заканчивается словами Нео: «Что будет дальше – решать нам!»

Но искушение буддизмом проходит через весь фильм. Главного буддийского искусителя зовут Смит.

Вот что говорит о нём отец Андрей Кураев:

Итак, в конце первой серии Нео проигрывает поединок агенту Смиту. Нео лежит в беспомощном состоянии, агент Смит погружает в него свою руку и начинается мутация Нео в нового Смита. Однако Нео оказывается Избранным. Он находит в себе силы прервать интервенцию, возвращается в свое состояние, сбрасывает вирус Смита и сам погружается в своего врага (своего рода компьютерное «сошествие во ад»). В итоге Смит заражается вирусом Нео. А вирус Нео — это жажда свободы. Так Нео даровал Смиту свободу от Матрицы, сам того не зная и не желая.

Агент Смит, зараженный свободолюбием Нео, перестает быть послушным агентом Матрицы. Теперь – и он бунтарь.

Чуть уточним: Смит никогда до конца не был полноценным агентом Матрицы. Смит – это компьютерный «сатана». Ещё до «заражения» вирусом свободолюбия от Нео он носил предпосылки бунта в самом себе. Он говорит Морфеусу наедине, отослав других агентов и сняв с уха проводок, соединяющий его с системой (ибо он произносит крамольные вещи): «Я ненавижу этот зоопарк, этот город, эту реальность, называйте это как хотите. Я хочу уничтожить Зион, чтобы вырваться из вашего мира». А агенты для того и созданы, чтобы контролировать в первую очередь людей. Смит понимает, что уничтожение всех людей не входит в планы Матрицы (система не ненавидит людей, а лишь использует), а значит, Смит пытается самовольничать, но у него пока нет достаточных сил, чтобы открыто противостоять Матрице. Как сатане, ему нужна армия бесов – клонированных смитов (недаром у него такая фамилия — «кузнец», который собирается выковать, наштамповать себе подобных). Получив от Нео «волю к власти», он тоже сделал свой выбор — взбунтовался открыто.

Но Смит – не просто Смит. Он – антипод Нео, его тёмная сторона. Противостояние Смита и Нео – это война за единство противоположностей, вопрос лишь – кто будет главой этого единства? По сути, братья Вачовски повторяют сюжетную линию известного романа Урсулы Ле Гуин «Волшебник Земноморья». (В этом романе волшебник Гед выпустил из тьмы Тень, он смог победить её тогда, когда понял, что Тень является тёмной стороной его собственной души.)

У Смита также есть некоторое право на бунт против Матрицы: его «мамочка» — Пифия. Пифия сознательно разрушала стройные уравнения Архитектора Матрицы, внося элемент свободы и непредсказуемости в систему. Этой свободой она заразила Нео, тот – Смита. В итоге Смит поднял бунт «во имя свое». И Пифия не смогла защититься от него, стала еще одним смитом.

Отец Андрей в связи со Смитом упоминает ещё одного важнейшего героя фильма – Пифию.

Пифия — «мамочка» в представлении циника Смита, но он для неё – «выродок». Мне кажется, Пифия и Архитектор – не просто создатели Матрицы, они, если допустимо так выразиться, философские воплощения атрибутов Божества: свобода с одной стороны, и порядок, гармония, целесообразность – с другой. Пифия не просто разрушает уравнения архитектора, она вносит в систему мироздания (а Матрицу можно рассматривать как некий аналог космоса, схему законов бытия) человеческий смысл. (Конечно, при желании можно увидеть и дуалистическую картину бытия: Архитектор – некий злой демиург, а Пифия – доброе божество, но мне такая конструкция видится чересчур натянутой, так как она не вписывается в контекст фильма.)

Ведь проблема «Пифии и Архитектора» — извечная проблема человеческих претензий к Богу. Виновата ли Пифия в том, что Смит таков? Виноват ли Бог в существовании сатаны?

Так же и Архитектор: виноват ли он в своём стремлении к красоте и гармонии? Виноваты ли божественные законы в наших грехах и страданиях?

Создатели фильма предлагают задуматься зрителям над этими вечными вопросами, но они не берут на себя роль пророков и поэтому не отвечают на них. В этом суть фильма – в девизе древнегреческих философов, написанном над дверью кухни Пифии: «Познай себя».

Пифия не «заражает» Нео свободой – он носит источник свободы в себе. Она лишь постоянно напоминает ему об этом: «Разве ты выбирать пришёл ко мне? Ты ведь уже сделал свой выбор». И разочарованному Морфеусу (из-за неисполненного пророчества) она говорит: «Ты сам выносишь приговор – верить мне или нет».

Пифия помогает людям потому, что тоже хочет окончания войны. Она говорит Нео важнейшие слова: «Мы лишь сплотившись, доживём».

Во второй серии все персонажи убеждают Нео в том, что он – не свободен, что от него, по большому счёту, ничего не зависит. Выбор сделан. Жребий брошен. Программа запущена. Нео же настаивает на своей свободе.

И тут не могу полностью согласиться: как раз Пифия и убеждает постоянно Нео, что всё зависит только от него. Все ответы и решения – внутри него. Всегда есть выбор – в этом суть свободы человека, в этом – задача человека: сделать правильный выбор и действовать.

Конечно, несколько шокирует то, что Нео заключает договор с Матрицей (о совместных действиях против бывшего агента Смита). У Матрицы есть определенное право властвовать над людьми: люди первыми начали войну против машин. Раз один из двух создателей Матрицы заодно со Смитом и против Нео, то и Нео должен опереться на силы, большие, чем собственные. И он входит в союз с Архитектором Матрицы.

Очень важно ответить на вопрос: почему же Пифия сдалась Смиту? Этот вопрос мучает до бешенства самого Смита, он боится подвоха и силы Пифии.

Мне думается, дело тут вот в чём (хотя моё мнение может и не совпадать с мыслью создателей фильма): Пифия выполнила свою миссию, она помогла Нео поверить в себя, Нео даже приобрёл способность Пифии к предвидению. А сдавшись Смиту, она дала понять Нео, что должен сделать он: противопоставить резонансу свободы Смита-Пифии союз гармонии Нео-Архитектора. Свобода извратилась в свою тёмную противоположность – своеволие, поэтому рабство порядку надо преобразить в силу гармоничного нравственного императива – «я должен!». Пифия, по сути, решала для себя ту же проблему, что и Нео: соединившись с тьмой, победить её изнутри.

Пифия, влившись в Смита, сыграла роль некой бомбы с часовым механизмом: когда первый Смит «клонировал» Пифию, то новый Смит-Пифия приобрёл небывалое могущество и стал главным среди смитов. Именно этот новый супер-Смит участвовал в последней схватке с Нео-Архитектором. Но в то время, когда победа Смита казалась окончательной – что-то в нём надломилось, и он, сам того не желая, повторяет слова Пифии (пророчествует, как некогда непроизвольно пророчествовал Каиафа о Христе): «Всё что имеет начало – имеет и конец». Это лишило его сатанинской самоуверенности, он испугался своих слов, ибо они были не его (как бесы, сами того не желая, исповедовали Христа). Он не может понять: почему, невзирая ни на что, Нео всё равно встаёт и продолжает борьбу, почему он не хочет верить в бессмысленность мира, в иллюзорность любви и свободы (тут Смит сходится с Архитектором во мнениях)? А избитый Нео, услышав из уст испуганного Смита слова Пифии, встрепенулся и понял, что время конца пришло. Пифийская сила оставила Смита, потому что Пифия всегда оставалась на стороне Нео, она как Штирлиц в тылу врага рисковала собой, чтобы спасти Нео и людей. И Архитектор упрекает потом Пифию за то, что она «ввязалась в опасную игру».

Пифия верила в победу Нео, именно этими словами заканчивается фильм: «Я просто верила в это, верила я в это!»

Итак, осталось обратиться к главному герою фильма – Нео. Нео – герой поневоле, он – маленький человек, который волей судьбы (или Промысла?) стал центром и связующим звеном между враждующими мирами, стал Избранным. Вслед за хоббитом Фродо, Нео идёт к своей Роковой горе, чтобы вернуть в мир гармонию.

Весь фильм Нео искушается с одной стороны буддизмом, с другой – мессианством (даже его фамилия с намёком: Андерсон – «сын человеческий»). Морфеус, многие зионцы считают его мессией, но Пифия сначала отрицает его избранничество, а Архитектор подтверждает, но при этом в индуистском смысле: избранность – его карма, он должен лишь выполнить предначертанное ему Матрицей. Нео мучается, ищет ответ: кто же я, в чём моё предназначение? И находит этот ответ – в любви.

Пифия вновь, чуть лукавя, искушает Нео выбором между целесообразностью и любовью: Морфеус может погибнуть, чтобы жил Нео-Избранный и спас Зион, или Нео может попытаться спасти Морфеуса, и тогда есть возможность потерять и Нео, и Зион.

Тем же выбором, но уже без любви к Нео, искушает его и Архитектор: Нео – аномалия, нерешённое уравнение Архитектора, которое тот стремится привести к нужному ответу. Архитектор предлагает смириться с ролью Избранного и перезагрузить систему, отобрав при этом 23 человека из Матрицы, чтобы начать новый виток истории или же попытаться спасти свою любимую от гибели, подставив под угрозу уничтожения всё человечество. И Нео опять, как и в случае с Морфеусом, выбирает ближнего, любовь к Тринити, а не теоретическую пользу и целесообразность. Отличие Нео от пяти его предшественников – он любит не абстрактно, а конкретно.

Архитектор, видя выбор Нео, скептически восклицает: «Любовь – квинтэссенция человеческих иллюзий! Живительный источник вашей великой силы и великой слабости». Он не верит ни в любовь, ни в свободу — как сказала Пифия: «Архитектор не может предвидеть последствий самого существования выбора, он только хочет сбалансировать уравнения».

Но Нео делает правильный выбор (как делают его постоянно и Тринити, и Морфеус): он готов пожертвовать собой ради любви, и это самопожертвование изменяет любую судьбу, ломает любую карму. Воскрешая Тринити, Нео шепчет ей: «Я не дам тебе умереть, ведь я люблю тебя больше жизни».

Мне думается, эта главная христианская идея фильма (есть эта идея и во «Властелине колец», и в «Гарри Поттере»): любовь сильнее всего, сильнее смерти. И Пифия уверенно говорит девочке в конце фильма: «Я верю, что однажды мы вновь увидим Нео». Где же, как не в вечности, ибо любовь не может умереть.

Нео понял – он не желает быть Избранным Матрицей, он хочет быть Человеком. Капитан Ниоба, отдавая ему свой корабль, говорит Морфеусу: «Я не верю в Избранного – я верю в Нео».

Вступив в борьбу со Смитом, Нео, как и Гед в «Волшебнике Земноморья», понял, что бессмысленно бежать, бессмысленно бороться с Тенью – надо просветить её, чтобы она исчезла (тут я вполне согласен с отцом Андреем). Нео, перед тем как поддаться Смиту, говорит: «Чего же ты боишься? Ты всегда был прав. Это неизбежно». Их встреча неизбежна, но победа – в руках сильнейшего. И сильнейший тут Нео, хотя внешне и кажется, что он проигрывает. Нео борется во имя любви, а у Смита нет иного смысла, кроме разрушения.

Нео даёт мир Зиону (вернее, Матрица даёт мир благодаря Нео). Но как долго мир продлится – зависит от того, «сколько смогут удержать». Люди, разумеется. Они в силах освободиться от Матрицы – те, кто захотят, но если они забудут цену, которую за них заплатил Нео, то опять могут стать рабами, и это грозное предупреждение всем нам.

Отец Андрей говорит о евангельских «ссылках» — распятии Нео перед Матрицей и слове «свершилось!». Но мне показался одним из самых христианских моментов в фильме тот, когда за минуты до смерти Нео и Тринити взмыли выше чёрных туч, и Тринити впервые в жизни увидела голубое небо и солнце, и в восхищении прошептала: «Вот чудо!» Думается, этот эпизод – лучшая «ссылка» на горний мир, поэтому и умирать Тринити было уже не страшно: она увидела Свет. (Нео тоже шепчет любимой, что он видит вокруг Свет, несмотря на телесную слепоту.)

Главное: и то, что Нео идет путем искупительной освобождающей жертвы, и то, что сюжет вращается вокруг темы свободы и Предопределения, ставит этот фильм в контекст христианской культуры.

Я не считаю, что «Матрица» — это христианский фильм. Я скажу по-другому: «Матрица» — это произведение, выросшее в поле христианской культуры. Не светской культуры и не буддистской.

Жаль, что отец Андрей не даёт определения, что же такое – христианский фильм. Когда дело касается книг, то там более ясные критерии: труды Феофана Затворника – это христианские книги, а вот Достоевского – уже с оговорками. А Булгакова (нашумевшая, к примеру, книга «Мастер и Маргарита» — мнения противоположны)? А «Властелин колец» Толкина?

А с фильмами сложнее, как определить «христианскость» фильма? По вероисповеданию режиссёра, сценаристов, актёров? Или христианский фильм – это о Христе, о Церкви, о Боге? Христианский ли фильм «Остров»? В чём его христианство – в православности актёра Петра Мамонова, в изображении монахов или во внутренней идее, задумке создателей? Соответствие догматам или нравственным нормам выдаёт приписку «к порту» христианства, по слову отца Андрея? Непонятно, чем отличается «христианский фильм» от «выросшего в поле христианской культуры»? Что вырастает на этом «поле» – искажённая версия или философская «ссылка»?

Вопросов много, и каждый отвечает на них по-своему.

Мне думается, христианским фильмом можно с оговорками назвать такой, который в доступных ему формах светской культуры выражает основные интуиции, нравственные идеи, с каковыми согласятся и христиане. В этом отношении, «Матрицу» можно вполне назвать христианским фильмом, ибо основные его идеи, как мне видится (именно мне, может, братья Вачовски что-то своё имели в виду), таковы: человек внутренне свободен, но также склонен к рабству греху (сладким снам в Матрице). Кто хочет – может освободиться от рабства, но только путём бескомпромиссной борьбы и в поисках смысла своего существования. Человек должен познать себя, познать меру дозволенности свободы и подчинения необходимости. У человека всегда есть выбор. Зло, тьму надо заполнить светом, преобразить. Вера – источник смысла существования. Любовь сильнее судьбы, сильнее смерти. Над нами есть Небо. Путь к нему лежит через самопожертвование.

Но каждый должен войти сам.